Мао!..
На него смотрят, кто-то смеется, узнает его:
– Это же Генрих, клоун! Привет, Масхара!..
Генрих перестает кричать. Смотрит поверх голов на стену ближнего дома.
– Вон они, следы от тех пуль, Элисбар.
Генрих прижимается лбом к плечу Элисбара. Ему нехорошо.
– Помнишь, внесли Нино. Ты помнишь?.. Пятнадцать лет… пятнадцать лет Нино жила инвалидом. И умерла в день своего рождения. Ей исполнилось тридцать. Не было лучше, красивей, добрей моей сестры! Ты помнишь?..
Внезапно отстраняясь от Элисбара Генрих вопит:
– Мария! Да где же она, Элисбар?!
– Я вижу ее, вижу, она уже выбралась, ждет нас у платана.
Генрих без сил, еле жив.
– Элисбар, я не знаю, что со мной, я все время боюсь потерять… эту дуреху… из Соликамска…
– Почему бы тебе не обвенчаться с нею?
Генрих оторопело смотрит на Элисбара:
– Да какая же разница?
– Я думаю, ей бы хотелось.
– Но ведь меня даже не крестили!
Они пробираются к огромному платану, у которого ждет Мария. Генрих берет ее за руку, тащит за собой.
– Всё, больше я тебя не отпущу.
– Пусти, Генрих, мне больно, я сама возьму тебя за руку.
Мария берет его руку, заглядывает в глаза.
– Генрих, что значит (говорит по-грузински) «русская шлюха»?
Генрих теряется.
– Ну, это значит… это значит…
– Я так и подумала.
Генрих свирепеет.
– Кто?! Кто это сказал?
– Успокойся, они не хотели меня обидеть. Они думали – я не пойму. Да ведь я и правда не поняла!
Мария улыбается Генриху, начинает смеяться. Генрих хохочет вслед за ней. Элисбар, который ушел вперед, оглядывается на них и тоже начинает смеяться, но быстро перестает. Он с тревогой смотрит на них. А Генрих все хохочет…
…Генрих стоит в трусах на балконе. Уже совсем стемнело. По улице под фонарем проходит патруль. Среди ребят с автоматами – веселый молодой Артур. Обгоняя патруль, бегут ночные спортсмены с фонариками.
Генрих провожает глазами Артура. И вспоминает, где его видел, – утром, на вокзале. Он обыскивал багажники такси на вокзале. Это называется «зачистка».
Генрих уходит с балкона, идет в спальню, берет бутылку и конверт, отпивает глоток коньяка, садится к трюмо, прислоняет конверт к зеркалу. Пристально смотрит на себя. И слышит собственный голос.
– Робик прав. Ленивый клоун хуже бойкого жулика. Надо работать.
Берет из баночки белила, наносит на лицо. Черным обводит глаза. Голос продолжает звучать в нетрезвой его голове.
– Что же мы будем работать?.. Вот это?..
Лицо Генриха вдруг умирает. Оно мертвенно неподвижно, живут только глаза. Он переводит их направо, налево, вверх, вниз. В конце концов снова видит конверт, словно спотыкается о него. Хватает, комкает, чуть не рвет в клочья. Но останавливается, расправляет, ставит за зеркало. Берет салфетку, с отвращением, кое-как стирает грим. Смотрит на свое отражение.
Зеркало мутнеет…
Мария и Генрих в базилике. Белые стены, поломанные стулья. Луч солнечного света падает на пол – на могильные плиты и на спортивный мат. Генрих в трико стоит в стойке на голове, медленно разводя и соединяя ноги. Мария сидит на мате, читает тетрадку. Поднимает голову, смотрит на Генриха.
– Я тебе не мешаю?
– Ты мне помогаешь.
– Как это?
– Я тобой любуюсь. Если бы не ты – не имело бы смысла так долго стоять на голове. Что ты читаешь?
Генрих падает на мат рядом с Марией.
– Сосо дал мне роль.
– Прочти.
Мария читает по тетрадке:
– Багратион кричит: «Хозяйка, принеси воды!» Входит хозяйка. «Держи, барин». В кадре видно, как вода каплет с ковша, пока пьет Багратион.
Генрих печально смотрит на Марию.
– Ну и кого ты играешь?
– Хозяйку.
