Читать интересную книгу История испанской инквизиции. Том II - Х. Льоренте

VII. Истории, опубликованные Кабрерой, Ван дер Гаменом, Опмеро и Эстрадой, согласны с тайными мемуарами того времени, которые я читал. Поэтому неудивительно, что принц Оранский в своем манифесте против Филиппа II приписал ему гибель сына,[144] что Жак Огюст де Ту, французский историк-современник, впрочем, очень осмотрительный, делает то же самое на основании подробностей, сообщенных ему Луи де Фуа,[145] французским архитектором, строившим Эскуриал, и к этому приходит и Пьетро Джустиниане, венецианский дворянин, который долго жил в Испании, хотя он ошибся, допуская вмешательство святого трибунала в это дело и предполагая, что принц умер через несколько часов от действия яда; он высказывает и другие ошибочные мнения, излишне доверившись своим корреспондентам.[146] Я изумлен, что другие авторы, цитированные Грегорио Лети, наговорили столько противоречащих друг другу вещей, что они кажутся вышедшими из-под пера авторов повестей или романов. Кончина принца произошла от таинственного лекарства, и приказ о приеме его был отдан тайно. Поэтому никто не сомневался, что эта смерть была насильственна, и каждый строил предположения для того, чтобы угадать, как она произошла.

VIII. Однако права истины неотъемлемы; рано или поздно правда обнаружится. После двух с половиною столетий мы открываем столько фактов и деталей об этом событии, что их соединение вносит в наш ум внутреннее убеждение, что смерть дона Карлоса обладает всеми внешними признаками естественной смерти и что больной сам считал ее таковою. Рассказ некоторых благоразумных иностранных историков о последствиях лекарства уже опровергнут подлинными документами. Рассказ тех писателей, которые забавляются писанием романов под видом истории, опровергнут также. Поэтому, не останавливаясь долее на этом спорном предмете, я продолжу мой рассказ, излагая истину и пригласив читателей отбросить все, что они найдут противоречащего этому в других книгах.

IX. Дон Карлос, узнав от Оливареса, что его болезнь неизлечима и смерть близка, побуждаемый в то же время приготовиться к ней, пожелал, чтобы позвали брата Диего де Чавеса, его духовника. Его приказание было исполнено 21 июля. Принц поручил монаху попросить прощения от его имени у короля, его отца. Тот велел ему ответить, что от всего сердца дарует прощение, дает свое благословение и надеется, что раскаяние поможет ему получить прощение от Бога. В тот же день он принял с большим благоговением таинства причащения и соборования. С соизволения короля он оформил завещание, которое было написано Мартином де Гастелу, его секретарем. 22 и 23 июля он был в агонии. В этом состоянии он спокойно выслушал увещания дона Диего де Чавеса и доктора Суареса Толедского, подателя милостыни.

Министры предложили королю посетить сына и вторично дать ему свое благословение, представляя, что эта милость лучше всего утешит умирающего. Филипп II справился у двух вышеупомянутых духовных лиц. Те ответили, что дон Карлос сейчас хорошо настроен, но можно опасаться, что вид отца произведет смущение в его мыслях. Этот мотив на время удержал его. Однако, узнав в ночь с 23 на 24 июля, что его сын при последнем издыхании, он пришел в комнату и, простирая руку через плечи принца Эволи и великого приора, дал ему вторично свое благословение, не будучи им замечен. Сделав это, он вернулся весь в слезах. Вскоре после его ухода последовала смерть дона Карлоса, который испустил последнее дыхание в четыре часа утра 24 июля, накануне праздника св. Иакова, патрона Испании.

X. Смерти этого принца не скрывали; наоборот, его похоронили со всей пышностью, приличествующей его сану, в церкви королевского женского монастыря Св. Доминика в Мадриде, но надгробной речи не было произнесено. Филипп II оповестил о смерти дона Карлоса всех лиц и все корпорации, которые он уведомил о его заключении. У меня имеется копия письма, которое он написал толедскому капитулу 27 июля. Оно подписано монархом и контрасигнировано Франсиско де Эрасо, государственным секретарем. У меня есть также копия письма этого статс-секретаря к дону Диего Де Суньиге, коррехидору Толедо, от 28 июля. Он дает подробный отчет о начале, причинах и течении болезни дона Карлоса, о его безропотности и набожности в последние три дня жизни. Город Мадрид торжественно справил его заупокойное поминовение 14 августа. Проповедь была сказана братом Хуаном де Товаром, настоятелем доминиканского монастыря Аточа. Это он в ночь с 27 декабря предыдущего года обманул принца, заставив его объявить, кого он хотел убить. Наконец, в том же году напечатали длинную реляцию о болезни, смерти и погребении принца. Муниципалитет Мадрида поручил составить ее Хуану Лопесу дель Ойо, профессору латинского языка в столице.

