нам о существовании чего-либо. Но оно не объясняет, что это такое. Объяснения мы получаем не через восприятие (перцепцию), а через апперцепцию, которая представляет собой структуру высокой степени сложности. Не то чтобы чувственное восприятие было чем-то простым, вот только его сложная природа скорее физиологического, нежели психического свойства. Тогда как применительно к апперцепции обоснованно говорить именно о психической сложности. Мы обнаруживаем ее во взаимодействии ряда психических процессов. Допустим, мы слышим некий своеобразный шум, источник которого нам неведом. Спустя некоторое время становится понятно, что этот своеобразный шум порожден пузырями воздуха в трубах батарей центрального отопления, то есть мы
опознали шум. Это знание пришло к нам благодаря процессу, именуемому мышлением. Мышление подсказывает нам,
чем именно конкретное
нечто является.
Выше я назвал шум «своеобразным». Когда я называю что-либо «своеобразным», то имею в виду некоторое особое чувственное впечатление, присущее предмету или явлению. Это впечатление подразумевает оценку происходящего.
Сам процесс распознавания можно, в сущности, трактовать как сравнение и различение при помощи памяти. Например, если я вижу огонь, то световой раздражитель передает мне представление об «огне». Из-за наличия в моей памяти бесчисленного множества образов-воспоминаний об огне эти образы взаимодействуют с тем образом огня, который я только что получил, и процесс сравнения и различения с этими образами памяти порождает опознание; иначе говоря, в итоге я закрепляю в своем сознании своеобразие усвоенного образа. Этот процесс в обыденной речи называется мышлением.
Процесс оценки происходящего протекает иначе. Огонь, который я вижу, вызывает эмоциональные реакции приятного или неприятного свойства, а образы памяти, пробужденные этим раздражителем, также привносят сопутствующие эмоциональные характеристики, которые принято называть чувственными впечатлениями. Тем самым объект видится нам приятным, желанным, красивым или же неприятным, отвратительным, скверным и т. д. В обыденной речи этот процесс именуется чувствованием.
Интуитивный процесс (Abnungsvorgang) не тождественен ни чувственному восприятию, ни мышлению, ни чувствованию, пусть обыденная речь в этом отношении выказывает достойную сожаления неразборчивость в определениях. Так, один человек может воскликнуть: «О, я уже вижу, как горит дом». Другой скажет: «Ясно, как дважды два, что случится беда, если начнется пожар». А третий заметит: «По моим ощущениям, этот пожар обернется катастрофой». В соответствии со своим темпераментом первый человек выражает интуицию как ясновидение, то есть опирается на чувственное восприятие; второй использует мышление («Стоит поразмыслить, и сразу станет понятно, каковы будут последствия»); третий же, поддавшись эмоциям, будет трактовать интуицию как чувствование. Но в моем представлении интуиция есть одна из основополагающих функций психического, а именно функция восприятия возможностей, заключенных в ситуации. Возможно, по причине недостаточного развития языка в немецком до сих пор имеется путаница между «чувством» (gefühl), «ощущением» (empfindung) и «интуицией» (intuition), тогда как во французском слова sentiment и sensation, а в английском – feeling и sensation, строго различаются между собой, хотя слова sentiment и feeling порой употребляются с дополнительным значением «интуиция». Впрочем, в последнее время слово intuition все чаще встречается в обиходной английской речи.
Кроме того, в качестве элементов сознания можно выделить волевые и инстинктивные процессы. Первые определяются как направленные побуждения, основанные на апперцепции, и находятся в распоряжении так называемой свободы воли. Вторые суть побуждения, проистекающие из бессознательного или порождаемые непосредственно телом; они характеризуются отсутствием свободы и принудительностью.
Процессы апперцепции могут быть направленными или ненаправленными. В первом случае мы говорим о «внимании», а во втором – о «фантазировании» или «мечтании». Направленные процессы рациональны, ненаправленные процессы иррациональны. К ненаправленным процессам необходимо отнести (в качестве седьмой категории элементов сознания) также и сновидения. В некоторых отношениях сновидения подобны фантазиям наяву, поскольку носят ненаправленный иррациональный характер. Но они отличаются тем, что их причины, пути и цели первоначально неясны сознательному разуму. Тем не менее я отношу их к категориям элементов сознания, поскольку они суть важнейшие и наиболее очевидные результаты бессознательных психических процессов, упорно проникающих в сознание. Указанные семь категорий могут показаться, пожалуй, чересчур поверхностной структурой содержания сознания, но для наших целей этого достаточно.
Как известно, согласно некоторым взглядам все психическое должно сводиться исключительно к сознанию и с ним отождествляться. Думаю, что это не совсем верно. Допустив, что существует вообще что-либо вне нашего чувственного восприятия, мы вправе рассуждать о психических элементах, о существовании которых мы осведомлены лишь косвенным образом. Всякий, знакомый с психологией гипнотизма и сомнамбулизма, знает, что, пускай искусственно или болезненно ограниченное сознание такого типа не содержит ряда идей, оно все же проявляет себя так, как если бы их содержало. К примеру, пациент с истерической глухотой любил напевать. Однажды врач как бы мимоходом сел за рояль и сопроводил очередной куплет мелодией в другой тональности, на что пациент тут же стал напевать в этой новой тональности. Еще один пациент постоянно впадал в «истероидно-эпилептические» конвульсии при виде открытого огня. У него было заметно суженное поле зрения, то есть он страдал от периферической слепоты (говорят также о «тубулярном» поле зрения). Но стоило зажечь спичку в его слепой зоне, как у него немедленно случался приступ, так, словно он видел пламя. В симптоматологии подобных состояний имеется бесчисленное множество случаев такого рода, и даже из самых благих побуждений нельзя утверждать, будто эти люди воспринимают, мыслят, ощущают, вспоминают, решают и поступают осознанно: нет, они ведут себя бессознательно, но именно так, бессознательно, делают все то, что прочие совершают осознанно. Эти процессы протекают независимо от того, замечает их сознание или нет.
К числу таких бессознательных психических процессов нужно также отнести не то чтобы целиком, но все же негативную по своему характеру композиционную деятельность (komposition-sarbeit), осуществляемую во сне. Конечно, сон – это состояние, при котором сознание в значительной степени вытесняется, однако психическое ни в коей мере не перестает существовать и действовать. Сознание попросту отступает и, поскольку не находит объектов, на которых могло бы сосредоточить свое внимание, впадает в состояние относительной бессознательности. При этом сама психическая жизнь, безусловно, продолжается, ведь и бессознательная психическая активность не замирает во время бодрствования. Доказательства этому найти нетрудно; так, Фрейд описывал эту обособленную зону нашего опыта в своей работе «Психопатология обыденной жизни». Он показал, что наши сознательные намерения и действия зачастую нарушаются бессознательными процессами, само существование которых нас непрестанно изумляет. Мы подвержены оговоркам и опискам, бессознательно делаем то, что выдает наши главные секреты, причем последние, бывает, неведомы и нам самим. Как гласит старинное изречение, Lingua lapsa verum dicit[36]. То же явление возможно продемонстрировать экспериментально посредством ассоциативных тестов, которые чрезвычайно полезны для выявления того, о чем люди не могут или не