Читать интересную книгу 5-я волна - Рик Янси

«У меня есть ты».

Что ж, Эван, правда в том, что нет никакой разницы, двое нас или две сотни. У нас нет шансов. Против иных – нет. Я набираюсь сил… для чего? Если уж погибнуть, то погибнуть сильной? А какая разница?

Я со злостью сбрасываю мишку с его насеста на кровати.

«На что уставился?»

Он заваливается на бок, одна лапа поднята, как будто хочет задать вопрос на уроке.

У меня за спиной скрипят ржавые дверные петли.

– Проваливай, – говорю я, но не оборачиваюсь.

Еще один скрип, потом тишина.

– Эван, ты за дверью стоишь?

Пауза.

– Да.

– А ты вуайерист, знаешь об этом?

Если он и ответил, я не услышала. Мне зябко в этой маленькой комнате, я растираю плечи руками, колено болит просто жутко, но я закусываю губу и упорно не сдаю позиции – стою спиной к двери.

– Ты еще там? – спрашиваю, когда тишина становится невыносимой.

– Если уйдешь без меня, я просто пойду за тобой. Ты не можешь мне помешать, Кэсси. Как ты меня остановишь?

Слезы наворачиваются на глаза, остается только беспомощно пожать плечами.

– Думаю, застрелю.

– Как того солдата с распятием?

Вопрос, как пуля, вонзается мне между лопаток. Я резко поворачиваюсь и распахиваю дверь:

– Откуда ты про него знаешь? – Дураку понятно откуда. – Читал мой дневник.

– Я не думал, что ты выживешь.

– Извини, разочаровала.

– Я, наверное, хотел узнать, что случилось…

– Тебе повезло, что я оставила пистолет внизу, иначе бы прямо сейчас пристрелила. Хоть представляешь, как мерзко я себя чувствую оттого, что ты совал нос в мой дневник? Много прочитал?

Эван опускает глаза, щеки у него розовеют.

– Ты все прочитал, да?

Я просто не знаю, куда себя девать. Мне стыдно, меня как будто изнасиловали, это даже хуже, чем проснуться в кровати Вэл и сообразить, что Эван видел меня в чем мать родила. Ладно бы таращился только на голое тело, он заглядывал мне в душу.

Я бью ему под дых. Никакой реакции, будто в бетонную стену ударила.

– Ты все врешь! – кричу я. – Ты сидел тут, вот! Просто сидел, пока я врала про Бена Пэриша. Знал, что я вру, но сидел и слушал!

Эван засовывает руки в карманы и смотрит себе под ноги. Он как мальчишка, которого отчитывают за разбитую мамину вазу.

– Я не думал, что это так важно.

– Ты не думал?

Я ничего не понимаю. Кто этот парень? Меня вдруг бросает в дрожь. Что-то с ним не так. Может, это из-за того, что он потерял всех родственников и свою подружку, или невесту, или кем она ему приходилась? Он несколько месяцев жил в полном одиночестве и внушал себе, будто полное бездействие и есть реальное действие. Возможно, он окуклился на этой ферме в Огайо, чтобы не соприкасаться с дерьмом, которое разлили по всей земле иные, а возможно, он чудак и был чудаком до Прибытия. Как бы то ни было, что-то с Эваном Уокером определенно не так. Он слишком спокоен, слишком рационален, слишком холоден для нормального фермера.

– Почему ты его застрелила? – тихо спрашивает Эван. – Того солдата в магазине.

– Ты знаешь почему, – отвечаю я, а сама чувствую, что сейчас расплачусь.

Эван кивает:

– Из-за Сэмми.

Теперь я действительно ничего не понимаю.

– Сэмми тут ни при чем.

Эван поднимает голову и смотрит мне в глаза.

– Сэмми взял солдата за руку и пошел в тот автобус. Сэмми поверил. А теперь, даже после того, как я спас тебя, ты не хочешь довериться мне.

Он берет мою руку и крепко сжимает.

– Я не солдат с распятием, Кэсси. И я не Вош. Я точно такой же, как ты. Я напуган, зол, сбит с толку и не знаю, что мне делать, но я точно знаю, что нельзя раскачиваться в разные стороны. Ты не можешь в один момент называть себя человеком, а в следующий – тараканом. Ты не веришь в то, что ты таракан. Если бы так думала, не осталась бы на шоссе под прицелом у снайпера.

– О господи, – шепчу я, – это же просто метафора.

– Хочешь сравнить себя с насекомым? Тогда ты, Кэсси, поденка. Сегодня ты есть, а завтра нет тебя. И иные к этому не имеют отношения. Так всегда было. Мы живем, затем умираем, и вопрос не во времени, а в том, как мы им распоряжаемся.

– Ты понимаешь, что говоришь бессмыслицу?

Меня притягивает к нему, пропадает всякое желание спорить. Я не могу понять, то ли он меня отстраняет, то ли приподнимает.

– Ты моя поденка, – бормочет он.

А потом Эван Уокер меня целует.

