Читать интересную книгу Легенда об учителе - Галина Северина

Когда мы расстались на вокзальной площади, часы показывали половину двенадцатого. Через двадцать минут уходил последний дачный поезд. Так поздно я еще никогда не возвращалась.

— Тебе не будет страшно? — заботливо склонился он.

— О нет! В Немчиновке меня каждая собака знает! — засмеялась я.

— Тогда до завтра. Увидимся на уроке!

Все остальное время я думала только о том, что со мной случилось. Мне было странно: еще утром я ни о чем не подозревала, уезжала из дома беспечной девчонкой, а возвращаюсь невестой. Да, он так сказал: через два с половиной месяца мы решим свою судьбу. Но сейчас об этом никому нельзя говорить. Даже Светке. А как бы она удивилась! «Недосягаемый!» — вспомнилось ее слово. Но нет. Я не могу его подвести. Учитель. Завуч. И он же мой будущий муж! Думать об этом было почему-то страшно, и я отказалась. Другое дело — вспоминать весь разговор от первого до последнего слова! И я предавалась этому с упоением!

В овраге мягко шумела Чаченка. Одуряюще пахло оттаявшей землей и прошлогодними листьями. В ночной темноте ожидающе застыли березы, до последней веточки полные сладким живительным соком. Я прислонилась горячей щекой к шелковистой бересте. Я вспомнила, как два года назад, в Бородине, считала, что большего счастья, чем тогда, уже не будет. Наивная глупышка! Сейчас оно в сто раз сильнее. А ведь это еще не все. Через два с половиной месяца…

У крыльца, почуяв меня, радостно залаяла Дианка. И тут же на порог вышла мама, со всхлипом произнесла:

— Господи, я уж считала, что тебя в живых нет. Второй час ночи!

Я крепко обняла ее, поцеловала, и она затихла от непривычной ласки. В самом деле, уж и не припомню, когда я целовала родную мать, такие сентименты не были приняты в нашей семье. Схватила кота Семена, но кот терпеть не мог поцелуев, вырвался из рук и юркнул под печку.

— Отец сильно беспокоился. Недавно заснул. Что ж ты… — мягким шепотом укоряла мать, поправляя сбившийся на голове платок.

— Я пойду к нему! — рванулась я.

— Что ты! — испугалась мама. — Пусть спит, ему вставать рано… Где была-то, шальная головушка?

— Ладно. Завтра расскажу. Спать так спать! — опомнилась я и, еще раз поцеловав мать в висок, на цыпочках вошла в сонную тишину комнаты.

В углу на сундуке тихо посапывала Нинка. Я постояла возле нее и отошла к окну. Надо было придумать, что расскажу завтра отцу с матерью. Ведь пока все это тайна!

За окном темнел силуэт моей любимой сосны. Стихи, что ли, написать о том, как жила-была девочка, лазила по раскидистым ветвям, а теперь вот выросла, стала невестой… Нет, не получаются стихи. Ну а что же делать, если я совсем-совсем не хочу спать?

Я залезла на узкий подоконник, поджала колени и стала смотреть в черноту весенней ночи. Какая удивительная стоит тишина! Какой добрый мир в моем родном доме! Почему я не замечала этого раньше? Ах, глупая, глупая! Нет, вовсе не глупая, раз он полюбил меня! Очень даже умная и красивая! Назло всем красивая и умная! Жаль, что никто пока не знает этого.

Тихонько засмеявшись от счастья, я спрыгнула с подоконника и будто этим прыжком разорвала тишину, казавшуюся такой прочной. На крыльце яростно залаяла Дианка и с пронзительным визгом покатилась куда-то вниз. В дверь громко постучали. Густой мужской голос потребовал открыть.

— Иван! Вставай, Иван! — тревожно позвала мать и задвигала запором. Я вышла из комнаты. Двое в милицейской форме предъявили ордер на обыск. Вошедший с ними старый дед из соседнего дома прислонился к косяку…

Что же мог натворить отец?

Я знала, что после злодейского убийства Кирова началась проверка людей. Была арестована председатель поссовета Чернова. Мы с Жоркой считали, что это правильно. В ней, старой интеллигентке, было, на наш взгляд, что-то чужое. Нет, не могли мы, ровесники Октября, думать, что в нашей самой прекрасной стране может совершаться несправедливость. Раз арестовывают, значит, замешан человек в чем-то плохом, вредном.

Да, но то была Чернова, а тут собственный отец! Он, конечно, был знаком с Черновой как член поселковой комиссии по благоустройству. О господи! Неужели она вовлекла моего малограмотного отца в какие-то свои скверные дела? Говорили, что она с заграницей имела связь… А я ничего не замечала! Комсомолка называется!

