Читать интересную книгу Смертельные тайны - Кэти Райх

– Благодаря собачьей шерсти осудили Уэйна Уильямса за убийства детей в Атланте.

– Не оправдывайтесь, Темперанс. Я с вами согласен.

Я покрутила в руке чашку кофе.

– Похоже, это тупик.

– Но если месье Ганье готов исследовать шерсть – почему бы и нет?

Я рассказала ему про свои планы насчет компьютерных сканов.

– Выглядит многообещающе.

Я тоже на это надеялась.

– Нашли два запроса, которые я оставил у вас на столе?

Ламанш имел в виду запрос на антропологическую экспертизу, бланк, который я получаю в начале каждого расследования. Патологоанатом, делающий запрос, описывает в нем тип требуемого анализа, перечисляет необходимый персонал и приводит краткое описание известных фактов.

– Возможно, череп не человеческий. В любом случае, похоже, смерть произошла давно. Туловище – совсем другая история. Начните с него.

– Есть предположения?

– Робер Клеман, мелкий наркоторговец из Западного Квебека, который недавно решил работать самостоятельно.

– Не заплатив отступные «Ангелам».

Ламанш кивнул.

– Подобного они не допускают.

– Вредно для бизнеса.

– Клеман приехал в Монреаль в начале мая и вскоре пропал. О его исчезновении сообщили десять дней назад.

Я приподняла брови. Байкеры обычно старались не привлекать внимания органов правопорядка.

– Звонила неизвестная женщина.

– Займусь прямо сейчас.

Вернувшись к себе в кабинет, я позвонила Сюзанне Жан. Ее не оказалось на месте, и я оставила сообщение. Затем отнесла образец из «Параисо» в отделение ДНК. Ганье выслушал мою просьбу, рассеянно щелкая шариковой ручкой.

– Интригующая задачка.

– Да.

– Никогда не занимался кошками.

– Есть шанс прославиться.

– Король Кошачьей Двойной Спирали.

– Свободная ниша.

– Можно назвать проект «Феликс Хеликс»[57]. – Имя кота из мультфильма странно звучало по-французски.

Ганье взял пластиковый контейнер Миноса:

– Можно оставить себе часть образцов?

– Хоть все. В лаборатории в Гватемале есть еще.

– Не против, если я немного поиграю, испробую новые методики?

– Сколько угодно.

Мы подписали бланки о передаче образцов, и я поспешила назад к себе в кабинет.

Прежде чем взглянуть на голову и туловище, я потратила несколько минут, разгребая груду на столе. Нашла бланки запросов Ламанша, выудила розовые записки о телефонных звонках – остальное отодвинула в сторону. Может, есть что-то от Райана? «Bienvenue. С возвращением. Рад, что ты здесь. Дома ничего не случилось».

Детективы. Студенты. Журналисты. Какой-то прокурор звонил четыре раза.

И ничего от Райана.

Великолепно. У детектива имелись свои источники. Не сомневаюсь, этот Шерлок знал о моем возвращении.

Где-то за правым глазом начала пульсировать боль.

Бросив разбирать бумаги на столе, я схватила бланки запроса на экспертизу, накинула лабораторный халат и направилась к двери. На полпути зазвонил телефон.

Доминика Спектер.

– Il fait chaud[58].

– Да, очень жарко, – согласилась я, проглядывая один из бланков Ламанша.

– Говорят, сегодня может быть рекордная температура.

– Да, – рассеянно сказала я.

Череп нашли в сундуке. Ламанш отмечал сильно сколотые зубы и продернутую сквозь язык веревку.

– В городе всегда кажется жарче. Надеюсь, у вас есть кондиционер.

– Да, – ответила я, думая о вещах куда кошмарнее погоды.

– Вы заняты?

– Меня не было почти три недели.

– Конечно. Простите, что отнимаю время… – Она немного помолчала, изображая надлежащее раскаяние. – Мы сможем увидеться с Шанталь в час дня.

– Где она?

– В полицейском участке на Ги, возле бульвара Рене Левека.

Южный округ, всего в нескольких кварталах от моего дома.

– За вами заехать?

– Встретимся там.

Я едва успела положить трубку, когда телефон зазвонил снова. На этот раз – Сюзанна Жан. Все утро она собиралась провести с инженерами из «Вольво», затем – деловой обед в «Бомбардье», но мы могли увидеться во второй половине дня. Договорились на три.

В лаборатории я подготовила папки для каждого из дел и быстро просмотрела запрос на обследование туловища. Взрослый мужчина. Руки, ноги и голова отсутствуют. Сильная степень разложения. Обнаружен в водопропускной трубе на озере Де-Монтань. Коронер – Лео Анри. Патологоанатом – Пьер Ламанш. Следователь – лейтенант-детектив Эндрю Райан, полиция Квебека.

