…Риски спровоцировать СССР на войну с союзниками были отметены в сторону. Сила и профессионализм германской военной машины были недооценены. Бесценные войска и ресурсы с Западного фронта должны были быть «пересажены» в другую войну. Решимость Норвегии и Швеции оставаться нейтральными тоже была недооценена. Чемберлен просто отметал этот вопрос.
Вдобавок ко всем этим ошибкам все зависело от того, позовут ли финны на помощь.
Хуже всего — решение послать западные войска в Скандинавию зависело от формального обращения Финляндии, что было верхом безответственности. Хельсинки мог обратиться с просьбой. А мог и не обратиться. В результате западные страны вручали себя, свою военную политику, и возможно, свое выживание, воле этого маленького государства.
Разумеется, правительству в Хельсинки никто об этом не удосужился сообщить. Они узнают об этом в свое время, в этом случае через несколько дней, посредством телеграммы главного заводилы проекта Харри Холма. Как и его вашингтонский коллега, Холма стал одной из ключевых фигур в Париже после начала вторжения в Финляндию. Очевидно, его не смущало то, что его на Совет не пригласили. А теперь, в большой степени благодаря его работе, правительства Даладье и Чемберлена начали что-то делать — даже несмотря на то, что смысла это туманное предприятие пока что не имело.
«По сравнению с тщательными и проработанными немецкими планами того времени приготовления союзников были туманными, нерешительными и любительского уровня, — написал один историк. — Предлог помощи Финляндии был самым неубедительным, так как явным намерением плана было остановить поставки шведской железной руды в Германию».
Коммюнике, выпущенное союзниками после встречи, не могло быть более четким. Финляндия даже не упоминалась.
Верховный военный совет изучил в духе близкого сотрудничества со всех точек зрения разные элементы в нынешней ситуации в отношении принципов ведения войны. По всем пунктам было достигнуто полное согласие.
Так что неудивительно, что Таннер был озадачен и раздосадован, когда он прочел оптимистичную телеграмму Холма. Тому, кого планировалось спасать в этой операции, даже не сообщили детали спасения! И тем более неудивительно, что месяцем позже финны, припертые к стенке, решили не ждать экспедиционный корпус со снегоступами, лыжами, финско-английскими словарями и прочим, а заключили мир с Москвой.
Несмотря на это, «финская безнадежная затея», как назвал операцию «Эвон Хед» Алан Брук, сменивший на посту начальника Генштаба Айронсайда, сама возможность вмешательства союзников в советско-финский конфликт-то, чего Сталин и Молотов никоим образом не желали, — сама эта затея стала завершающим фактором войны.
* * *
Журналисты в гостинице «Кемп» все еще находились под впечатлением финских оборонительных побед в декабре и январе. Поскольку никаких других источников информации, кроме официальных сводок финского Генерального штаба, не было, картина войны была ясна, как никогда: финны все еще побеждали в войне.
* * *
Наверное, самыми запутавшимися в тот момент были журналисты. Фактом оставалось то, что везде, кроме перешейка, ситуация на фронте была в пользу финнов. «Это была экстраординарная ситуация», — писала Вирджиния Коулс.
На всех фронтах русское наступление было остановлено в одних из самых впечатляющих в истории битв. В районе финского перешейка русские попытки пробиться к Ботническому заливу и рассечь Финляндию надвое привели к сокрушительному поражению и почти 85 000 убитых, на Арктическом фронте русские были остановлены на Великом Арктическом шоссе после продвижения всего на семьдесят миль (112 км).
К северу от Ладоги красный удар для обхода линии Маннергейма с фланга был отбит, а наступавшие часта были окружены и расчленены на мотти. 168-я дивизия была в большом мотти, а 18-я дивизия была изолирована и в дальнейшем уничтожена.
Но на перешейке все было по-другому. Хотя финны сумели победить русских во всех случаях, когда в дело шли стратегия и тактика, на перешейке — единственном месте, где шла окопная война, — имели значение только две вещи: количество солдат и пушек.
К сожалению финнов, значение на тот момент имели только боевые действия на Карельском перешейке.
