О вреде демократии в искусстве
Ситуация прояснилась, когда в библиотеке музея мне показали книги о Лине Бо Барди и фотографии экспозиции музея в том виде, в котором она просуществовала до начала 90-х годов. Оказалось, что никаких перегородок тогда в единственном зале музея не было. Он представлял собой одно громадное пространство, единый объем, не расчлененный никакими столбами и заграждениями. По этому залу были разбросаны десятки изящных модулей — небольших кубических оснований из бетона, в прорези которых были вставлены прямоугольные листы прозрачного плексигласа разных размеров (остатки этих модулей я и видел в подвале). Картины размещались с разных сторон прозрачных прямоугольников — по две на каждый модуль. Композицию зала обрамляли античные и современные скульптуры. Человек, попадавший в такой зал, воспринимал произведение не как сакральный объект, покоящийся за бархатными музейными цепями в строго закрепленном за ним месте, а как нечто очень близкое, доступное, воздушное. Никакой системы (хронологической или тематической) в расположении модулей не было. Сеньора Бо Барди руководствовалась лишь собственной интуицией художника. Так, в поле зрения посетителя, рассматривающего картину Матисса, непременно попадал Веласкес или Боттичелли. Поскольку все стояло рядом, у каждого художника, будь он Мантенья или Модильяни, были равные права на внимание зрителя. Видимый беспорядок на самом деле создавал удивительно напряженное поле художественных ценностей. Здесь спрессовывалось время и возникало ощущение того, что мировая культура есть нечто целостное и доступное каждому.
И самое главное — стены того, прежнего помещения были прозрачны, а не перегорожены, как сейчас, снаружи щитами. Благодаря удивительному эффекту их визуального отсутствия зал как бы распахивался в сторону города. Такая экспозиция точно иллюстрировала высказанное французским философом, литератором и по совместительству министром культуры Андре Мальро тезис о том, что все культурные ценности, созданные человечеством, — это открытое пространство, своеобразный «музей без стен». Днем этот громадный безграничный объем заливал солнечный свет, а вечерами в зал сквозь стеклянные стены врывались огни ночного Сан-Паулу. Дневной и вечерний мегаполис воспринимался как продолжение уникальной по выразительности экспозиции. Сама по себе эта инсталляция уже представляла собой артефакт, способный произвести сильное впечатление даже на фотографиях.
Пытаясь выяснить, чего ради разрушили всю эту красоту, я обратился к главному хранителю музея и близкому другу семьи Барди — бразильскому японцу Луишу Оссаке. Он рассказал мне, что новое руководство решило улучшить условия хранения фондов, а главное — сделать музей более демократичным, просветительским, доступным для народа вообще и для инвалидов в частности. Спору нет: человек в инвалидной коляске едва ли развернулся бы в лесу выставочных модулей. И нужно признать: по традиционной экспозиции, разделенной на загоны по странам, легче и методически правильнее водить экскурсии. Но то, что создала Лина Бо, было рассчитано на музейную медитацию, а не на экскурсию, на индивидуальное, а не на групповое потребление. В основу ее экспозиции легло абсолютно новое отношение к искусству, и в своем роде это был истинный шедевр. Кстати, разрушить его решились только после смерти архитектора в 1992 году. Когда же реконструкция закончилась, просветительская деятельность музея в самом деле активизировалась, а в его прекрасном театральном зале, также спроектированном Линой Бо, всегда что-то происходит, но интерес к музею как-то увял. Зато возникло целое движение сан-паульских любителей искусства за возвращение в прозрачные стены музея MASP первоначальной экспозиции. Я с радостью и надеждой к этому движению присоединяюсь. И не только потому, что мне понравилось увиденное мною на фотографиях. Я понял, какой смысл вкладывала в эту работу сама Лина, когда прочитал следующие ее слова: «Красота — понятие относительное. Оно существует внутри определенного исторического периода. Меняется мода — и то, что вчера считалось прекрасным, сегодня кажется уродливым. Когда я строила Художественный музей СанПаулу, я стремилась не к красоте, а к свободе. Интеллектуалы этого не поймут никогда, а простые люди это поняли. Они говорят: «Знаете, кто это построил? Не поверите, но это сделала женщина!!!»
