Читать интересную книгу Остров Русь - Сергей Лукьяненко

— Ничего не понимаю, — потряс Иван головой. Потом вспомнил рассказ пленного печенега и добавил: — Хотя, что-то понимаю... Выходит, кроме как на Руси, нигде никаких чудес не случается?

— Никаких, — подтвердил Кащей. А Кубатай покивал уныло.

— А почему все именно так? — невразумительно спросил Иван. И уточнил: — Ну, почему именно баба Яга, именно скатерть-самобранка?..

— Браво, юноша! — воскликнул Кащей. — Вопрос очень и очень верный. Видите ли, управляется-то ЭМ-поле не сознанием, а ПОДСОЗНАНИЕМ, и не одного человека, а многих. Видимо, вся эта вами перечисленная чертовщина — глубоко в подсознании каждого русского человека сидит.

— А сережки Василисины тут при чем?

— Для излучателя транслятора необходимы были две пластины из венерианского минерала «призмалита». Именно из этого камня и именно такой формы и были серьги моей бывшей сокурсницы Василисы...

— Так это что же теперь на Руси-то делается?! — встрепенулся Иван. — Богатыри теперь — не богатыри, сапоги — не скороходы, а Марья моя — не искусница?!

— Точно, — подтвердил Кащей.

— Ох вы бедные, да несчастные — люди русские!.. — запричитал Иван, — Как живется-то вам нынче тягостно! — он поднял блестящие от слез глаза на Кащея. — Ведь по себе чувствую... Глянь на басурманов-то этих — кивнул он на Кубатая со Смолянином, — им что поле, что не поле — все едино, а у меня, человека исконно русского, словно лопнуло что внутри...

— Это кто, вы что ли — человек исконно русский? — поднял брови Кащей. — Иван Иванович, милый, вы ж негр чистокровный!

— Да я... да за такие слова!... — аж запыхался Иван от возмущения.

— Вот, извольте сами убедиться — протянул Кащей Ивану зеркальце.

Тот уставился на отражение. Все — как обычно: кудри по-русски вьются, нос — по-русски вздернутый... Вот только черное все, черное!.. И волосы, и кожа!...

— Это сажа, сажа въелася, — слабо крикнул Иван в оправдание, да тут же и заплакал от неубедительности своих слов.

— Брось кручиниться, Ваня! — попытался упокоить его добрый Кубатай, — главное, дух у тебя русский. Вон, Пушкин Александр Сергеевич тоже был негр немножко, а его до сих пор помнят — как великого русского поэта...

Иван только всхлипнул горестно в ответ. Тогда Кубатай высказал другой успокоительный довод:

— Известно, что русская нация тем испокон и сильна была, что все лучшее от других в себя вбирала да впитывала. Вот, к примеру, писатель французский Дюма на Руси так популярен был, что чуть ли не за своего почитался, а некие Жуки, музыканты англицкие, любы всякой душе русской были... И вообще, говорят, каждый второй русский — евреем был, и ничего, стояла Русь-матушка!..

Но Иван все причитал безутешно:

— Пресвятая Богородица, как же теперь жить-то я буду?.. Да что я? Как вообще-то?!!

Тут, вроде бы, и сказке конец.

ПОСЛЕСЛОВИЕ, ИЗ КОТОРОГО ЛЮБОЗНАТЕЛЬНЫЙ ЧИТАТЕЛЬ УЗНАЕТ, ЧТО ВЕСЕЛЕЕ БЫЛЬ ДЕЛАТЬ СКАЗКОЙ, ЧЕМ СКАЗКУ — БЫЛЬЮ, А ЧИТАТЕЛЬ ПЫТЛИВЫЙ — МОРАЛЬ ИЗВЛЕЧЬ МОЖЕТ

Ан нет. Проплакавшись, Иван-дурак тяжело вздохнул и с ненавистью посмотрел на свою пухлую черную руку. Негр! Негр! И никуда от этого не деться. Кончилась Русь-матушка, и кончил ее он, вот этими самыми пухлыми черными ручками.

Всхлипнув, Иван утер слезу и посмотрел на мудреца. Тот понимающе кивнул и продолжил успокаивающе:

— Что тебе сказать, негр... Точнее — афрорусич, или черный русский. По опыту забытых цивилизаций прошлого предположу, что эти названия для тебя будут менее обидными.

— Менее, — вздохнул Иван-дурак. — А все равно — тяжко...

— Не кручинься, афрорусич Иван-дурак. Русь ваша все равно останется, будет тут заповедник фольклорный, как и раньше. Наедут мудрецы, такие же, как и я.

Кубатай вдруг замолчал. И в голове Ивана мелькнул луч света... то есть, надежды.

— Кубатай-Кубатай, — вкрадчиво сказал он. — Как обидно, что Русь для всех мудрецов станет открыта. Так бы ты в памяти народной остался, былины бы о тебе слагали, богатыри твоим именем клялись... А теперь? Кто кроме нас тебя вспомнит? Кто песенку споет?

— Я за славой не гонюсь, — сухо ответил Кубатай. — Былины, подумаешь... Я в пяти рассказах да двух повестях героем выступаю. Прямо так и написано, черным по белому: «Кубатай — герой.» Обо мне, может, еще оперу напишут. Роман, может быть...

