Он взял снимки, присел рядом со мной и, нахмурив косматые брови, сильно диссонировавшие с гладко выбритой головой, принялся их рассматривать.
– Помню. Было дело. Я тогда только начинал, лет пятнадцать назад. Только я не думал, что это фуфло кто-то в музей сдаст – в нем ничего ценного нет, грубая подделка под Канэмицу, лишний иероглиф на хвостовике-накаго, хагарами… не понимаете? – Мастер посмотрел на мое изумленное лицо и пояснил: – Хагарами – это такой дефект, трещина вдоль лезвия. А фукурэ – вкрапления углерода в сталь или воздуха. Понятно теперь?
– Более-менее. А практически что это значило?
– Практически – ничего. Я его довел до ума и вернул владельцу. Только не думал, что музей это возьмет. Клинок действительно не времен Второй мировой войны, но подделка.
– Понятно… Скажите, а второй такой клинок может быть?
– Нет. Это я авторитетно заявляю. Это не копия, это – подделка. Смысл делать еще одну?
Мне вдруг стало все понятно. Клинок из музея действительно никто не крал – все было именно так, как я смоделировала, находясь в зале. Клинок вынули из-под стекла, пошумели, чтобы бабулька увидела, дождались, пока она побежит звонить, вернули на место и ушли. А уж слухи поползли сами. И Акелу скомпрометировали в глазах отца именно с помощью слухов, слив журналистке информацию «под заказ». Никакого второго клинка в банке нет – его нет в природе. Просто дезинформация, направленная в первую очередь на моего излишне принципиального и взрывного папеньку. Все.
– Слушайте, дамочка, а какой у вас интерес, а? – вдруг спросил Филипп Иванович, собирая фотографии в стопку и возвращая мне. – На коллекционера вы не тянете – простых вещей не знаете.
– Муж у меня коллекционер.
– И что? Какой интерес у настоящего коллекционера к фуфловому клинку? Кстати, а кто муж у нас, не секрет?
– Не секрет. Сайгачев мой муж – знаете такого?
Лицо мастера мгновенно преобразилось:
– Акела? Сашка?! Обалдеть можно, вот уж не думал… вы ж ему в дочки… Простите, не мое дело, – тут же поправился он. – Как вас зовут, вы сказали?
– Александра.
– Ты смотри, прям тезки с мужем… Ну, расскажите, как Акела, чем занимается? Все увлекается тэссенами?
– Да, все увлекается, – уклонилась я, и тут он хлопнул себя по лбу:
– Совсем забыл… Это, кажется, с ним история была с пропажей меча? Его вроде в серии убийств обвинили?
– Да, было.
– Повезло: и выпутался, и меч вернул.
– Извините, мне пора. – Я поняла, что надо уходить, пока не начался вечер воспоминаний и вопросов-ответов, и поднялась с мата. – Спасибо вам большое за помощь.
– Да что вы, какая помощь! Мы с вашим мужем знакомы хорошо, много лет, и помочь вам мне совсем не сложно. Вас проводить? Не боитесь – одна в Москве?
Я пожала плечами:
– Чего бояться? Кругом люди.
– Людей бояться, – став снова хмурым, произнес мастер.
– Не обучена, – улыбнулась я, обуваясь, – я в медакадемии преподаю.
– Ну, удачи вам.
Я попрощалась и вышла, услышав, как за моей спиной задвигались дверные засовы и защелкали замки. Но это было объяснимо – такую коллекцию, как у Филиппа Ивановича, стоило держать под надежной охраной.