Художественный музей Сан-Паулу расположен по адресу: проспект Паулиста, 1578.
Ближайшая станция метро Trianon/MASP.
Открыт ежедневно, кроме понедельника, с 11 до 18 часов (касса закрывается в 17.00). На время Национального карнавала закрывается, как, впрочем, и большинство учреждений Бразилии (в 2006 году Карнавал проводился с 27 февраля по 1 марта).
Билет стоит 10 реалов (чуть менее трех долларов). Студенты могут взглянуть на экспозицию за полцены. Для детей младше десяти лет и пожилых людей старше шестидесяти вход бесплатный. С 9 до 15 часов со вторника по воскресенье работают детские художественные студии.
В здании имеется ресторан, работающий с 11 до 16.30, а также лавка, которая торгует предметами искусства с 11 до 17.30.
Фото Виктора Грицюка
Анатолий Голубовский
От протеза к киборгу
Самая главная проблема существующих ныне протезов — негибкость и отсутствие связи с остальным организмом. Протезы, заменяющие активные части тела, являются, как это ни грустно, всего лишь неполноценным суррогатом. Они не лучше утерянной ноги или руки, они даже не такие же по функциональности — они гораздо хуже. Такое положение дел было неизменным в течение столетий, пока не появилась биомехатроника.
Практически до конца XX века протезы (от греч. prosthesis —«присоединение») прикреплялись к человеческому телу лишь механически, в лучшем случае их части сгибались в «суставах» с помощью ручных команд. Но вот совсем недавно появилось новое направление в ортопедии, которое пока достаточно условно называется биомехатроникой — соединением робототехники с нервной системой человека. В рамках этого направления уже разрабатываются искусственные конечности, которые двигаются совсем как настоящие. Владельцы обычных ножных протезов (особенно те, у которых нога ампутирована выше колена) часто спотыкаются и падают или передвигаются неестественной походкой — и все потому, что на протезе нет «обратной реакции». Естественное решение — сделать протез «квазиживым», умеющим реагировать на нагрузку и внешнюю среду (скажем, даже на характер почвы), а в идеальном случае — реагирующим на команды, исходящие из мозга. Конструированием более надежных протезов занимаются сегодня сразу несколько исследовательских групп. Предполагается, что новинками можно будет управлять с поразительной точностью. Скажем, на некоторые из продаваемых в настоящий момент моделей протезов колена уже установлены встроенные микропроцессоры, которые могут быть запрограммированы таким образом, чтобы пользователь смог передвигаться более естественно. Группа разработчиков из знаменитой Media Laboratory (Массачусетский технологический институт) под руководством профессора Хафа Герра пошла в реализации этой идеи еще дальше. Был разработан протез со встроенными датчиками, способными измерять степень изгиба колена, а также усилие, которое прилагается к нему во время ходьбы. Это искусственное колено, недавно выпущенное на рынок исландской компанией Ossur, включает в себя еще и компьютерный чип. Чип анализирует данные с датчиков, размещенных на суставе, с целью создания подходящей модели походки пользователя и адаптации движений протеза к движениям человека. (Примерно по тому же принципу «подстраивается» к человеку адаптивная автоматическая коробка передач в автомобиле.) Пока новые протезы продаются, группа профессора Герра двигается дальше: работает над размещением таких датчиков за пределами коленного сустава. В этом случае можно будет их использовать не только для определения механической нагрузки, которую оказывает тело человека на протез, но и для обнаружения нервных импульсов, поступающих на мышцы, расположенные рядом с искусственным суставом. Собственно, именно это и называется «биомехатроника» — производство роботизированных протезов, способных «общаться» с нервной системой человека и выполнять полученные от нее команды. Согласно прогнозам того же Герра к началу второго десятилетия нынешнего века пациенты с некоторыми травмами спинного мозга (то есть частично парализованные) смогут снова двигать своими конечностями, управляя надетыми на них роботизированными экзоскелетами (или, по крайней мере, это будет возможно на экспериментальном уровне). Группа биомехатроники Герра финансируется американским Департаментом по делам ветеранов с целью облегчить жизнь людям с ампутированными конечностями, ставшим инвалидами в результате боевых ранений.