Голова у меня окончательно пошла кругом, сквозь сероватый туман я увидела, что милиционер идет в мою комнату…

Отца увели в шестом часу утра. Уже вставало солнце и жадно съедало апрельский ледок на лужицах. Я смотрела вслед уходящему отцу, на его жалко согнувшуюся спину и думала, что это какое-то наваждение, что завтра наши справедливые органы власти разберутся во всем…

Разобрались, но произошло это много лет спустя, когда отца не было в живых. Реабилитировали посмертно. Я же никогда больше не видела его. А оклеветал отца тот страшный дед-доносчик. Из-за него же пропала честнейшая старая большевичка Чернова и многие другие из поселка. Но все это стало известно потом. Тогда же…

— Что делать будем, На-аточка? — всхлипывала мать на крыльце и с надеждой смотрела на меня. Теперь я была ее опорой, старшая в семье.

Я села рядом с матерью на сырую ступеньку. Погода испортилась, откуда-то налетел холодный ветер. Я вышла без пальто, и меня продувало со всех сторон, руки стали странного лилового цвета, будто в чернилах.

— Поди оденься! — просила мать, но я не трогалась с места.

«Как все быстро меняется! — думала я. — От великого счастья в один миг можно перейти к не менее великому несчастью. Неужели это я сижу тут, дрожащая от ветра, невыспавшаяся? А где та, вчерашняя, счастливая, красивая, любимая? Той, наверное, никогда и не было».

— Что молчишь-то? — спросила мать.

— Вернется же папа, — лиловыми губами ответила я.

— Эх!.. — вздохнула мама. — Некоторых еще в прошлом году забрали, а никто еще не вернулся. Время такое…

«Вот как, — подумала я. — Мама-то больше меня знает!»

— Пойду работать! — мрачно произнесла я.

— Надо, Ната, надо! — согласилась мать.

Но в школу я все-таки поехала. Нужно было сообщить обо всем Ире, Николаю Ивановичу…

— Что с тобой? — испугалась Ира. — Ты белая, как мертвец!

— Я и есть мертвец, — слабо улыбнулась я и рассказала об отце.

— Да как же он мог? — возмутилась Ира. — У них что, организация?

Я пожала плечами. Ира, как и мы с Жоркой, горячо верила в то, что арестовывают только виновных.

— Мне надо работать, матери помогать Нинку растить! — сказала я.

— Сегодня контрольная по геометрии, ты готова? — глупо спросила Ира.

Я молча посмотрела на нее. Какая она еще маленькая! А ведь и я два дня назад была такая же!

— Я буду искать работу! — повторила я.

Ира сложила на животе маленькие ручки и удрученно смотрела на меня. Было видно, что она в глубокой растерянности.

Николай Иванович был где-то на совещании директоров. Мы заглянули в пионерскую к Толе.

— Так-так! — покачал головой Толя. — Дело сложное.

— Мне надо работать, семье помогать. Не поможешь устроиться на завод? — попросила я, но Толя посмотрел на меня долгим печальным взглядом и ничего не ответил.

И я поняла, что из-за отца и на меня легла тень. Ведь на заводе, где строят самолеты, наверняка спросят, кто я такая. Круг замкнулся. В маленькой, такой родной мне пионерской наступила тягостная тишина. Я молча вышла.

Был уже звонок на первый урок, но Ира не уходила. Вместе со мной она ждала Николая Ивановича. Начался урок физики. На мгновение мне представилось недоумение Андрея Михайловича, почему меня нет. Ну и пусть! Потом он сам поймет. Не хочу я навредить ему. А то, что я для всех теперь опасная, это я поняла из красноречивого молчания Толи.

Наконец пришел Николай Иванович, шумный, оживленный, в своей нарядной кепке. Но, выслушав нас, он так же, как и Толя, грустно посмотрел на меня и так же произнес:

— Так-так!

— Я больше не буду учиться, — проговорила я сквозь душившие слезы, потому что поняла: ни от кого мне не будет помощи, отныне я одна!

— Не спеши. Два с половиной месяца осталось. Из школы тебя никто не гонит, с аттестатом легче будет устроиться, — посоветовал Николай Иванович.

— Да-да! — обрадованно подхватила Ира.

Ах эти два с половиной месяца! Что знают о них Ира и Николай Иванович? Все рухнуло, и навсегда. В этом я была уверена и именно поэтому не хотела думать о школе. Мне бы только уйти до конца урока, чтобы не видеть никого, особенно его…

Не помню, как я очутилась на вокзале.

Дико болела голова. Но я все-таки разглядела на поселковой почте объявление, что требуется разносчик писем в деревню Ромашево. Всего полтора километра от Немчиновки. Отличная работа. Ноги у меня крепкие.