Это была почти вся правда. Он должен был еще доставить послание, если сумеет. Он взялся за это поручение.
— Я знаю. Прости меня. Нет, шарлатаны императорского двора или те, кто насылает злые заклятия на возничих по просьбе черни на ипподроме, этого делать не умеют. Я в этом более или менее уверен.
— Никто из них? Ни один? Ты единственный из смертных детей Джада на земле умеешь… делать такие существа, как эти птицы? Если ты умеешь это делать…
— …почему никто другой не умеет? Конечно. Очевидный вопрос.
— А каков очевидный ответ? — Сарказм, старый друг, он в последнее время всегда рядом.
— Возможно, что кто-то этому научился, но маловероятно, и я не верю, что это случилось так же, как со мной. Я открыл, как мне кажется, единственный способ доступа к определенной силе. Нашел его во время путешествий в одном… строго охраняемом месте, и с большим риском.
Криспин скрестил руки на груди.
— Понятно. Свиток заклинаний и пентаграмм? Варево из крови повешенного вора, и семь раз обежать вокруг дуба при свете обеих лун? А если сделаешь хоть что-то неправильно, превратишься в лягушку?
Зотик не обратил внимания на его слова. Он просто смотрел на Криспина из-под густых, ровных бровей и ничего не говорил. Через секунду Криспину стало стыдно. Пускай ему здесь неуютно, пускай это сбивающее с толку вторжение колдовства произошло совершенно неожиданно и пугало, но ему действительно сделали подарок, невероятно щедрый, и последствия того, чего удалось достигнуть алхимику…
— Если ты умеешь это делать… если эти птицы думают и говорят по собственной воле… ты должен стать самым знаменитым человеком нашей эпохи!
— Слава? Имя, которое будут помнить и славить в веках? Это было бы приятно, это стало бы утешением в старости, но — нет, это невозможно. Подумай сам.
— Я и думаю. Почему?
— Большая сила стремится поглотить меньшую. Это волшебство не особенно… пугает. Это не шаровые молнии полумира и не смертоносные заклинания. Я не хожу сквозь стены и не летаю над ними невидимкой. Просто искусственные птицы, обладающие… душой и голосом. Пустяк, но как бы я смог защитить себя или их, если бы об их существовании стало известно?
— Но почему должны…
— Как воспримет патриарх Родиаса или даже клирики святилища, которое вы строите у стен Варены, известие о душе, вложенной в искусственную птицу при помощи языческого колдовства? Меня сожгут или забьют камнями, как ты думаешь? Сложное решение с точки зрения доктрины. А царица? Не покажется ли Гизелле, несмотря на все ее благочестие, заманчивой возможность заставить птиц тайно подслушивать разговоры ее врагов? Или император Сарантия: говорят у Валерия Второго самая большая сеть шпионов за всю историю Империи, и на востоке, и на западе. Сколько у меня останется шансов на мирную жизнь здесь, если станет изустно об этих птицах? — Зотик покачал головой. — Нет, я думал над этим много лет. Некоторые достижения или знания обречены на то, чтобы появиться, а затем кануть в безвестность.
Криспин задумался, потом посмотрел на собеседника.
— Это трудно?
— Что? Создавать птиц? Да, это было трудно.
— В этом я уверен. Нет, я имел в виду — сознавать, что мир не может узнать о том, что ты сделал.
Зотик сделал глоток чая.
— Конечно, это трудно, — в конце концов ответил он. Потом пожал плечами, на его лице отразилась ирония. — Но алхимия всегда была тайным искусством, я это знал, когда начал изучать ее. Я… примирился с этим. Я буду гордиться собой тайно, в душе.
Криспин не смог придумать ответа. Люди рождаются и умирают, они хотят, чтобы что-нибудь, как-нибудь осталось после них, кроме могильного холмика или даже высеченной, слишком быстро тускнеющей надписи на могильном камне. Уважаемое имя, свечи, зажженные в память, дети, которые зажгут эти свечи… Власть имущие стремятся к славе. Художник может мечтать создать произведение, которое будет жить долго и автор которого будет известен. О чем мечтал алхимик?
Зотик наблюдал за ним.
— Линон… удачный вариант, если подумать. Почти незаметная, скучная серенькая птичка. Никаких драгоценных камней, сойдет за амулет, за семейный талисман. Никто не обратит внимания. Ты сможешь легко придумать какую-нибудь историю.
— Серенькая? Скучная? Клянусь богами! С меня хватит! Я официально требую, — вслух произнесла Линон, — чтобы меня бросили в огонь. Не желаю больше выслушивать подобные высказывания. И вообще не желаю ничего слушать. Мое сердце разбито.
Некоторые из остальных птиц издавали звуки, выражающие насмешливое удивление, словно воспитанные аристократы.
Неуверенно, проверяя себя, Криспин послал мысль:
— Думаю, он не хотел тебя оскорбить. Мне кажется, он не рад, что так получилось.
— А ты заткнись, — отрезала птичка, которая умела мысленно разговаривать с ним.
Зотик действительно казался огорченным, несмотря на свои рассудительные заявления. Он явно старался примириться с тем, что его гость в глубокой тишине комнаты говорит с одной из птиц.
Криспин находился здесь лишь потому, что Мартиниан сначала сказал имперскому курьеру, что он — это не он, а затем потребовал, чтобы Криспин пришел сюда узнать насчет дорог на Сарантий. Он не просил никакого подарка, но теперь ввязался в мысленный разговор с враждебно настроенной, смехотворно обидчивой птицей, сделанной из кожи и — еще из чего? — камня или железа. Он не знал, какое из чувств в нем сильнее — гнев или тревога.
— Еще мятного чаю? — спросил алхимик после некоторого молчания.
— Думаю, хватит, спасибо, — ответил Криспин.
— Мне лучше объяснить тебе кое-что. Чтобы внести ясность.
— Чтобы внести ясность. Да, пожалуйста, — согласился Криспин.
— Мое сердце разбито, — снова произнесла Линон, на этот раз в его голове.
— А ты заткнись, — быстро ответил Криспин с нескрываемым удовлетворением.
Линон больше с ним не разговаривала. Но Криспин ощущал присутствие птицы, он почти слышал ее оскорбленные мысли на грани сознания, как ощущал бы присутствие ночного зверя за границей света от факела. Он подождал, пока Зотик нальет себе в чашку свежего чаю. Потом слушал алхимика внимательно и молча, пока солнце не достигло зенита осеннего дня в Батиаре и не начало спускаться в холодную темноту. Металлы в золото, мертвых в живых…
Старый язычник, который сумел наделить искусственных птиц голосами патрициев, зрением при отсутствии глаз, слухом при отсутствии ушей и живыми душами, рассказал ему о многом, столько, сколько счел необходимым, после сделанного им подарка.
Остальное Криспин понял только потом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});