по дверному косяку, зашел в дом, оглядел крохотную прихожую и, уже понимая, что никого тут не найду, направился в правую комнату.
Анна жила бедно, как и большинство местных крестьян. Её жилище мало отличалось от сторожки на кладбище. Небольшой грубо сколоченный стол у окна напротив двери. Печка, сундук для вещей, пучки душистых трав на стенах, две табуретки и дверь, ведущая в спальню. Хозяйки нигде не было видно. Блаженная или куда-то ушла, или ее кто-то забрал, и это не может не радовать. Тот, кто убил одним заклинанием четырех «волков» во дворе, способен ее защитить.
Заглянув в спальню и никого там не найдя, я напоследок оглядел помещение и тут заметил фигурку рыцаря на столе. Ту, которую подарил Анне в день нашей последней встречи. Она стояла на самом видном месте, и странно, что я сразу ее не увидел. Впрочем, когда ищешь человека, на подобные мелочи не обращаешь внимания.
Деревянный рыцарь стоял на куске сложенного вчетверо пергамента. Письмо? Если да, то адресовано оно именно мне. Иначе, зачем прижимать его к столу этой корявой поделкой. Не знаю, была ли Анна обучена грамоте, но…
Подойдя, я взял в руки фигурку, повертел ее в ладони и, отложив в сторону, подобрал со стола пергамент. Развернул, прочитал и… почувствовал, что мир вокруг меня закручивается в чудовищную спираль нереальности. В уши словно плеснули воды, в ногах появилась противная слабость.
Это и правда было письмо. Короткое. Написанное на языке древних очень узнаваемым почерком…
Со мной все в порядке. Береги себя, Ронни. Люблю тебя, и… прости…
М-да…
Бережно свернув письмо, я убрал его за пазуху, затем глубоко вдохнул и прикрыл глаза, пытаясь вернуться в реальность. Какое-то жуткое испытание разума… Костяные черви, демоны, нежить на кладбище, разоренный Акарем, звон непрекращающегося набата и твари, пожирающие трупы людей… Кому-то незримому показалось, что этого мало, и он решил добить меня этим письмом?
Я грустно усмехнулся, оглядел обшарпанные стены и, оставив фигурку рыцаря на столе, направился к выходу. Возможно, она вернется и заберет эту поделку на память…
Тоска… И не просто же так мне казалось, что Анна похожа на маму… Выходит, она весь год была рядом. Поила меня молоком… Не знаю как мама сумела настолько изменить внешность, но, памятуя о нашем расставании, я не удивлюсь ничему. К слову, Анна попала в то Пятно два оборота назад, но это я узнал от нее самой, а значит, все могло быть не так.
Странно другое… Мама предупредила меня об опасности, но сама вмешиваться не стала. Уверен, что та бесовка ей не соперник, но случилось то, что случилось. Ни помощи, ни объяснений, только предупреждение и эта записка… Впрочем, думать об этом я буду потом. Сейчас есть дела поважнее.
Выйдя из дома, я оглядел трупы убитых мамой чудовищ и зло усмехнулся. Эти твари дернулись на синеглазую ведьму… Ну-ну…
Самое обидное, это то, что мама покинула дом незадолго до моего прихода. Почувствовала, что я рядом, написала записку и куда-то ушла. Искать её бесполезно, и я, конечно, не стану этого делать. Раз она так решила — значит, есть на это причины…
Обойдя дом, я перепрыгнул через забор, и молча забрал поводья у Канса.
— У тебя такой вид, лер, словно ты только что видел самого Отриса, — глядя на меня, покачал головой белобрысый. — Что-то случилось?
— Получил письмо из своего прошлого. Потом расскажу, — я обернулся и кивнул в сторону церкви. — Все, пошли! Пора выбираться. Здесь больше никаких дел не осталось.
Возле церкви на нас напали. Две четвероногие твари жрали труп мертвой лошади, и мы им, разумеется, помешали.
Оторвавшись от трапезы, «волки» с ревом побежали на нас, и все закончилось за двадцать ударов сердца. Бегущая чуть впереди тварь сходу атаковала Грона, вторая выбрала целью меня. Дальше — ничего интересного. Грон, с похвальной для такой комплекции скоростью, сбил прыгнувшего зверя щитом и нанес косой рубящий в область шеи чудовища. Рев захлебнулся, испуганно заржали за спиной кони. Промахнувшаяся тварь разорвала когтями дерн и попыталась развернуться к обидчику, но подскочивший Канс ударом ноги в бок опрокинул зверя на землю. Грон ударил еще раз и, попав в то же место, начисто снес «волку» голову.
Мой противник замешкался и, утробно рыча, припал перед атакой на передние лапы. Дожидаться, когда он прыгнет, я, конечно же, не стал и, прикрывшись эфирным щитом, коротким выпадом загнал острие меча чудовищу в глаз. Этого оказалось достаточно.
— Ну вот и подрались, — убрав не пригодившийся меч в ножны, Канс оглядел трупы и, пнув отрубленную голову, вопросительно посмотрел на меня. — Слушай, лер, а за это нам что-то положено?
— Ага, — я кивнул и, вытерев меч о шерсть убитого монстра, убрал оружие в ножны. — В гарнизон ее отнеси. Там тебе скажут спасибо.
— И кружку жарки нальют, — буркнул Грон и пошел успокаивать своего коня.
— Заманчиво, но я воздержусь, — Канс покачал головой и отправился следом за братом. — Вот если бы двести золотых…
«А двести золотых сейчас где-то бегают», — мысленно хмыкнул я и, выдав своему коню кусок сахара, повел его в сторону церкви.
Труп, который жрали подохшие твари, когда-то был Ласточкой. Церковную кобылу, по всей видимости, убил червь, и старушка не мучилась. Заклинание чудовища отбросило лошадь вместе с телегой шагов на двадцать в сторону развалин ближайшего дома, и выжить при этом она не могла.
Рядом с обломками повозки в луже черной крови лежало тело еще одного четвероногого монстра. Зачарованный наконечник копья пробил «волку» горло и, похоже, серьезно повредил позвоночник. Тело убившего тварь человека лежало тут же — в пяти шагах слева, со страшными ранами на груди, и при виде его меня посетили противоречивые чувства.
Куим… Пьяница и ничтожество… Кто бы мог подумать, что он на такое способен…
Каким-то чудом пережив заклинание червя, старик где-то раздобыл копье, выбрался из-под завала и увидел трех пирующих монстров. У монаха, наверное, был шанс уйти в гарнизон, но он этого делать не стал. Знал, что умрет… и погиб, отправившись в Крепость Светлого бога героем. Жил, как кусок дерьма, но одним ударом копья обнулил все накопленные грехи. Ушел как настоящий мужчина…
Копье он из рук так и не выпустил. Лежал на боку, сжимая в ладонях древко, и, вывернув голову, смотрел на ползущие в вышине облака. На губах Куима застыла блаженная улыбка. Словно он