Читать интересную книгу Люблю трагический финал - Ирина Арбенина

Будто бы она заглядывает в колодец, а там… Анна не видит, что именно, но что-то страшное… Настолько страшное, что она просыпается от ужаса…

Продолжение — по пробуждении — тоже было не слишком удачным.

Очевидно, они разминулись с Лагранжем…

Водитель междугородного автобуса уже готов был закрывать двери… А Лагранжа все не было… И Аня не выдержала. Решила ехать одна.

И чем дальше, тем больше она об этом своем авантюрном решении жалела.

…Было еще совсем не поздно, а над равниной и рекой млел закат, который Пастернак сравнил бы с лимонным морсом. Нечто неяркое, растворенное, зимнее. Неявное. Непонятно, когда начинается — с утра? — и когда заканчивается, переходя в ночь. Долгую, бесконечную русскую зимнюю ночь.

У горожанина определенной конструкции, к коим Светлова и относилась, все первичные впечатлении — от искусства, а от природы — уже во вторую очередь. Все, что он видит, он сравнивает с тем, что читал.

Анна полюбовалась на закат из окна колокольни. Узкое, стрельчатое, как бойница, обрамленное холодным — ледяным! — белым камнем, которому явно под тысячу лет, окно было достойной рамой для этого вида.

Ей сказали в монастыре, что Федорыч «выполняет задание», вернется во второй половине дня. И она решила использовать время ожидания в познавательных целях…

Холод на лестнице в колокольне был ледяной, и Светлова поторопилась вниз.

Ступени были круты и отполированы временем, бесконечными шагами, полами ряс, зазубрены небрежно опущенными долу в руках ступающих копьями и алебардами…

Внизу светилась лампадка.

— Вот тут его, упокой, Господи, его душу, и добили!

Аня от неожиданности остановилась. Впереди, в нескольких шагах, возвышался огромный — попросту колоссальный — силуэт одетого в темное человека.

Огонь от лампадки заплясал по камням — очевидно, кто-то открыл внизу дверь, — и в этих метаниях света вполне можно было представить пятна крови.

— Говорят, она где-то тут до сих пор осталась… — Человек в черной рясе словно угадал ее мысли. — Не отмылась за несколько столетий…

Да, что-то в этом роде Анна слышала уже от экскурсовода: известняк этих храмов двенадцатого века — живой организм… Он дышит, может, как человек, задохнуться от бензиновой гари или копоти… Он поглощает, вбирает, впитывает — нельзя отмыть: не отдает…

— Пролить кровь легко, отмыть ее трудно.

Кажется, в этих стенах любой начинал говорить вещими фразами.

— Ну, в общем, да…

Аня перевела дух. Эту историю про того, которого, «упокой, Господи, его душу, тут и добили!», она только что видела наверху — на фресках, которыми были расписаны стены…

Коварный предатель-постельничий похитил меч, чтобы князь не смог защищаться… И был по-своему прав — трудно представить, что бы набожный и кроткий князь им, заговорщикам, устроил, будь у него под рукой еще и меч… Он и без него умудрился задушить кого-то из нападавших… И это безоружный, спросонок. Все-таки летописи явно преувеличивали его кротость. Впрочем, очень по-русски: тихий-тихий, молится себе да постится, а как подступятся — держись.

Здесь они его убивали. И боялись нанести последнюю, смертельную, рану — никто не хотел брать грех на себя… Наверное, поэтому он еще некоторое время оставался живым… Или потому, что людей особой энергетики вообще трудно извести!

Потом они ушли, а князь полз вот по этой лестнице, по которой они спускались теперь. И вот здесь, где стоит этот… наверное, послушник здешний и горит лампада, испустил князь Андрей последний свой вздох.

— Вы, кажется, послушником здесь? — спросила Анна. Она узнала его. Это был один из тех мужчин, что разбирали жестяные трубы у монастырских ворот, когда она приехала сюда.

Безмятежное детское лицо на огромном туловище — несоразмерность объема и содержания мозга, почти как у динозавра… Кажется, про него ей сказали, что он «мается душой».

Аня не знала, как его обойти… «Маясь душой», идиотически безмятежный, он был так далек от реальности, что совершенно не принимал в расчет: на узкой лестнице им двоим не разминуться. Или у него были другие планы?!

Анне стало не по себе. Закат в узком окне померк. Лампадка тоже, казалось, пригасала. Ну и ручищи у этого послушника. Скоро тьма сомкнется, и ручищи, судя по намерениям обладателя, тоже. Прямо на тонкой шейке…

— Можно, я пройду? — робко попросила Светлова.