Одной рукой он прижимает мою ладонь к своей груди, а вторую заводит мне за шею. От его легкого как перышко прикосновения мурашки бегут вниз по моему позвоночнику, и я теряю равновесие. Чувствую ладонью, как бьется его сердце, вдыхаю запах его дыхания, ощущаю щетину над мягкими губами. Мы смотрим друг другу в глаза.

Я немного отстраняюсь, чтобы сказать:

– Не целуй меня.

Эван поднимает меня над полом. Я плыву вверх, и это продолжается целую вечность. Так бывало в детстве, когда папа подкидывал меня на руках, и казалось, я могу долететь до самого края Галактики.

Эван укладывает меня на кровать.

– Еще раз меня поцелуешь, получишь коленом между ног, – успеваю предупредить я за секунду до того, как он снова меня целует.

У Эвана волшебно нежные руки – меня словно облако обнимает.

– Я не дам тебе… – Он подыскивает правильное слово. – Я не дам тебе улететь от меня, Кэсси Салливан.

Эван задувает свечку возле кровати.

Теперь, в темноте, я особенно остро чувствую его поцелуи. В этой комнате умерла его сестра. В этом доме умерла вся его семья. Мы в тишине того мира, который исчез после Прибытия. Эван узнает вкус моих слез раньше, чем я чувствую их на своих щеках. Вместо моих слез – его поцелуи.

– Это не я тебя спас, – шепчет Эван, и его губы касаются моих ресниц. – Ты спасла меня.

Он повторяет это снова и снова, пока мы не засыпаем, прижавшись друг к другу. Его шепот у меня в ушах, мои слезы у него на губах.

– Ты спасла меня.

V. Веялка

37

Кэсси за грязным окном все уменьшается.

С мишкой в руках она стоит на дороге.

Поднимает мишкину лапу, чтобы помахать на прощание.

«До свидания, Сэмми».

«До свидания, мишка».

Большие черные колеса поднимают над дорогой облака коричневой пыли.

«До свидания, Кэсси».

Кэсси и мишка уменьшаются, а стекло в окне автобуса становится тверже.

«До свидания, Кэсси. До свидания, мишка».

Потом пыль проглатывает Кэсси и мишку, а он остается один. Все места в автобусе заняты детьми, но нет мамы, нет папы и нет Кэсси. Наверное, не надо было оставлять мишку – сколько он себя помнил, мишка всегда был с ним. – Но мама тоже была всегда. И мама, и бабушка, и дедушка, и вся семья. И дети из класса мисс Нейман, и сама мисс Нейман, и все Маевски, и добродушная кассирша из супер-маркета «Крогер», у которой под прилавком земляничные леденцы.

Теперь никого нет.

Он убирает руку от окна, а стекло запоминает его ладонь. Только след от ладони не такой четкий, как фотография, это скорее смазанная тень, совсем как лицо мамы, когда он пытается ее вспомнить.

Если не считать лиц папы и Кэсси, все остальные лица, которые он когда-то знал, смазались в его памяти. Теперь лицо любого человека стало для него незнакомым лицом чужого человека.

По проходу в автобусе идет солдат. Он уже снял противогаз. У него круглое лицо и усыпанный веснушками маленький нос. Солдат, с виду ровесник Кэсси или, может, чуть-чуть постарше, по пути раздает детям пакетики с фруктовым мармеладом и коробочки с соком. Дети тянут грязные ручки за лакомствами. Многие уже сутки не держали ни крошки во рту. Для некоторых солдаты – первые взрослые, встреченные после смерти родителей. Самые тихие дети – это те, кого нашли на городских окраинах, они бродили там среди обуглившихся трупов, а теперь ведут себя так, будто кроме трупов ничего в своей жизни не видели. Они одеты в лохмотья, лица изможденные, а в глазах пустота. Совсем не похожи на детей, которых забрали из лагерей беженцев, таких как Сэмми.

Конопатый солдат подходит к последнему ряду сидений в автобусе. У него на рукаве белая повязка с красным крестом.

– Привет, – говорит солдат, – хочешь перекусить?

Коробка с соком и мармеладные фигурки динозавров. Сок холодный. Холодный. Никогда ему не давали пить такое холодное.

Солдат легко и непринужденно садится рядом с ним и протягивает ноги в проход. Сэмми протыкает соломинкой дырочку в коробке с соком, втягивает немножко в рот и смотрит через проход на девочку, она ссутулилась и клюет носом. Розовая майка на ней вся в пятнах сажи, шортики изодраны до дыр, а на босоножках присохли комки грязи. Девочка улыбается, ей снится хороший сон.

– Ты ее знаешь? – спрашивает солдат.

Сэмми отрицательно качает головой. Этой девочки не было в его лагере.

– Почему у тебя красный крест на повязке?

– Это значит, что я доктор. Помогаю тем, кто заболел.

– А почему ты снял противогаз?

– Он мне больше не нужен, – отвечает доктор и забрасывает в рот пригоршню мармеладок.