Барон пожевал нижнюю губу.
— Ладно, согласен, доктор Циммерман — достойный молодой человек. Однако это не делает его более ответственным. У него уже были приключения на Глокенберге. Однажды он сломал там ключицу. Он вам не рассказывал?
Виктория нахмурилась.
— Нет, — призналась она. — Но сегодня не было никакой опасности. Мы не забирались слишком высоко.
У барона вырвалось восклицание.
— Вы не можете утверждать с полной уверенностью, — бросил он. — В любом случае я запрещаю вам кататься с этим молодым человеком.
У Виктории глаза полезли на лоб от изумления:
— Запрещаете… мне?
— Да, фройляйн. Пока вы у меня на службе, будете подчиняться моим приказам!
Лицо Софи выражало восторг, и Виктория рассердилась.
— Вы не можете контролировать все мои передвижения, герр барон, — парировала она. — В свободное время я вольна делать все, что пожелаю.
Глаза барона сверкнули:
— Я не позволю обращаться с собой в такой манере, фройляйн. Нравится или нет, вы будете делать, как я скажу.
Виктория подняла голову.
— А если откажусь? Что тогда? — Она прошла мимо ошарашенной Марии и, высоко подняв голову, вышла. Но перед этим обернулась, пренебрежительно глядя на барона. — Наверное, если я не подчинюсь, то найду себя запертой в северной башне, — напряженно заметила она и с этим покинула комнату, прежде чем ее могли остановить.
Только в своей комнате она поняла всю чудовищность своего поступка. Она высмеяла барона перед Софи и Марией и к тому же поставила себя в глупое положение. Почему она поддалась своему и его раздражению? Барон прекрасно знал, что не сможет помешать ее походам с Конрадом, если она захочет, и следовало пропустить мимо ушей его приступ гнева. Получилось, что она создала тупиковую ситуацию и теперь не знает, как из нее выбраться…
Глава 8
В конце концов, Виктория не вышла к ужину. И она подозревала, что это трусливый поступок, но после спора с бароном почему-то не могла смотреть в лицо Марии. К этому времени Мария уже, видимо, угостила историей Густава, и, хотя они ничего не скажут, начнутся постоянные переглядывания, и Виктория все поймет.
В полвосьмого она поняла, что должна увидеть хозяина. Ничего больше не оставалось. Если она этого не сделает, не успокоится.
С бьющимся сердцем Виктория спустилась по лестнице и свернула в большой зал. Барон, очевидно, обедал в кабинете, так как в зале были только псы. Распахнув дверь в восточное крыло, она постояла в коридоре, успокаивая нервы и мысленно повторяя заготовленные фразы. Затем решительно шагнула к двери кабинета, пока хватало силы духа.
Виктория тихо постучала по панели, почти надеясь, что он не услышит и таким образом под благовидным предлогом позволит отказаться от ее намерения.
Трясущимися пальцами она повернула ручку и отворила дверь. Сделав неуверенный шаг, она пролепетала:
— Герр барон, мы можем поговорить?
Барон расположился за столом, на котором стояли остатки ужина. На ковре рядом с камином Софи разглядывала журнал.
При появлении Виктории барон встал с кресла и нахмурил брови.
— Ja, фройляйн. — Его голос был бесстрастен.
Софи вызывающе посмотрела на гувернантку, и Виктория поняла, что в присутствии девочки извиняться будет намного труднее. С таким же успехом она могла позвать Марию и Густава, так как Софи с удовольствием все перескажет им.
Вдруг она заметила, что барон с нетерпением смотрит на нее, облизала сухие губы и сбивчиво начала:
— Я… я хочу поговорить… то есть… хочу обсудить то, что случилось.
Барон наклонил голову:
— Да, фройляйн?
— Да. — Виктория закусила губу и глубоко вздохнула. — Я хочу сказать… э… — Она подавленно умолкла. Барон обернулся и взглянул на дочь.
— Софи, — сказал он, — думаю, фройляйн Монро будет легче говорить без твоего присутствия.
Софи оскорбленно подняла голову:
— Но, папа, я не слушаю фройляйн Монро. Я читаю.
На губах барона появилась легкая улыбка.
— Верится с трудом, — тихо произнес он. — А теперь иди как хорошая девочка. Уже почти пора спать. Ступай в свою комнату, а я приду через несколько минут. Когда выслушаю, что скажет фройляйн Монро.
Софи сморщила нос.
— Мне обязательно, папа? — умоляюще спросила она.
— Ja, обязательно, Софи. — Барон был неумолим.
Девочка с несчастным видом встала и бросила сердитый взгляд на Викторию.
— Надеюсь, она скажет тебе, что уходит, — грубо сказала она.
Лицо барона становилось все мрачнее.
— Извинись за это замечание, — коротко бросил он.
Софи потерла пальцем нос.
— Хорошо, — нехотя протянула она. — Извините! — Но тон не обманул ни Викторию, ни барона.
— Сейчас же иди к себе, — рявкнул отец, и, испуганно оглядываясь, Софи ушла.
Как обычно, когда девочка ушла, Виктория почувствовала себя подстрекателем ее непослушания, и это ослабляло позиции девушки перед бароном.
— Итак, — сказал он, закрывая за дочерью дверь, — мы одни. Что вы пришли сказать? Софи права? Хотите уволиться? — Он прислонился к двери и скрестил руки на груди.
Виктория спрятала руки за спину. Барон, безусловно, позаботился, чтобы она не улизнула, подумала она. Она в ловушке.
— Нет, — сказала она. — Я… я пришла извиниться.
Барон смотрел немного скептически:
— Да, фройляйн?
— Да, — Виктория неловко задвигалась под его пристальным взглядом. — Мне… не следовало говорить так. Меня подвел язык.
Барон оценивающе смотрел на нее.
— Понятно, — сказал он, выпрямляясь и отходя от двери.
Виктория неловко ждала. Ожидание его следующих слов лишало присутствия духа. Впившись ногтями в ладони, она следила, как барон берет сигару из коробки и закуривает, пуская ароматные клубы дыма. Затем он остановился у камина, до странности темнолицый, несмотря на светлые волосы.
Виктория не могла больше терпеть.
— Ну, герр барон? — поторопила она. — Мои извинения приняты?
Барон вынул сигару изо рта и стряхнул пепел в камин.
— Следует ли понимать так, что вы готовы взять назад все свои слова? — осведомился он, не сводя с нее сверкающих глаз.
Виктория сжала губы.
— Нет… не все, — печально призналась она.
Барон нахмурился:
— Нет?
— Вы делаете это очень трудным для меня, — импульсивно воскликнула девушка.
— Неужели? — В вопросе слышался сарказм.
— О! — Виктория сжала кулаки. Он был невозможен! Он специально затруднял примирение! — Я не могу полностью принять ваши условия.
На лице барона появилось грозное выражение.