хочет закормить его до поросячьего визга…
Ему ведь правда все очень нравилось… да, он ел медленно и мало, но не отказывался. Более того, страдалец сам отнес все тарелки в раковину, потянулся было за моющим средством, но София его остановила:
— Вам в кровать надо. Я сама все вделаю.
— Я так не могу… Я не усну, вы готовили…
— Боже, да с какой луны вы свалились? — София все никак не могла понять, эти его поступки наигранны или же идут от чистого сердца? Какие чудесные, должно быть, у него родные, если они смогли воспитать в сыне такие качества…
— Вышел из чрева матери, — пробурчал директор, сдался под натиском врага, вернулся в кровать и, как и говорила София, уснул еще до соприкосновения с подушкой.
— Из чрева… — повторила девушка, — вышел он… ага-ага… С луны вы свалились, по любому. Еще по пути сюда головой ударились раза три точно. И почему не женаты? В чем подвох?
— Не влюбился, — прошептали в ответ и девушка мигом замолчала. Михаил спал… Он точно спал, его глаза закрыты, лицо расслабленно! — Ни разу…
— Но почему? — она не понимала: директор просто лежал с закрытыми глазами или все же спал и говорил во сне?
— Не знаю… Ты другая… С тобой так тепло…
Он говорил еле слышно, шепотом. Любопытство сыграло с девушкой злую шутку, она наклонилась к Михаилу ближе, пыталась расслышать слова, а он… Он почувствовал тепло ее дыхания, еле заметно улыбнулся во сне и мягко обнял за шею, утянув в крепкие объятья.
Она даже опомниться не успела, как оказалась скованной. Он прижал ее к себе, обнял, мягко положил широкую ладонь ей на спину и спал… Он уткнулся ей в плечо горячим лбом, что-то шептал несвязно, потом все же успокоился и выглядел при этом таким… маленьким и беззащитным!
Девушка не понимала, что происходит. Ей хотелось обнять его в ответ, что она неосознанно и сделала. Она мягко гладила Михаила по голове, убирала волосы с его лица, смотрела на то, как мужчина улыбался. Он крепко держал ее, не отпускал, несмотря на слабость в теле и хмурил брови, как только София пыталась уйти в сторону.
И что теперь с этим делать?
Сердце колотилось как бешеное, Соня не могла успокоиться, кусала губу, понимая, что чувство в груди опасное, что эти эмоции и привязанность, возникшие за столь короткое время могут сыграть злую шутку. Это просто влюбленность, ударившая со всего размаха по голове, не более того. Нельзя поддаваться, но разве это так просто?
Она аккуратно провела кончиком пальцев по его губам, не смогла остановиться… осторожно, боясь разбудить, гладила по голове, мягко прикасалась к щекам и подбородку, ощущая щетину кончиками пальцев. Как будто стертая наждачная бумага… Это было приятно…
А затем… Затем она прижалась лбом к его лбу, ощутила сильный жар, тут же попыталась встать с кровати, но мужчина не дал.
— Почему остановилась? — голос хрипел, был слабым.
— Так все же не спали…
— Спал, — соврал в ответ директор, даже не скрывая этого.
— У вас жар, его нужно сбить. Я сейчас лекарство принесу.
— Ты… ты же ляжешь ко мне обратно?
— Угу…
Как дети малые… На ум только такая ассоциация и приходила. С виду оба такие холодные и отстраненные, скупые на эмоции, но внутри… внутри каждого из них переполнял океан чувств и сейчас его волны разбивались о скалы.
Приняв таблетки, Михаил недолго сидел в постели, смотрел на Софию с каменным лицом, как будто и вовсе ее не видел, а затем притянул к себе, тихо обнимая ее.
Они оба молчали, тихо легли рядом. Михаил и правда уснул, больше не притворялся, София дождалась момента, когда температура спадет и осторожно ушла на кухню — работа есть работа, даже если она ведется дома. К тому же правки нужно исправить, да и с Бесом связаться.
* * *
— Ну, я же просила этого не делать…
Один выспавшийся больной проснулся ночью. Обнаружив за окном огромный фонарь, звенящую тишину и пьяных подростков, ничего иного, как помыть посуду, директор не придумал. Просто он, наконец, пришел в себя, лежать в кровати уже не мог, а делать оказалось нечего. Болезнь отступила так же быстро, как и пришла, тело переполнилось энергией, по работе ни с кем не поговорить, а на кухне остались незаконченные дела.
— Я бы помер тогда. Это вопрос жизни и смерти!
— Вам гробик с голубой каемочкой или розовой?
— София…
— Мне вот интересно, а если бы вы и правда стали моим мужем, то всегда бы вот так помогали убираться?
— Только в том случае, если бы моя жена и дальше заботилась обо мне и готовила вкусности. — Задумался Михаил, выключая кран с теплой водой. — всегда приятно, когда о тебе заботятся, верно?
— А если жена не любит готовить?
— Я этого не заметил…
Разговор зашел в тупик, София смотрела на то, как Михаил молча открыл холодильник, достал от туда палку сырокопченой колбаски и, глядя на девушку в упор, начал нарезать ее огромными ломтиками, чисто по мужски, так сказать. У девушки нервно дернулся глаз. Колбасы не жалко, но вообще-то ее кое-кто объедает.
А Михаил при этом улыбался…
— Вкусненько? — холодно поинтересовалась девушка, не отнимая пристального взгляда.
— Очень! — мужчина поперхнулся, чуть колбасой не подавился, — но опасно. Таким взглядом можно смело трупы закапывать. Самое то…
— Ну так вы же не ответили на вопрос… Гробик с голубой каемочкой или розовой?
Мужчина долго смотрел на то, как бухтела девушка. Она топала ногой, надула щеки, искренне негодуя из-за всего происходящего. Хотела что-то сказать ему, но всякий раз себя останавливала.
— Я заглажу вину, — поправив волосы, директор сложил перед собой руки, — раз сегодня выходной и мои розовые пони пашут как проклятые, предлагаю воспользоваться моей добротой и принять предложение сходить в ресторан.
— Отлично. Давно хотела попробовать медвежатинки, — сделав вид, что идет собираться, София никак не ожидала услышать следующее: — Не вкусное, жесткое, дурно пахнущее мясо. Но заказ принят. Я знаю место, где его можно попробовать. И это не шутка.
— А можно просто МакДак? — прошептав это, София скрылась в комнате, закрыла дверь, но та бесшумно, как будто специально, немного приоткрылась. Девушка и понятия не имела, что Михаил тихо, с интересом, наблюдал за тем, как она снимает с себя кофту, довольно потягивается и, думая, что ее никто не видит, не сдерживает улыбку.
— Снежная Королева… ага, — подумал директор, а вслух произнес: — только если кто-то хочет моей смерти. Это гадость. Редкостная. Если хочешь бургер, его