Ралф Бриджнорт.
Писано в Моултрэсси-Холле, 1660 года, июля десятого дня».
Прочитав это длинное и необыкновенное послание, в котором сосед ее, как она рассудила, обнаружил гораздо больше религиозного фанатизма, чем можно было от него ожидать, леди Певерил подняла глаза и увидела Элзмир, на чьей физиономии боролись досада и напускное презрение; до сих пор экономка крепилась, молча наблюдая за выражением лица своей госпожи, а теперь без обиняков обратилась к ней за подтверждением своих подозрений.
— Сдается мне, сударыня, — сказала она, — что этот безумный фанатик хочет жениться на Деборе. Толкуют, будто он собирается отсюда уехать. По правде говоря, дав но пора; ведь не считая того, что вся округа поднимет его на смех, я не удивлюсь, если Ланс Утрем, лесничий, наставит ему рога; это как раз по его части.
— Я пока не вижу причин для злорадства, Элзмир, отвечала леди Певерил. — В письме нет и слова о женитьбе; однако похоже на то, что майор Бриджнорт, собираясь оставить наши края, пригласил к себе на службу Дебору чтобы присматривать за его дочерью, и я очень рада за девочку.
А я рада за себя, да и за весь дом тоже, — сказала Элзмир. — Ваша милость полагает, что он на ней не женится? Право, я никогда не думала, что он может оказаться таким болваном; но тогда она, верно, пошла по совсем дурному пути: она пишет, что заняла более высокое положение, а в нынешние времена этого навряд ли добьешься честною службой. Потом она пишет, чтоб я отослала ей ее вещи, как будто я ведаю гардеробом ее милости, и еще поручает мистера Джулиана моим летам и опытности, — подумать только, как будто это ее дело — поручать мне наше сокровище! Да и как она смеет говорить о моих летах… Ужо я отошлю к ней ее лохмотья, чтоб духом ее здесь не пахло!
— Сделайте это учтиво, — сказала леди Певерил, — и пусть Уитекер пошлет ей ее жалованье и, сверх того, еще золотой: она хоть и легкомысленна, но всегда была добра к детям.
— А кое-кто слишком добр к своим слугам, ваша милость, и может избаловать самую лучшую служанку.
— Прежде всего я избаловала тебя, Элзмир, — сказала леди Певерил. — Напиши Деборе, чтоб она поцеловала за меня маленькую Алису и передала майору Бриджнорту, что я желаю ему счастья в этой жизни и блаженства в будущей. — И, но вступая в дальнейшие пререкания, она отпустила экономку.
Когда Элзмир ушла, леди Певерил с чувством сострадания принялась размышлять над письмом майора Бриджнорта, человека, без сомнения, чрезвычайно достойного, но одинокого, подавленного бременем следовавших одна за другою семейных невзгод, а также мрачной и суровой, хотя и искренней набожности. Ее весьма тревожила также мысль о судьбе маленькой Алисы, которой, очевидно, предстояло теперь воспитываться под присмотром такого отца. И все же леди Певерил радовалась отъезду Бриджнорта, ибо, оставаясь в Моултрэсси-Холле, он непременно столкнулся бы с сэром Джефри, что могло бы вызвать последствия еще более пагубные, чем в последний раз.
Размышляя обо всем этом, леди Певерил поделилась с доктором Даммерером недоумением и досадой по поводу того, что ее старания восстановить мир и согласие между враждебными партиями как нарочно всякий раз производили действие, совершенно противоположное желаемому.
— Если б не мое злополучное приглашение, — сокрушалась она, — Бриджнорт не явился бы в замок наутро после праздника, не встретил бы графиню и не навлек на себя гнев моего мужа. И если бы не возвращение короля — событие, которого мы так нетерпеливо ожидали, ибо оно должно было положить конец всем нашим бедствиям, — ни благородная графиня, ни мы сами не вступили бы на путь новых тревог и опасностей.
— Милостивая государыня, — возразил доктор Даммерер, — когда бы дела мира сего были направляемы исключительно человеческою мудростью или всегда совершались согласно человеческим расчетам, события не зависели бы от времени и обстоятельств, коим подвластны все смертные, ибо тогда в одном случае мы, действуя рассудительно и умело, наверняка достигали бы своих целей, в другом же поступали бы в соответствии с безошибочным предвидением. Но до тех пор, пока человек обретается в пашей юдоли слезной, он, так сказать, подобен неискусному игроку в мяч, который надеется попасть в цель, направляя мяч прямо на нее и не ведая о том, что одна сторона сфероида тяжелее другой, каковое обстоятельство, по всей вероятности, заставит мяч уклониться от прямого пути, а игрока — остаться в проигрыше.
Произнеся эту поучительную сентенцию, доктор взял спою лопатообразную шляпу и отправился на лужайку доигрывать с Уитекером партию в мяч, которая, надо полагать, и внушила ему это весьма замечательное и наглядное уподобление неверности человеческих судеб прихотливым случайностям игры.
Два дня спустя приехал сэр Джефри. Он оставался в Вейл-Ройяле, пока не узнал, что графиня благополучно отплыла на остров Мэн, после чего поспешил домой, к своей Маргарет. По дороге кто-то из спутников рассказал ему о празднике, устроенном ею для соседей по его распоряжению, и сэр Джефри, всегда одобрявший действия своей супруги, невольно вознегодовал, узнав, с какой любезностью она принимала пресвитериан.
— Я б еще принял Бриджнорта, ибо он всегда — до своей последней выходки — вел себя как добрый сосед; я примирился бы с его присутствием, если бы он, как следует верноподданному, выпил за здоровье короля, — сказал рыцарь, — но чтобы этот гнусавый мерзавец Солсгрейс со всей его нищей лопоухой паствой устраивал свои тайные моления в доме моего отца, допустить, чтоб они там своевольничали, — нет, я не потерпел бы этого даже во времена их владычества! Даже в дни бедствий они могли проникнуть в замок Мартиндейл только тою дорогой, которую проложила им пушка старого Нола; но чтоб они явились сюда со своими псалмами теперь, после возвращения доброго короля Карла… нет, Маргарет, клянусь честью, ты узнаешь, что я об этом думаю!
Однако, несмотря на все эти гневные посулы, негодование совершенно угасло в груди честного рыцаря, когда он увидел, как его прекрасная супруга обрадовалась его благополучному возвращению. Обнимая и целуя жену, он простил ей все прегрешения, даже не успев их высказать.
— Ты сыграла со мной злую шутку, Мэг, — сказал он, с улыбкою качая головой, — и тебе известно, о чем я говорю; но, зная твою приверженность истинной церкви, я уверен, что ты, как настоящая женщина, просто вообразила, будто нужно поддерживать добрые отношения с этими круглоголовыми мошенниками. Но больше ты так не поступай. Я готов скорее допустить, чтоб замок Мартиндейл снова изрешетили их пушки, чем дружески принять кого-либо из этих мерзавцев, — разумеется, я всегда рад сделать исключение для Ралфа Бриджнорта, если только он возьмется за ум.