Читать интересную книгу Будь со мной - Джоанна Бриско

— А ты мне кажешься… прекрасной, — произнося эти слова, я понимал, что это правда. На ее лице не дрогнул ни один мускул, словно она привыкла слышать о себе такое.

Я приобнял ее одной рукой, и она, поколебавшись, подалась ко мне, но холодно, без страсти. Моя рука покоилась у нее на талии, а Сильвия так и сидела, с прямой спиной, как будто до этого я никогда не прикасался к ней и она была согласна терпеть это. Обычное для нее чередование душевности и холодной сдержанности, естественно, зацепило меня и разозлило. Но все же я почувствовал в ней какую-то боль, грусть, которые подталкивали меня.

Сильвия говорила. Смотрела перед собой и говорила, так же витиевато и легко, как и писала, и постепенно я перестал слышать что-нибудь, кроме ее простуженно-хрипловатого голоса. Но она по-прежнему не двигалась. Потом я, сделав вид, что хочу взять сахар, которого тогда не употреблял, из упрямства и гордости убрал руку.

Она отвернулась от окна.

— Ты чего? — спросил я.

— Там человек, которого я не хочу видеть.

— Кто это?

— Он меня преследует, — сказала она с отвращением.

— Что? Кто? — удивился я.

— Да так… бывший.

— Бывший! — воскликнул я.

— Только не надо расспросов, — предупредила она, и ее полная верхняя губа изогнулась.

— Но я хочу поговорить об этом, — упорствовал я.

— О Ричард.

«В другой раз», — говорила она. Эти три слова, слетевшие с ее уст, прижатых к моей шее, прозвучали у меня в памяти неожиданно, как выстрел в тишине. Теперь мы снова сидим рядом, и этот раз настал.

— Но, — она продолжила свой прерванный монолог, — мы слишком плохо знаем друг друга. Я не знаю тебя, хотя в мыслях инстинктивно обращаюсь к тебе, когда мне нужно поделиться с кем-нибудь. Иногда я просыпаюсь среди ночи с очень странными мыслями, и мне начинает казаться, что я слышу твой голос. Я совершаю непонятные поступки, безумные…

Под шелест голосов таксистов я ждал, что она скажет дальше.

— Какие? — сказал я, не в силах думать ни о чем другом, кроме как об укусе в шею и прикосновению ее пальцев к моему бедру. Посмотрел на эти пальцы. Маленькие, изящные, неподвижные.

— Какие? — переспросила она. — Например, думаю, что названия дней недели окрашены в разные цвета. Из яблок в миске выбираю одно, а оставшиеся жалею. Мое сердце обливается кровью, если потом одно из них остается несъеденным, сморщивается и его приходится выбрасывать. Почему именно оно? Почему именно ему так не повезло?

В эту секунду мне на ум пришел образ викторианской девочки, ставшей изгоем, ее голос витал вокруг моих ушей, мягко переливаясь различными оттенками, так что я почти не понимал, о чем она говорит.

— Излишнее отождествление себя с неодушевленными предметами, — пробормотал я. — У меня такое тоже бывает, Сильвия, — снова вспомнил ее пальцы, поглаживающие мое бедро.

— Что ты! Не надо так говорить, — она толкнула меня локтем. У меня взыграли чувства.

— Нет, правда. И синэстезия. И воображаемые игры, чтобы чем-то порадовать себя в качестве награды за победу.

— А такое у тебя бывает, когда не расслышишь, что кто-нибудь сказал, и не переспросишь или поленишься перечитать что-то, что не совсем понимаешь, а потом начинаешь думать, а не будешь ли потом всю жизнь жалеть об этом? Ведь можно же просто попросить повторить или потратить пару минут и перечитать непонятный отрывок? Я никогда этого не делаю, хотя все время об этом думаю.

— Я тоже. Что это, дог или волк какой-нибудь только что пробежал по Хэмпстед-хит[35]? Стоит ли повернуть голову и посмотреть? Если не посмотришь сейчас, будешь ли потом всю жизнь гадать?

— Давай как-нибудь съездим в Хэмпстед-хит, — сказала она.

— А что? Давай съездим!

— Или просто так трахнемся, — добавила она.

Я застыл от изумления. Вокруг загромыхала посуда (горы белых глазурованных тарелок в облаках пара, которые того и гляди рухнут и разлетятся вдребезги), зазвучала какофония гортанных звуков.

Я кашлянул и повторил вслед за ней:

— Или просто так трахнемся.

Загудела машина для варки эспрессо.

Медленно я повернулся к этой молодой женщине, которая сидела рядом со мной: прозрачная кожа, глаза с синяками, темный школьный свитер с вырезом в форме буквы V. Именно эту утонченность мне хотелось познать, крошечные родинки, едва различимые на бледной коже, это миниатюрное совершенство. Она по-прежнему держалась сдержанно. Раскрыла тонкими пальчиками меню, на губах легкий намек на улыбку. Я взял ее за плечи обеими руками. Удивительно, какими узкими они были.