Манарбит вскинул голову и пристально посмотрел на Кубатая. Спросил:

— Звал, генерал-сержант?

— Нет.

— Значит почудилось... Эх, конец Руси великой пришел. Да и я теперь долго не протяну. С моими черными делами да на нынешней чистой совести...

— Что вы заладили — черные, черные! — завопил Иван. — Черным по белому, черные дела... Намекаете?

— Пошла этническая напряженность, — опасливо ежась, сказал Смолянин. — Вначале они негров прищучат, потом...

— Не мешай! — оборвал его мудрец. — Кубатай думать будет!

И он погрузился в процесс мыслительной деятельности. Вначале неглубоко, а потом и с головой. Минут пять длилось молчание, потом Кубатай изрек:

— Не могу ни признать, что разрушение транслятора не пошло на благо человечеству. Полностью отметаю личные корыстные мотивы в этом решении. Полностью! Иван, былины обо мне петь будут?

— Будут, будут, — затрепетал Иван.

— Хорошо. Отметаю личные мотивы! Предлагаю восстановить транслятор!

— А как же задание? — пискнул Смолянин.

— А как же сережки Василисины? — грустно спросил Иван. — Даром я с Кащеем бился?

— Насчет задания... Мы здесь, Смолянинчик, в отпуске. И лезть голым энтузиазмом на кладенец, то есть на мумми-бластер, не обязаны. Ты думаешь, Кейсеролл тебе премию выплатит?

— А как же?

— С каких денег? Если остров Русь в Мадагаскар превратится, нам живо ассигнования срежут. Только и останется, что со сфинксами на Венере воевать, да по небу... по космосу, за машинами времени гоняться.

— Восстанавливаем магию! — завопил Смолянин. — Я задарма работать не привык!

— Хорошо. Теперь о сережках. Думаю, умелые руки Манарбита и мои дельные советы позволят изготовить точную копию сережек из подручных материалов — латуни, стекла, олова.

— Это нам раз плюнуть, — оживился Смолянин. — Если что — золотом подсоблю!

— Отлично, — кивнул мудрец. — Что, решено?

— Решено, — кивнул Манарбит. — Нравится мне бессмертным быть, мелкие пакости учинять да с богатырями ссориться. Делаем новые сережки!

— Учти, мы тебя вначале в цепи закуем, а уж потом транслятор включим, — предупредил Иван. — А то ты и нам пакость учинишь.

Манарбит подумал, но махнул рукой.

— Ладно. Один фиг, бессмертным стану. Рано или поздно, кто-нибудь меня сдуру освободит. То-то смеху будет!

И началось делание великое. Кубатай давал советы, Иван бегал за требуемыми материалами и раздувал огонь в горне, Смолянин перековывал золотые яйца на серьги, а Манарбит придирчиво оценивал конечный продукт. Это у него получалось лучше всего. Работали все весело, с охоткой. Между делом Смолянин похвастался, что им с Кубатаем уже не впервой мир спасать. Заинтригованный Иван полюбопытствовал:

— Так что, были у вас уже схватки великие?

— Ну, схватки не схватки, а потужиться пришлось, — сказал честный толмач. — Из прошлого далекого, из века двадцатого, прилетели к нам два пацана вредных...

— Пацанов не обижай, — хмуро сказал Кубатай, разминая эфесом сабли осколок золотой скорлупы.

— Ладно, — согласился Смолянин. — Не буду. Так вот, пацанов этих надо было в прошлое вернуть, а иначе б весь наш мир погиб!

— Почему? — вежливо спросил Манарбит.

— А потомок кого-то из них знаменитым ученым стал. Не будь пацанов, он бы не родился, и наш мир — тю-тю! — радостно сообщил Смолянин. — Может помните, Теймур Антонелли, генетик, что сфинксов-то придумал?

— Козел он! — взбеленился вдруг Манарбит. — Он у меня в университете биологию преподавал, три раза экзамен пересдавать заставил!

Кубатай поднял на них тяжелый взгляд и сказал:

— Что-то ты разболтался, младший майор! Секреты разглашаешь!

И работа закипела вновь. Не прошло и часу, как в руках Кубатая оказалась пара фальшивых сережек. Точь-в-точь как настоящие, не придерешься!

Манарбита заковали в цепи, последний раз ему руку пожали, и оставили в подвале, наедине с камнями холодными да улитками, по ним ползающими.

Настоящие сережки в антенну вставили, иголочку серебряную на место припаяли. Потом пошли в подвал, и Иван-дурак торжественно главную кнопку нажал.

Учинился тут шум да треск великий, стены мхом обросли, Манарбит в Кащея обратился да и завыл в своих цепях дурным голосом: «Уничтожу! Всех уничтожу! Все уничтожу!» Мумми-бластер у Ивана на поясе кладенцом обернулся, только не гнула уже к земле тяжесть его. Вновь силушка богатырская в Иване плясала! И события странные, что накануне случились, словно туманом подернулись. Вроде и помнилось все, но задумываться об этом не хотелось. Ну негр, ну богатырь не от рождения, а посредством чародейства. Ну и что? Главное — оптимизм!