Более того, как уже продемонстрировали солдаты 7-й армии, русские уже усвоили пару уроков стратегии и тактики. Все предположения о войне на перешейке — что русские подождут с новым крупным наступлением еще месяц, что если они его начнут, то окажутся такими же неэффективными, как в первых двух, что генерал зима поможет Финляндии — все эти предположения развеялись как дым.
Потребовалось время, пока международная пресса и остальной мир сумели понять горькую правду. Финскому правительству потребовалось три месяца, чтобы понять ситуацию и принять правильное решение — и то только после того, как Густав Маннергейм чуть буквально не настучал им по головам.
Финский народ, благодаря жесткой цензуре в отечественной печати, осознал реальную ситуацию только тогда, когда война закончилась.
* * *
Вяйно Таннеру стало получше. На дворе было 8 февраля, и Таннер общался по телефону с финским послом в Стокгольме Эльясом Эркко, экс-министром иностранных дел. Двумя днями ранее, после получения отказа Молотова рассмотреть его предложение об острове на Балтике, он уехал из Швеции в обескураженном состоянии. Затем пришли таинственные и раздражающие новости о решении союзников послать свой экспедиционный корпус в Финляндию — «предложение было столь невнятным, что было неясно, что о нем вообще думать».
Красноречивый отчет Чемберлена в палате представителей во второй половине дня о решении Верховного военного совета не сделало Таннера более уверенным в нордической операции союзников.
Премьер в своей речи сказал, что результаты, достигнутые на встрече Совета, были более важны, чем результаты любого другого совещания. Он также сказал, что в Финляндию будет направлена помощь.
«Финская нация продолжает свою храбрую битву против противника, который использует свои ВВС, чтобы сломить психологическое сопротивление финского народа, сжигая дома, бросая бомбы на больницы и обстреливая мирных жителей из пулеметов».
«Успехи финского оружия вызвали восхищение во всем мире, — заявил Чемберлен. — Мы рады, что та помощь, что мы ей представили, была для нес полезной».
«Я рад сообщить, — продолжил британский премьер, — что будет еще помощь».
* * *
8 февраля, на восьмой день русского наступления на линию Маннергейма, через мадам Коллонтай пришел запрос от Молотова, какой же остров Финляндия хотела предложить Советскому Союзу. Таннер просветлел — это были хорошие новости. Очевидно, решение союзников, хоть и бестактное, встрять в советско-финский конфликт возымело свое действие: громкая передовая в «Правде» несла предупреждение союзникам, что любая попытка использовать Финляндию как «базу для военной интервенции» будет «сокрушена ударами Красной Армии», казалось, указывала как раз на это.
Или, возможно, Молотов передавал мяч на сторону финнов — разумеется, с расчетом — иногда медлительный комиссар иностранных дел демонстрировал, что он на это способен. В любом случае, неуловимый голубь мира снова замаячил на горизонте. Только сумел бы Таннер его поймать! Разумеется, Таннер знал, какой остров предложить Молотову — Юссаре, тот же самый остров неподалеку от Ханко, который финны и раньше предлагали Москве на переговорах в ноябре.
Но Финляндия была не СССР, а Таннер был министром иностранных дел, а не народным комиссаром иностранных дел. Его полномочия были ограничены. И без этого Таннер уже много сделал на свой страх и риск, предложив такой обмен в секретном общении с мадам Коллонтай в «Гранд-Отеле». Необходимо было провести большое количество консультаций и переговоров для продолжения переговоров.
В этот туманный момент войны только два члена правительства — Ристо Рюти и Юхо Паасикиви — знали об экзотических делах в Стокгольме и о том, что Таннер вообще вышел на связь с Москвой. Президент Каллиа об этом не знал, ему нужно было об этом сообщить. Маннергейм тоже по большому счету оставался в неведении. Нужно было проконсультироваться с ним и с другими генералами. Было бы хорошо узнать их мнение о происходящем.
Таннер был слишком занят делами на дипломатическом фронте и не следил за военной ситуацией — разумеется, тон сообщений финской Ставки Верховного главнокомандования сообщал, что все было хорошо, или почти хорошо. «Противник продолжает давление на наши позиции на перешейке, по все атаки были отбиты». Так было написано в бюллетене финской армии от 8 февраля.
В то же время Ставка выпустила отчет об огромных русских потерях в матчасти с начала войны. Среди прочего, было скурпулезно подсчитано: