Читать интересную книгу При реках Вавилонских - Нельсон Демилль

Хоснер кивнул. Ему приходилось иметь дело с этими капризными штуками. Прибор ночного видения тоже работал от никелево-кадмиевых батареек.

– Как ты считаешь, не стоит ли отключить батареи и поберечь их, чтобы потом подзарядить от вспомогательной силовой установки, если Кану удастся ее наладить?

Беккер провел рукой по волосам:

– Не знаю. Черт! Все, что мы предпримем с этого момента, будет чем-то вроде сделки, так ведь? Я еще не вполне уверен. Надо подумать.

– Хорошо. – Хоснер ухватился за кресло бортинженера и подтянулся к двери. Поудобнее взялся за ручку и обернулся. – Пока.

Беккер повернулся в кресле:

– Ну как, у нас получится?

– Конечно.

Хоснер шагнул в круто наклонившийся салон и быстро нашел свою дорожную сумку.

* * *

Хоснер вышел на крыло и спрыгнул с передней кромки. Субботняя служба только что закончилась. Большинство мужчин и женщин быстро направлялись назад к периметру. Некоторые шли в пастушью хижину, и среди них раввин Левин. Хоснер пошел рядом с ним:

– Можем ли мы похоронить Моисея Гесса?

– Нет.

– Нам нужно начать строить что-то вроде оборонительных сооружений. Будете ли вы возражать против работы в субботу?

– Да.

Они остановились возле стены хижины. Несколько человек, присутствовавших на субботней службе, прошли мимо них в хижину. Хоснер посмотрел на раввина:

– Ну что, будем сотрудничать или вступать в конфликт, рабби?

Левин опустил молитвенник и таллит в карман пиджака.

– Молодой человек, это в природе религий – вступать в конфликт с рациональными мирскими устремлениями. Разумеется, Моисея Гесса следует похоронить сегодня ночью, и, конечно, вы должны начать строить укрепления. Поэтому мы пойдем на компромисс. Вы прикажете всем работать, невзирая на мои возражения, а я займусь телом Моисея Гесса. На такого рода компромиссы Израиль идет с 1948 года.

– И эти компромиссы чертовски глупы. Чудовищное лицемерие. Ну что ж, пусть будет по-вашему.

Хоснер сделал шаг, собираясь войти в хижину.

Раввин Левин придержал Хоснера за рукав:

– Выживание часто есть смесь глупости, лицемерия и компромисса.

– У меня нет для этого времени.

– Подождите. Вы англофил, Хоснер. Вы когда-нибудь задумывались, почему англичане прекращают сражение на перерыв для чаепития в четыре часа дня? Или почему они переодеваются для чая, находясь в тропиках?

– Таков их стиль.

– И это хорошо для моральных устоев. Хорошо для морального состояния, – повторил раввин и похлопал Хоснера по груди. – Мы не хотим, чтобы люди обезумели только из-за того, что оказались на вершине холма в окружении враждебных арабов. Поэтому мы делаем привычные вещи привычным образом. Проводим субботние службы. Не совершаем погребения в субботу. Не работаем в субботу. И не станем есть ящериц или что-то в этом роде, потому что ящерицы не кошерные, Яков Хоснер. – Он снова хлопнул Хоснера по груди, на этот раз сильнее. – И не станем нарушать и остальные религиозные законы. – Он смахнул пыль с рубашки Хоснера. – Спросите генерала Добкина, почему солдаты на войне должны бриться каждый день. Моральные устои, Яков Хоснер. Формальность. Стиль. Цивилизация. Так можно управлять этой группой. Заставить мужчин бриться, а женщин причесываться и красить губы. Начинается с этого. Я был капелланом в армии и знаю, что говорю.

Хоснер невольно улыбнулся:

– Интересная теория. Но я спросил вас, сможем ли мы пренебречь запретами.

Раввин Левин понизил голос:

– Я буду произносить громкие слова и бурно отстаивать закон, а вы будете произносить громкие слова и бурно отстаивать военную целесообразность. Люди примут чью-то сторону. Споры внутри группы не всегда плохи. Когда люди спорят о мелочах, это заставляет их забыть, в каком безнадежном положении они оказались. Поэтому мы с вами будем спорить из-за пустяков, но частным образом придем к компромиссу. Как сейчас. Я присутствую на этом совещании в субботу. Я разумный парень. Видите?

Он вошел в хижину.

Хоснер стоял, глядя на то место, где только что находился раввин. Он не мог проследить ход его логической мысли, которая представляла собой смесь макиавеллиевского, византийского мышления и изворотливого практицизма простого еврея. У Якова возникло подозрение, что сам раввин не вполне понимал, что тут наговорил. Но и то, что сказал, внушало надежду.