XI. Испания горько оплакивала смерть дона Карлоса не только по причине предшествовавших ей страданий, но и потому, что у короля не осталось мужского потомства. Принц был единственным плодом первого брака короля с Марией Португальской. Он не имел детей от второго брака с Марией Английской. Его третий брак с Елизаветой Французской дал еще двух дочерей: Изабеллу-Клару-Евгению, родившуюся 12 августа 1566 года, и Катерину, родившуюся 10 октября 1567 года. Все надежды возлагались на третью беременность королевы, о которой стало известно незадолго до смерти дона Карлоса. Ожидание народа было обмануто, потому что добродетельная Елизавета умерла от выкидыша 23 октября 1568 года.

XII. Это несчастье (и дурное мнение, господствовавшее в Европе о Филиппе II, на которого смотрели как на государя лицемерного, жестокого и кровожадного) подало повод к обвинению его сначала принцем Оранским (а потом и многими другими) в насильственной смерти королевы. Во Франции были противоположного мнения, так как Карл IX послал в Мадрид чрезвычайного посла с выражениями соболезнования; Филипп II был действительно безутешен, видя себя без наследника, которого он ожидал от жены. Хуан Лопес дель Ойо опубликовал в 1569 году точный отчет о болезни и смерти королевы Елизаветы, где приводятся некоторые обстоятельства, несовместимые с употреблением яда, от которого, как говорили, она умерла. Известно, что принцем Оранским овладели ненависть и жажда мести. Нельзя верить в реальность преступления, у которого нет ни цели, ни мотивов, ведь Филипп был заинтересован в ожидании результатов родов королевы. Другие писатели, верившие в реальность преступления, старались открыть его причину, и явились на сцену авторы романов, которые думали отыскать ее в мнимой интриге дона Карлоса. Предположим, что она существовала в действительности. Но есть исторические доказательства, что она могла начаться только со времени возвращения принца из Алькалы, а в эту эпоху он горячо желал жениться на Анне Австрийской,[147] своей кузине. Эта принцесса стала четвертой женой Филиппа II и матерью Филиппа III, его преемника. Монарх женился на всех принцессах, предназначавшихся для его несчастного сына; такова, по-видимому, была его участь.

XIII. Наконец, Филипп II, желая сохранить воспоминание о правосудии, которое он проявил в деле своего сына, приказал собрать вместе и сохранить оригинал документов и перевод процесса, веденного в Барселоне против дона Карлоса, принца Вианы и Героны. Известно, что дон Франсиско де Мора, маркиз де Кастель-Родриго, наперсник короля по смерти Руи Гомеса де Сильвы, в 1592 году положил эти документы в зеленый ящик, и король отправил его запертым и без ключа в королевский архив в Симанкас, где он находится и сейчас, если его не перевезли в Париж по приказанию французского правительства, как об этом говорили в Испании.

Глава XXXII

ЗНАМЕНИТОЕ ДЕЛО ДОМА БАРТОЛОМЕО КАРРАНСЫ, АРХИЕПИСКОПА ТОЛЕДО, ДО ЕГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ В ТЮРЬМУ

Статья первая

ЖИЗНЬ АРХИЕПИСКОПА ДО НАЧАЛА ЕГО ПРОЦЕССА

I. Из многочисленных людей, ставших жертвами своеобразных форм, которым следовала испанская инквизиция при ведении начатых ею процессов, дом Бартоломее Карранса де Миранда, архиепископ Толедо, был, быть может, одной из самых знаменитых жертв. Судопроизводство, которое велось по его делу в Испании, копии документов, посланные из Мадрида в Рим, — все вместе образует не менее двадцати четырех томов в лист, а в каждом томе от тысячи до тысячи двухсот листов. Итак, можно с достоверностью утверждать, что, не считая следственных документов процесса, составленных в Риме, проверенные копии коих не были присоединены к мадридскому судопроизводству, число писаных листов превышает двадцать шесть тысяч. Если бы следствие и ведение этого процесса были публичны, обычны и согласны с естественным правом, с законами королевства, с уголовным кодексом, соблюдаемым в епархиальном церковном суде и в судебных палатах, двух тысяч листов было бы довольно для его объема, и не потребовалось бы трех лет для его окончания, несмотря на множество написанных архиепископом сочинений, которые приходилось рассматривать и обсуждать. Огромное количество писаного материала должно, несомненно, заключать много фактов, которые остались неизвестны дому Педро Саласару де Мендоса, канонику-судье Толедо, автору Жизни и приключений, счастливых и несчастных, дома Бартоломео Каррансы. Этот уважаемый и правдивый писатель произвел самые точные изыскания и (что не в обычае у людей очень богатых) не пожалел ни забот, ни затрат, чтобы открыть истину. Но эти издержки не помогли ему проникнуть в тайну, которая покрывает все действия инквизиторов. Я читал этот процесс и сделал из него извлечения, которые дают мне возможность дополнить упущения, существующие в труде этого ученого каноника, и исправить некоторые невольные ошибки, которые у него встречаются. Я уплачу этот долг публике.