— Я все время думаю только о тебе. — Голос ее совсем не изменился.

— И я. Встретимся в Прайорс-филд. Знаешь, где это? Там редко кто встречается, но мы могли бы там… погулять, — сказал я.

— Я знаю это место. — Она посмотрела куда-то вверх. На весь зал пронзительно засвистел паровой двигатель эспрессоварки.

— Тебе нужно идти, — я решил первым сказать это, потому что больше не в силах был терпеть напряжение. Кивнула. Впервые за все время повернулась ко мне. Посмотрела прямо в глаза, словно заглядывала в саму душу. И мы поцеловались. Вспоминая, прокручивая в памяти эту сцену весь остаток дня до тошноты в животе, я не смог вспомнить, кто сделал первое движение. Забыв о людях, сидящих за соседними столиками, забыв о барменах и официантках, о возможной близости коллег, мы поцеловались. И пока мы целовались, я не дышал. Когда снова выпрямил спину, почувствовал головокружение от нехватки кислорода.

— Теперь я впустила тебя в себя, — сказала она.

Я снова наклонился к ней и провел носом по уху, волосам, мое дыхание попадало на ее кожу. Мы снова поцеловались и замурлыкали что-то нечленораздельное, улыбаясь.

Она подалась ко мне. Ее голос был полон страсти и тихой нежности одновременно.

— Если ты возьмешь меня, — прошептала она, — если я тебя возьму. Если… когда-нибудь… Я хочу, чтобы это было необузданно.

Я смог лишь тихо простонать:

— Да.

Она встала, не выпуская моей руки. Я проводил ее до двери. Расставаясь, мы прошлись пальцами по рукавам друг друга, потом я вернулся за наш столик, сел на то же место, с которого только что встал, и уткнулся взглядом в противоположный конец зала.

Хэмпстед. Той ночью я представлял себе это место. Дикие, заросшие вереском и папоротником пустоши, где когда-то водились кабаны, завывающий ветер, высокие холмы на фоне прозрачного зимнего неба. Лег я рано, чтобы сильно не терзаться чувством вины и иметь время подумать о Хэмпстед-хит. Почему я выбрал место, где встречаются гомосексуалисты? Почему я выбрал этот открытый со всех сторон клочок заросшей кустами земли, который назывался Прайорс-филд? Есть же места получше, посадки под Палэмент-хилл например, с рощей старых узловатых дубов и живописной маслобойней. Какая разница! Пустошь взывала ко мне звериным воем: «Собака Баскервилей», «Волки Уиллоуби-чейз»[36], «Возвращение на родину»[37]. Туда я уведу ее. Рядом примостилась Лелия. Сегодня она рано легла.

— Нет… читать сегодня не будем, — сказал я ей.

— Нет, нет, — отозвалась она. — Я просто хочу побыть с тобой.

Я предавался своим мыслям, пока она, укладываясь, тихо ворчала что-то непонятное, потом искала свою книгу, потом опять что-то ворчала.

Свернувшись клубочком, она прижалась ко мне. Было приятно чувствовать, как края ее ночной рубашки скользнули по коже, это сладостное ощущение вплелось в канву моих фантазий. Она укусила меня за плечо, протянула ослиное «и-а»: мы часто в постели издавали разные звериные звуки, хотя уже никто и не помнил, откуда это повелось.

Я позволил себе расслабиться. Лег на спину, свободно раскинул ноги, слегка согнув их в коленях, как лягушка. Сколько бы я ни представлял себе встречу с этой миниатюрным бледным созданием на пустоши, мое сердце сжималось холодными металлическими щепами, как у подростка, который не в состоянии контролировать свои желания. Когда это произойдет? Завтра? Завтра — это слишком рано, слишком страшно. Лучше, чтобы попозже, чтобы я успел посмаковать, но и тянуть слишком долго тоже не стоит. В среду? Я представил себе свой ежедневник, он был открыт и ожидал, когда я внесу в него запись. Любой день, любой день подходит для того, чтобы я встретился с ней там под спасительным покровом ночи, не было такой работы, не было такой жизни, которая могла бы остановить меня. Я стал прикидывать в уме, как мне лучше будет сбежать в Прайорс-филд в день сдачи в типографию.

Лелия хотела секса. Но я не мог, просто не мог. Ничто во мне не шелохнулось. Ее рука гладила мою грудь, а я в этот момент видел перед собой кенвудские равнины, замерзшие пруды, дорогу среди холмов у Саут-энд-грин.

Решил проверить, что почувствую, если прикоснусь к Лелии. Рука погрузилась в горячие складки ее ночной рубашки. На ночь она надевала свободные широкие рубашки, как будто у нее уже был большой живот. От одного этого у меня пропадал всякий интерес. Ее грудь налилась. Там, где Сильвия была миниатюрной, она была пышной. Я не мог себя заставить. Из тенистого парка Прайорс-филд за мной следила Сильвия. Губы Лелии приоткрылись. Ее темные волосы разметались по подушке.