Хоснер направился к входу в хижину.

* * *

Человек пятнадцать стояли, тихо разговаривая между собой. Все замолчали и повернулись к Хоснеру. Он остановился на пороге в свете голубоватого лунного света, который просачивался сквозь пальмовые ветки, служившие ветхой кровлей. Ариэль Вейцман, министр иностранных дел, пересек комнатушку, чтобы пожать ему руку:

– Вы сделали большое дело, мистер Хоснер.

Хоснер позволил сделать этот показушный жест.

– Вы имеете в виду то, что я позволил разместить бомбы на борту моего самолета, господин министр?

Министр иностранных дел пристально посмотрел на него.

– Яков, – тихо произнес он, – хватит об этом. – И, повернувшись к остальным, призвал: – Начнем. Мы здесь для того, чтобы определить наши цели и оценить наши шансы достичь этих целей.

Хоснер поставил сумку и окинул взором все помещение, пока министр продолжал свою дипломатическую речь.

* * *

Каплан лежал на животе у стены, прикрытый от поясницы и ниже голубым одеялом компании «Эль-Аль». Рядом лежали его окровавленные брюки. За ним присматривали две стюардессы, Бет Абрамс и Рахиль Баум. Хоснер порадовался, что стюарды и стюардессы «Эль-Аль» обучались оказанию медицинской помощи.

Десять официальных представителей миссии по мирному урегулированию тоже находились здесь, включая обоих арабов, Абделя Джабари и Ибрагима Арифа. Рядом с проломом в стене стояла Мириам Бернштейн. Хоснер подумал, как хорошо она выглядит в лунном свете, и поймал себя на том, что не сводит с нее глаз.

Пленник-араб сидел в углу. Запястья рук ему привязали к лодыжкам. Лицо покрывала корка запекшейся крови от раны, которую нанес кирпичом Хоснер. Гимнастерка запачкана кровью от раны на плече. Кто-то расстегнул ему гимнастерку и наложил повязку на плечо. Раненый, казалось, то ли спал, то ли находился под действием лекарств.

Хоснер слушал. Привычная процедура. Обычное заседание кнессета. Аргументы, пункты повестки дня и призывы голосовать. Они не могли даже решить, зачем они здесь находятся, почему решили сражаться или что предпринять дальше. И это в то время как пятеро его людей с несколькими добровольцами контролируют немыслимо длинную линию обороны. Израиль в миниатюре: демократия в действии или бездействии. Черчилль был прав, размышлял он. Демократия – худшая из форм правления, только остальные еще хуже.

Хоснер видел, что Добкин тоже выходит из себя, но опыт научил его уступать политикам. У него же такого опыта не было, и в любом случае он не собирался участвовать в прениях. Хоснер прервал чье-то выступление:

– Кто-нибудь допросил пленного?

Все замолчали. Почему этот человек говорит вне очереди? Член кнессета Хаим Тамир глянул на пленника, который теперь явно спал.

– Мы пытались. Он не хочет говорить. И кроме того, он тяжело ранен.

Хоснер кивнул. Потом спокойно подошел к спящему арабу и пнул его по ноге. Раздалось несколько удивленных возгласов, в том числе и со стороны араба. Хоснер обернулся.

– Видите ли, дамы и господа, самый важный здесь – вот этот молодой человек. То, что он скажет нам о боеспособности противника, определит нашу судьбу. Я рисковал жизнью, чтобы притащить его сюда, а вы говорите только друг с другом.

Хоснер видел, как на лицах Берга и Добкина отразилось и облегчение, и беспокойство. Никто не произнес ни слова. Он продолжал:

– И если у этого молодого человека припасены для нас плохие новости, о них не стоит знать каждому. Поэтому прошу удалиться всех, кроме министра, генерала и мистера Берга.

Раздался взрыв возмущения и негодования.

Министр иностранных дел призвал к тишине и вопросительно взглянул на генерала Добкина.

Добкин кивнул:

– Это действительно абсолютно необходимо. Мы должны допросить пленного независимо от того, в каком состоянии он находится. И сделать это нужно без промедления.

Вид у министра был чрезвычайно удивленный:

– Почему же вы раньше не сказали об этом, генерал?

– Пленный ранен, и стюардессы сделали ему обезболивающие уколы, а потом вы созвали это совещание…

Хоснер обратился к Бергу:

– Ты возьмешься за это?

Берг кивнул:

– Это мое ремесло. – Он зажег трубку.

Пленный араб понял, что говорят о нем, и глаза у него беспокойно забегали.

– Мы продолжим наше совещание в каком-нибудь другом месте и оставим вас наедине с пленным, мистер Берг, – согласился министр.