Послушник молчал.

— А вы положите немного денег возле лампады… Он и пропустит. Здесь полагается жертвовать.

Находящегося в прострации послушника отодвинула спасительная крепкая мужская рука. И в круге света от лампадки позади его мощного плеча Светлова увидела довольное лицо упитанного молодого человека.

— Кори Картер! — представился он с заметным акцентом. — Генеалогическое общество штата Юта.

Анна достала немного денег и положила их на тарелку — щербатого общепитовского вида — рядом с лампадой…

«Странное место для денег, — подумала она про себя. — Все-таки человек тут умирал… Хоть и довольно давно — почти тысячу лет назад. Какой-нибудь бы ящик, что ли, у ворот поставили для пожертвований…»

Дальнейший осмотр монастырских достопримечательностей Аня провела в обществе американского туриста господина Кори Картера.

Молодой человек был общителен, прилипчив как банный лист и свободно говорил по-русски. Все вместе, соединясь, очень быстро стало для Светловой невыносимо…

К тому же у Кори уже к моменту осмотра звонницы появилась навязчивая идея — очень странная, учитывая, что они находились все-таки в монастыре, месте, где, в общем-то, обычно дают обет безбрачия.

— Вы выйдете за меня? Замуж? — вдруг поинтересовался Кори, когда они стали подниматься по ступенькам.

— Чего-чего? — опешила Светлова.

Кори ухмыльнулся:

— Замуж! За меня…

— О, боже… — Светлова возвела очи к белокаменным сводам. — Это еще что за идея?!

— Ну вот такая идея… А что тут странного: вы красивая, я молодой.

— Не нужно быть особо проницательным, чтобы предугадать ответ: Кори, отвяжитесь!

— Но почему?!

— Потому! Потому что я не могу на вас смотреть.

— Это почему же?

— Потому же. Вы никогда не страдали от авитаминоза. Знаете, этот русский авитаминоз от долгой зимы и некомфортных условий жизни накладывает печать утонченности и страдания. Придает человеческому лицу некоторую осмысленность. А у вас — от вечного апельсинового сока и хорошего экологически чистого питания! — на лице безмятежность, как у этого слабоумного послушника… Только тот «мается душой», а вы…

— А я не отвяжусь, — пообещал Кори. — Я не знаю, что этот ваш авитаминоз там накладывает, какую такую утонченность… Но я не отвяжусь. И пусть я буду при этом не слишком утонченным.

— Я поняла. — Светлова вздохнула. — Сообразила… и постараюсь что-нибудь придумать.

— Не придумаете.

— Это почему же…

— Потому же… — передразнил Кори. — В силу чисто российских обстоятельств. Угадайте с трех раз. Электричка последняя ушла! А автобус…

— Но ведь…

— Какая вы все-таки наивная! Как будто я здесь живу, а вы приехали из Америки, из штата Юта. Отменили, радость моя, все последние рейсы.

— Но…

— Из-за недостатка финансирования.

— Но…

— А вот за подробностями и добрыми советами — к Международному валютному фонду. Налоги надо лучше собирать.

— Вот уроды… — Аня затравленно озиралась среди белокаменных палат, чувствуя, как до самых косточек ее пробирает ледяная пустота.

— Ну, личико у вас сейчас… Такое… не ангельское выражение. — Кори иронически разглядывал спутницу. — Да уж — пусти вас сейчас собирать эти треклятые налоги — уж вы бы их собрали!

— Уверяю! — согласилась Анна. — Не хуже золотоордынского баскака… Ужо заплатили бы… Не прятали бы по закромам. Сначала бы плакали, потом опять плакали, а потом засмеялись бы — и заплатили.

— В общем, — подытожил диалог Кори Картер, — у меня машина, а у вас нет. Я все предусмотрел. И до города вам придется ехать со мной.

— А может быть, все-таки со мной?

Аня вздрогнула от знакомого голоса…

И страшно обрадовалась, увидев неожиданного, абсолютно нежданного Лагранжа…

— Как вы меня нашли? — строго спросила она Лагранжа.

— А-а… — он небрежно махнул рукой, — не нужно быть Шерлоком Холмсом. Здесь все ходят по кругу… Все достопримечательности в определенной последовательности. Сначала одно, потом другое… И непременно, и всегда именно так: сначала одно, потом другое…

— Ну и что теперь — после другого?

— Теперь третье. Но это уже вне экскурсионной программы. Идите… — напомнил Лагранж. — Мне сказали, что вы дожидаетесь этого… этого бомжа. А он уже вернулся. Идите одна, так вам легче будет разговорить его. А я подожду вас в машине.