Читать интересную книгу Человек без собаки - Хокан Нессер

У папы Лейфа, напротив, нависали оба века, они почти закрывали глаза, и Кристофер решил, что он сейчас заснет. Отец был непривычно молчаливым, по нему было видно, что у него нет никакой теории, которая могла бы объяснить пропажу их непогрешимого, по крайней мере до сегодняшнего дня, сына.

Мама Эбба ушла в себя, словно бы сосредотачивалась перед сложной операцией, чреватой серьезными осложнениями. Или решала уравнение, где в ответе должен быть Хенрик, но подхода к решению никак не могла найти, хотя уж кто-кто, а она должна была бы решить это уравнение сразу.

Кристофер вздохнул и без особого желания взял еще пончик. Тушеная картошка лежала в желудке тяжелым комом, и он начал подумывать, не пойти ли ему наверх и не поспать немного — и картошка рассосется, и время пройдет быстрее. Нет, все же лучше остаться и быть в курсе событий — что случилось? Или не случилось?

А вот что и в самом деле случилось: дед Карл-Эрик встал с кресла, сунул руки в карманы брюк и подошел к окну. Покачался немного с пятки на носок, не поворачиваясь к собравшимся, и произнес следующее:

— Дело обстоит так. В четыре часа мы, Розмари и я, должны быть в банке. Посмотрим, удастся ли вам уехать до этого времени.

— Совершенно ясно, что они… — начала Розмари, но осеклась, почувствовав, как ее захлестывает ярость. — Ты в уме, Карл-Эрик? Какой сейчас банк?

— А что — сейчас? — Карл-Эрик повернулся к ней. — У нас назначено время. Нас ждет Лундгрен, и семья Синглёв притащится аж из Римминге…

— Аж из Римминге! Подумаешь! Самое большее — тридцать километров. Как притащатся, так и утащатся. — Розмари уже не сдерживалась. — Тебе что, невдомек, что мы не можем оставить Эббу и Лейфа… и Кристофера одних в таком положении? Ты ведешь себя как психопат. Позвони и отмени встречу.

— Ну, знаешь…

У него на виске вздулась еще одна, доселе никак себя не проявлявшая вена. Но он не успел развить мысль, начатую словами «ну, знаешь», как его прервала Эбба:

— Папочка, пожалуйста, не сейчас. И мамочка, любимая, вам вовсе не надо ничего отменять. Это курам на смех — почему пять человек должны сидеть и ждать одного? Троих вполне достаточно. И к тому же… к тому же… я забыла, что хотела сказать.

Эбба внезапно заплакала.

Кристофер поначалу даже не понял, что это — он никогда не видел мать плачущей. Во всяком случае, не помнил. Но и плакала она довольно странно: звуки плача напоминали мотор, который ни в какую не хочет заводиться. Плечи поднимались и опускались, она начала дышать часто-часто, со странными всхлипами. Действительно, как мотор, подумал Кристофер, что-то разладилось с зажиганием, и каждый цилиндр всхлипывает сам по себе, никак не согласуясь с остальными.

Было похоже, что она никогда в жизни не плакала и плохо представляет, как это делается.

И другие тоже не сразу догадались, что с Эббой; первой спохватилась Розмари — она подошла к дочери и стала гладить ее по спине. Лейф поспешил на помощь и похлопал Эббу по голове, а Кристофер стоял посреди комнаты, не зная, как в таких случаях поступают примерные сыновья.

А как они поступают, примерные сыновья? Как он может помочь плачущей матери? Да, конечно, это его мать, но он был совершенно убежден, что его поглаживание или похлопывание никак ее не утешит. Ему было очень неприятно, даже страшно видеть мать такой беспомощной. Он посмотрел на деда, и ему показалось, что тот застыл в такой же нелепой нерешительности, что и он сам.

Черт подери, подумал Кристофер, и сжал зубы — ему стало так жалко мать, что и сам готов был расплакаться. Мама плачет. Дело серьезное. Возвращайся же, старый болван Хенрик. Уже не смешно.

Но Эбба довольно быстро успокоилась. Остановились на том, что Розмари и Карл-Эрик все же поедут в банк. Оформить бумаги займет не более часа, а если Хенрик к их возвращению не появится, они позвонят в полицию.

Только никакой суеты.

Никто не спрашивал мнения Кристофера насчет этого плана, но, когда он вернулся в Самую Уродливую Комнату, мрачно подумал, что даже если бы его кто-то спросил, он не знал бы, что сказать.

Часы шли, снег продолжал падать медленными, тяжелыми хлопьями. Эббе иногда казалось, что снег даже не падает, а висит неподвижно, как тюлевая занавеска с белыми узелками.