– Играй лучше воду, Мария! – Генрих с кряхтением снова делает стойку на голове. – Он ухаживает за тобой?
– Багратион?
– Сосо.
– За мной ухаживает Вахтанг, ты же знаешь.
– Послушай, Мария, поклянись мне в верности.
– Клясться – грех.
– Все, что мы с тобою делаем, – грех.
– Ты бы мог мне этого не говорить. Я и так знаю.
– Мария, поклянись. Ты видишь, я стою перед тобой на коленях.
– Ты стоишь на голове.
– Это еще труднее.
– Ну, я так тоже могу! Вот!
Мария делает стойку на голове, юбка падает, закрывая лицо и обнажая ноги.
Входит Элисбар. Застывает в солнечном луче, бьющем из двери. Отворачивается.
– Грешники, я принес вам хлеб и вино.
Ставит у порога узелок, хочет уйти.
Генрих вскакивает на ноги, бежит за Элисбаром.
– Стой, не уходи, Элисбар! Обвенчай нас. Ну, что молчишь?.. Это же церковь. Обвенчай нас здесь, сейчас.
Элисбар неуверенно улыбается.
– Ты же некрещеный. Тебе надо сначала креститься.
– Хорошо, сначала окрести, потом обвенчай. Сейчас же! И скажи ей: жена должна быть верна мужу своему!..
Элисбар беспомощно смотрит на Марию. Мария помогает:
– Я не могу с тобой венчаться, Генрих.
– Почему?
– Потому что я замужем.
– Зачем ты это говоришь? Зачем ты это говоришь сейчас? Ведь ты же разведена. Ты сама говорила. Ты не жена ему.
– Я не разведена. Я просто ушла. Уехала.
Генрих поворачивается к Элисбару:
– Ну, я же говорю! Она не венчалась с ним. Ну, Элисбар!
– Генрих, ты как маленький. И базилика не храм, не церковь. Была когда-то… Ее надо сначала снова освятить.
И Генрих вдруг успокаивается.
– Ну и хорошо. Если так, то я тоже женат. На Манане. И все это – чушь. А вы оба просто ханжи. Бюрократы.
– А ты – сумасшедший.
– Я не сумасшедший. Я дурак. У меня диплом есть. Мне его выдали на фестивале дураков в Амстердаме. Мария, подержи меня за ноги!
Генрих со стонами делает стойку на руках, Мария держит его за ноги. Генрих видит ее лодыжки, колени, видит, как уходит Элисбар.
– Не отпускай меня, Мария! Не отпускай! Ап!
Генрих делает стойку на одной руке. Мария осторожно отпускает его…
И снова зеркало в спальне, и в нем лицо Генриха. Он сидит, подперев голову, по щеке, по размазанным белилам из обведенного глаза ползет слеза Она пробивает себе русло. Как если бы живой источник пробился на Луне. Звонит телефон. Генрих идет в гостиную, снимает трубку. На экране телевизора надпись «Не забудьте выключить телевизор».
В трубке голос Ии:
– Генрих, ты уже спишь?
– Нет. Но я вижу сны.
– Прости, Генрих. Понимаешь, мне подружка принесла «Вечерку», там эта ужасная статья про тебя. Я решила, что тебе совсем плохо… Генрих, я не поверила ни одному слову! Ты лучше всех, Генрих. Если хочешь, я сейчас приду к тебе.
– Какая статья, чья?
– Ты не читал?.. Ну, там про то, что ты стал халтурщиком, что загребаешь тысячи. Что выступаешь пьяный и устроил дебош. Что тебя поколотили. Ведь это все неправда, Генрих?..
– Ну почему же… А кто написал?
– Генрих, хочешь, я сейчас приду?
– Знаешь, не сейчас. Лучше немного позже.
– Позже? Но ведь уже первый час.
– Да, немного позже… У меня тут не прибрано…
– Хорошо, я попозже.
Генрих оглядывается. Когда он успел так насвинячить?.. Идет в спальню, берет коньяк. Отпивает глоток, достает из-за зеркала конверт, пытается разобраться в почтовом штемпеле.
– Черт его знает! – слышит, как кто-то звонит в дверь. – Ия, это ты? Подожди, я сейчас…
Из-за двери голос Робика.
– Нет, это не Ия, это полиция нравов!
Генрих открывает. Робик вваливается с литровой бутылкой водки и с букетиком фиалок, в зубах у