Нет, Москва мне не нравилась, я это поняла как-то сразу, впервые оказавшись в плотной толпе. Куда бегут все эти люди с такими озабоченными лицами? Суета, давка, а уж когда я увидела очередь на входе в метро, то поняла, что это совершенно точно не мое место. Я привыкла жить в тихом загородном поселке, где вечерами, когда все владельцы домов вернулись из города, не ездят машины, где нет разрывающих ночную тишину сирен, нет такого количества народа. Видимо, есть люди, приспособленные к жизни в мегаполисах, а вот я не могу. И одной мне здесь плохо. Но я вообще не могу быть одна, даже дома, у меня нет потребности в одиночестве. Вот и сейчас – хорошо бы видеть рядом любимого мужа. Но это совсем уж несбыточная мечта…
Взглянув на часы, я поняла, что прогуляла достаточно долго, нужно подумать об ужине и пойти в гостиницу. Есть совершенно не хотелось – ну, еще бы, после такого обеда, однако я понимала, что среди ночи непременно захочу, поэтому лучше перекусить чем-то легким и купить на всякий случай кефир и яблоки.
Осуществив задуманное, я с пакетом фруктов, бутылкой кефира и упаковкой печенья с мармеладом вернулась в гостиницу, переоделась в пижаму и забралась в постель, прихватив блокнот и ручку. За час я систематизировала все, что узнала, собрала воедино и поняла – искать нечего. В смысле – предмета поиска нет, но есть личность заказчика. Я должна понять, кто именно угрожает нам всем, кто нацелился на папин банк. И кандидатура Вити Меченого казалась мне вполне подходящей. Очень уж нестандартные методы, из разряда тех, что приняты в среде моего отца. А с Витей, если я правильно помнила, его связывала давняя вражда, которая, очевидно, с годами не стала слабее, а наоборот. Вот же придумали на старости лет снова в войну играть, успокоиться не могут, старики-разбойники! Осталось только узнать о Вите Меченом побольше – я, кроме имени и того, что он владелец торгового центра «Фараон», ничего не слышала. И почему он Меченый, интересно? Спрашивать у отца было глупо – он не скажет. Оставалось одно: объединиться с Акелой, отдать ему всю информацию, которой у него пока нет, и там уже думать, как быть. Иного выхода я не видела.
Евгения
Она с трудом открыла глаза и уставилась в темное окно. «Сколько сейчас времени? – пронеслось в голове. – Еще сегодня или уже завтра?» Нужно было вставать, шевелиться, звонить в реанимацию и узнавать о состоянии сестры. Нужно искать возможность для покупки лекарства. Выйдя из больницы, Женя первым делом нашла телефон аптечной справочной и обзвонила аптеки. Цена на препарат повергла ее в шок, один флакон стоил таких денег, что у Жени закружилась голова, а таких флаконов, сказал доктор, нужно минимум пятнадцать. За всю жизнь ей не собрать таких денег! Конечно, можно прислушаться к совету соседки и продать Ленину комнату, но это ведь не сию минуту, на это время требуется, пара месяцев в лучшем случае. А деньги нужны сейчас. Значит, придется сделать это, как бы тяжело ни пришлось. Нет выхода!
Женя сползла с кровати и открыла верхний ящик старенького комода, засунула руку в самую глубину и вытащила маленькую жестянку от леденцов. Как повезло, что директор детского дома оказалась порядочной теткой и при выпуске отдала сестрам эту коробочку! Сейчас в ней заключалась последняя Женина надежда. Надежда на то, что единственный родной человек на этом свете – сестра – останется жить.
Женя вернулась в постель, осторожно, как хрустальную, открыла коробочку и заглянула внутрь. Там, в красном бархатном мешочке, лежало украшение в виде луковки на длинной потемневшей от времени золотой цепочке. Женя аккуратно нажала ногтем на маленький стерженек, и луковка раскрылась в четыре стороны, образуя подобие цветка, в серединке которого располагались миниатюрные часики, а вместо лепестков были рамочки для фотографий. Часики были ручной работы, с маленькими бриллиантами на крышке и циферблате, из тяжелого «старого» золота. Принадлежали они когда-то маме и каким-то образом попали в жестяной коробочке в детдом с наказом вернуть их девочкам в день совершеннолетия. Сестры дорожили единственной памятью о матери, но сегодня Женя поняла: придется продать, выхода нет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});