Розмари и Карл-Эрик вернулись из банка — все было договорено и скреплено подписями. Кристофер к этому времени поспал минут сорок, а потом лежал просто так, ни о чем не думая.

Он спустился вниз, услышав, что приехали дед с бабушкой. Что все это время делали отец с матерью, он не знал, но они появились в кухне в ту же секунду, словно ждали за дверью.

Бабушка посмотрела на Эббу — та покачала головой. Глаза у нее были красные. Кристофер понял, что она почти все это время проплакала, и он чувствовал себя совершенно беспомощным. С ним такого никогда не было. Это можно было бы назвать паникой, если бы чувство возникло мгновенно, но он мучился уже несколько часов.

После коротких переговоров все посмотрели на Карла-Эрика — настал час и ему выполнить свои обязательства по договору.

Он стоял с трубкой в руке и ждал ответа — после нескольких переадресовок. Часы пробили дважды — половина седьмого. Среда, 21 декабря. Роберт Германссон и Хенрик Грундт бесследно исчезли.

Глава 16

Инспектор Гуннар Барбаротти вполне мог бы носить имя Джузеппе Ларссон.

Его появление на свет 21 февраля 1960 года совпало с другой знаменательной датой, а именно: отец Джузеппе Барбаротти и мать Мария Ларссон пришли в этот день к соглашению по одному-единственному вопросу — никогда больше не попадаться друг другу на глаза.

Во всем остальном их мнения не совпадали. Например, Джузеппе считал, что мальчика (3880 граммов, 54 сантиметра) следует назвать на итальянский манер, шведские имена звучат уж очень по-мужицки, и вообще шведский язык — это язык отмороженных придурков. Если мы хотим обеспечить мальчику хороший старт в жизни, начинать надо с имени.

Мама Мария и слышать не хотела про эти средиземноморские бредни. Сыну надо дать нормальное шведское имя: если мальчик пойдет в школу с таким мафиозно-макаронным именем, его поднимут на смех и будут травить. Так что пускай Джузеппе-отец подстрижет свои усики и убирается в теплые края — имя ребенка его не касается.

На это Джузеппе с полной серьезностью возразил, что вопрос для него так важен, что он готов немедленно жениться на Марии и таким образом получить законные права назвать сына так, как считает нужным. И все прочие права тоже.

В конце концов старшая сестра Марии, Ингер, дала ей мудрый совет. Ингер без всякой мужской помощи справлялась с сосисочной в Катринехольме, так что ума ей было не занимать. Она сказала, что итальянский язык красивый и древний, что презирать его не следует, а нужно сделать вот что: скомбинировать. Когда комбинируешь, результат всегда лучше. Надо смотреть на вещи шире. Сама посуди — сосиска с булкой куда вкуснее, чем булка с булкой или даже сосиска с сосиской.

В результате мальчика называли Гуннаром — в честь рано умершего брата, но фамилия осталась отцовской — Барбаротти. Наполовину удовлетворенный таким решением, молодой отец, покуда Мария еще лежала в родильном отделении, покидал вещи в чемодан и отбыл домой в Болонью. Все сошлись на том, что Гуннар Барбаротти звучит куда лучше, чем Джузеппе Ларссон — такой вариант совсем уж ни в какие ворота.

Так что, если быть до конца точным, молодые родители пришли к соглашению не по одному-единственному, как мы сгоряча упомянули вначале, а по двум вопросам.

Когда Гуннара Барбаротти оставила жена Хелена (а произошло это четыре года назад, ему был сорок один год), когда его оставила жена, он заключил соглашение с Богом.

Вопрос касался самого существования последнего. Сомневаться в своем существовании у Гуннара Барбаротти причин не было — слишком уж мучительно он пережил всю эту историю. Он был женат пятнадцать лет, трое детей — и вдруг, в течение одного дня, оказался у разбитого корыта; такой поворот кого угодно заставит сомневаться в высшей справедливости. Впрочем, вопрос о существовании или несуществовании Бога поначалу не был главным на повестке дня. Куда больше его беспокоил вопрос о смысле дальнейшей жизни: какую ошибку он сделал, почему она ни слова никогда не говорила, чем он будет заполнять вечера, если нет сверхурочной работы, и вообще, стоит ли продолжать бороться — может, разумнее всего было бы сменить профессию? Но прошло какое-то время, он переехал в свою мрачную трехкомнатную квартиру на Балдерсгатан в Чимлинге, и тут-то в одну из бессонных ночей ему явился Бог.

Скорее всего, Его призвал сам Гуннар. Он словно спроецировал Его из своей больной души, чтобы призвать к ответу. Долгая и поучительная беседа вылилась в уже упомянутое соглашение.