просто хочет найти родителей – он желает знать, почему с ним сделали то, что сделали, не меньше, чем узнать причину его одиночества. А раз его папа жив и, судя по всему, здоров, то тот должен искать его, верно? Не может же быть так, что его отцу на него плевать… Страх очень активно провоцировал чувство вины, травящее его ядом несовершенности, ставшее причиной изгнания из семьи.
– Если ему нет до меня дела?
– Не делай поспешных выводов, – решила успокоить его Агата, видя яркое смятение, – мы с тобой ничего не знаем о его отношениях с твоей мамой. Официально они даже не были женаты, а в списках пропавших ты не числишься. Вполне возможно, что он даже не знает о ее смерти, думая, что ты сейчас с ней.
– Я не понимаю! Почему мои мама и папа… – Данакт чувствовал самую глубокую боль от одиночества, не понимая причин выпавшего именно на его плечи горя.
– Не ты виноват в том, что они не вместе и не рядом с тобой.
– А кто виноват? Почему со мной такое произошло?! Знаете, Филипп сказал мне, что люди боятся того, чего не понимают, – может быть, в этом дело? Что я… я… я не знаю, был бракованный, недееспособен, и им пришлось сделать со мной это…
– Не все зависит от нас, – твердо сказала Агата, желая успокоить беспомощную ярость Данакта. – Даже понятие справедливости является очень пластичным и непостоянным. Все это важно знать для того, чтобы правильно принимать решения, от которых зависит не только твоя жизнь, но и жизнь других людей. Это одна из причин, почему я не советую тебе слепо доверять Бенджамину, – он умеет манипулировать людьми ради своей выгоды, я по себе знаю. Но сначала тебе надо встретить отца и узнать всю правду о самом себе.
– А если я не хочу? Он ведь мне чужой – мы не знакомы. Я тут знаю людей больше и лучше, чем во всей своей семье.
Агату немного удивили такие слова, но довольно быстро она вновь показала спокойную силу лишь одним своим взглядом, дополнив это словами:
– Если ты не разберешься с этим сейчас, пока молод, то злость, одиночество, вина и даже жалость к самому себе не дадут тебе жить по-настоящему. Ты в любом случае должен простить его, как и свою маму, отпустить это прошлое, чтобы быть открытым к новой жизни, той, которую ты хочешь.
– А если я возненавижу правду? Я бы хотел остаться здесь, чем-то помочь, найти…
– Потом вернешься, я же не выгоняю тебя. – Данакт все еще был в смятении. – Ты уже знаешь, какой непростой период сейчас для всех, следовательно, лучше не откладывать такие моменты. Вдруг что-то случится, второго шанса уже может не быть.
– Только если они специально не сдали меня тем людям. Я ведь не помню прошлого, вдруг они просто хотели избавиться от меня… или я вообще похищен был.
– Вот иди и узнай! – твердо закрепила Агата. – Если что-то случится, сообщишь, мы приедем. Но не позволяй окружению формировать неправильное суждение о себе, отнимая надежду на лучшее.
5
Время ускользало, а компромиссы отсутствовали, сведя всю ситуацию на безысходность забвения, настигающего Итана с особой жестокостью. Познание этого момента отпечаталось на нем неким призраком, вытягивающим всю волю к жизни, препарируя желания и выпотрошив все внутренности.
– Итан, что случилось?
Ища глазами голос, он ощутил на лице какой-то материал, закрывающий половину головы. Минута, другая – и он уже смело покинул место своего пробуждения, познавая метаморфозу дискомфорта, то ли приятного, то ли пытающегося вывернуть его наизнанку.
– Успокойся, все хорошо, ты восстанавливаешься, у тебя было кислородное голодание, ты отключился, но я успела вернуть контроль над Точкой до твоей смерти.
– Как это у них получилось? – Пусть тело Итана еще было ослабшим, но вот сознание стало ясным и четким, позволив обрести тот самый, ранее когда-то спасительный контроль над раздражителями. – Кассандра? – Ответов он жаждал не меньше, чем наказания каждого причастного к очередной попытке его убийства.
– Я не хочу, чтобы ты сейчас тратил на это силы, тебе надо отдохнуть.
– Как?!
– К твоей криокамере прикрепили небольшой блок памяти, у него был внутренний таймер, истечение которого открыло доступ вируса к системе. Та, в свою очередь, была подключена к Точке. Они отключили все, поменяли алгоритмом случайных чисел пароли, а главная команда выключила энергию, а потом и кислород. Было трудно, но я успела вернуть контроль. Это нельзя было предвидеть и обнаружить заранее, потому что сама карта памяти была отключена все это время.
В ее голосе он слышал то самое сочувствующее раскаяние, присутствие которого было ему скорее понятно умом, нежели сердцем. Подобное заключение стало еще одним кирпичиком: знание лучше эмпатии, оно оставляет трезвым.
– У тебя же есть мои показатели здоровья до инцидента?
– Да, конечно, все в архиве, каждый день.
– Проверь, были ли какие примеси или стимуляторы?
– Если и были, то они точно не могли способствовать покушению, я бы заметила.
– Я знаю. Меня интересует мое состояние до этого, с момента… с момента разговора с Бенджамином.
Кассандра не спорила, а молча исполняла уже не просьбу, а настоящий приказ. Рождение и скорое развитие данного вопроса случилось по причине покушения, потому что обретенная трезвость сразу же приметила недавнее обретение чужеродного покоя. Возможно, что все решения о новой колонии с возрождающимся оптимизмом являются не более чем результатом химического влияния, аккуратно завуалированного под простые состояния удовольствия, чтобы потом, когда он поверит в нечто лучшее, тотчас и лишить этого, как и жизни. Хорошая месть – дать человеку самое лучшее, чтобы он понадеялся на большее, а потом отнять, причинив тройную боль.
– Итан, я все проверила, никаких аномалий нет, признаков отравления тоже нет. Лишь показатели серотонина превышали твою стандартную планку.
– Кто это был: снова совет директоров ЦРТ или же кто-то из правительства?
– Не надо думать об этом, они не могли не попытаться, а у нас очень много работы, лишний конфликт…
– Кто?!
– Что ты хочешь сделать?
– Подключи меня!
Виртуальный экран растянулся на ближайшей стене: шесть больших квадратных окон, в каждом было отличное от другого содержание – кто-то был в дороге на заднем сиденье автомобиля, кто-то в ресторане, один на улице в солнечную погоду, еще один в спортивном зале, пятый в где-то в офисе, а последний – у себя дома, на кухне. Каждый видел устремленный в камеру властный взгляд человека, презрение которого прожигало насквозь. Итан дал им почти минуту времени для осознания происходящего, с