Ну-ну.

Останки находились внизу. Спустившись на служебном лифте, я провела карточкой через считыватель и нажала нижнюю из трех кнопок: Лаборатория. Коронер. Морг.

В подвале вошла в еще одну зону с ограниченным доступом. Двери слева вели в прозекторские; в трех стояло по одному столу, в самом большой – два.

Сквозь окошечко в двери центральной прозекторской я заметила женщину в одежде хирурга, с длинными вьющимися волосами, скрепленными сзади заколкой. Красивая, тридцати лет, с бюстом тридцать шестого размера, Лиза была всеобщей любимицей расследовавших убийства детективов.

Я тоже любила ее – за то, что женщина предпочитала говорить по-английски, что она и сделала, услышав звук открывающейся двери.

– Доброе утро. Думала, вы в Гватемале.

– Скоро возвращаюсь.

– Краткосрочный отпуск?

– Не совсем. Хотелось бы взглянуть на тело Ламанша.

Она поморщилась:

– Ему шестьдесят четыре года, доктор Бреннан.

– Очень смешно.

– Номер морга?

Я прочитала его вслух с бланка.

– Четвертая прозекторская?

– Да, пожалуйста.

Она скрылась за двустворчатыми дверями, за которыми находились пять моргов, каждый из которых делился на четырнадцать холодильных отсеков за стальными дверями. Маленькие белые карточки извещали о наличии в них обитателей. Красные наклейки предупреждали о положительном анализе на СПИД. Номер морга указывал Лизе, за какой дверью лежит туловище.

Я прошла в помещение номер четыре, специально оборудованное дополнительной вентиляцией. Прозекторская для утопленников, распухших и обгоревших трупов – тех, с кем мне обычно приходилось работать.

Едва я успела надеть маску и перчатки, как Лиза вкатила каталку через вращающиеся двери, такие же как и в центральной прозекторской. Я расстегнула молнию на мешке с трупом, и воздух наполнился тошнотворным запахом.

– Похоже, он готов.

– Более чем.

Мы с Лизой уложили туловище на стол. Тело распухло и утратило форму, но гениталии не пострадали.

– Мальчик, – тоном акушерки проговорила Лиза Лавинь.

– Вне всякого сомнения.

Пока Лиза доставала затребованные Ламаншем рентгеновские снимки, я делала записи. Снимки показывали наличие спинного артрита и трех-четырех дюймов костей в каждой из отсутствующих конечностей.

С помощью скальпеля я удалила мягкие ткани верха грудины, и Лиза электропилой рассекла с обеих сторон третьи, четвертые и пятые ребра. То же самое проделали с тазом: распилили переднюю часть в том месте, где соединялись две половины.

Все шесть ребер и лобковые кости отличались повышенной пористостью и многочисленными изменениями. Похоже, покойник был уже немолод.

Пол определялся по гениталиям. По концам ребер и лобковым костям можно было примерно оценить возраст. С происхождением все получалось куда сложнее.

Цвет кожи не имел значения: тело может потемнеть, поблекнуть или окраситься в зависимости от посмертных условий. Данный джентльмен выбрал камуфляжный стиль – перемежающиеся зеленые и коричневые пятна. Я могла бы сделать несколько измерений черепа, но в отсутствие головы определить расу было практически невозможно.

Отделив пятый шейный позвонок, крайний из оставшихся, я удалила остатки плоти с культей рук и ног. Лиза срезала образцы с концов каждой плечевой и бедренной кости.

Быстрый осмотр показал наличие существенных сколов и глубоких L-образных страт на поверхности каждого среза. Похоже, тут поработали бензопилой.

Поблагодарив Лизу, я забрала образцы на двенадцатый этаж и отдала их лаборанту Дени, который должен был вымочить кости, постепенно очистив их от остатков плоти и хрящей. Через несколько дней с ними можно будет работать.

На подоконнике в моем кабинете стоят часы, которые мне подарили в знак признания за лекцию, прочитанную в ассоциации выпускников. Рядом с часами в рамке – наша с Кэти фотография, сделанная однажды летом на островах у побережья Северной Каролины. Когда я вошла в кабинет, взгляд мой упал на фотографию – и сердце сжалось от знакомой боли.

В миллионный раз подумала: почему это фото вызывает у меня такие чувства? Из-за тоски по дочери? Из-за чувства вины перед ней за то, что я так редко бываю дома? Или я оплакиваю подругу, рядом с трупом которой лежала эта фотография?

Я вспомнила, как нашла это фото в могиле подруги, вспомнила охватившие меня ужас и ярость. Представила себе ее убийцу – думает ли он обо мне долгими днями и ночами в тюрьме?