— Будем искать снова, — решил Жиль. — Замок велик, с первого раза можно было что-то пропустить.
Жан-Поль сочувственно покачал головой и спросил:
— Может, лучше позвонить в полицию? Но Жиль только покачал головой.
— Если ты обойдешь замок, мы с Пьером возьмем на себя все остальное. Я вижу, ключи уже у тебя.
Жан-Поль кивнул.
— Да, но Мари-Тереза не нашла дверей, которые открывают вот эти два ключа. Он поднял связку, демонстрируя ключи.
Пьер вышел вперед, осмотрел их и нахмурился.
— Этот ключ от погреба, где хранятся старые вина, а вот этот, поменьше, от чулана за ним, которым мы давно не пользуемся.
— Кто-нибудь искал там? — повысил голос Жиль.
Никто не заметил, что этот вопрос заставил мадам Лебон побледнеть. Пьер пожал плечами.
— Но что мадам там делать? Нет никакой причины…
Жиль стремительно вышел из комнаты, не дожидаясь окончания фразы. Жан-Поль бросился следом.
В погребе, пристально осмотрев бутылку, которую чуть не опрокинула Анабел, Жиль уверенно объявил:
— Сюда кто-то спускался. — Посветив фонариком на пол, он заметил и следы, которые вели к чулану, и приказал: — Дайте мне ключи от чулана.
Жан-Поль и Пьер только головами покачали. Какого черта Анабел могло здесь понадобиться? Дверь открылась. В темноте виднелась только спина Жиля. Вот он наклонился и что-то бережно взял на руки.
— Звоните врачу, — лаконично распорядился Жиль.
Анабел промерзла до костей. Ей было хорошо, она обитала в тихом спокойном мире, но кто-то пытался унести ее оттуда. Анабел беззвучно протестовала, отталкивала сильные руки, державшие ее, однако в одно мгновение действительность, которую она так хотела забыть, вернулась к ней.
Анабел недовольно вскрикнула, открыла глаза, замигала от света фонарика и с облегчением поняла, что больше не заперта в этой ужасной темной тюрьме, из которой уже не надеялась выбраться.
— Жиль!
Человек, несший ее, остановился, и Анабел только тут сообразила, что эти бережные, нежные руки принадлежат ее мужу. Слезы полились по ее щекам, оставляя борозды на пыльном лице.
— Мадам Лебон заперла меня, — попыталась сказать она, но горло саднило и никто ничего не услышал.
— Тише, дорогая, — успокоил ее Жиль, — теперь ты в безопасности. Я отнесу тебя в спальню, пошлю за доктором. Поговорим обо всем позже, когда ты отдохнешь.
Анабел расслабилась, закрыла глаза. Слышать успокаивающий стук сердца Жиля было настоящим блаженством. Она не испытывала ни малейшего желания вырываться или требовать, чтобы ее отпустили… Пока Жиль укладывал ее на кровать, Анабел не сводила с него глаз, не возражала, когда он начал снимать с нее грязную одежду. Его руки были такими нежными, что она снова заплакала. Ее кожа была в ссадинах, засохшая кровь смешалась с пылью.
— Лежи спокойно, — вполголоса велел Жиль. — Я схожу за водой и промою твои ссадины. А затем тебя осмотрит доктор.
Однако врач влетел в спальню раньше, чем Жиль вернулся из ванной, и сразу взялся за дело. Тщательно осмотрев Анабел, он уверенно заявил, что никаких серьезных повреждений нет. Жиль на всякий случай попросил выписать что-нибудь успокаивающее.
— Никаких лекарств! — запротестовала Анабел, но эго усилие окончательно утомило ее. Она хотела задать врачу только один вопрос и глазами попросила Жиля о помощи.
Когда он наклонился, Анабел дрожащим голосом прошептала только одно слово:
— Ребенок…
— Малыш в полном порядке, — с улыбкой заверил доктор. — Ему пришлось гораздо легче, чем его матери. Вам следует пару дней полежать.
Провожая врача до дверей, Жиль выключил свет, и Анабел вскрикнула, снова оказавшись в темноте. Жиль тут же очутился рядом.
— Мадам пережила сильное нервное потрясение, — объяснил врач. — Если вы, месье граф, будете постоянно находиться рядом, это станет для нее лучшим лекарством на свете. Не надо меня провожать, я знаю дорогу Когда он ушел, в комнате воцарилось молчание.
— Ты достаточно оправилась, чтобы рассказать мне о происшедшем? — наконец спросил Жиль, присаживаясь на край кровати.
Анабел, запинаясь, описала свои злоключения, ни словом не упомянув Луизу. Пусть Жиль догадывается сам, если хочет. А он, кажется, хотел. Во всяком случае, когда Анабел повествовала, как злорадствовала мадам Лебон, заманив птичку в клетку, глаза Жиля зловеше вспыхнули.
Закончив рассказ, Анабел вдруг забеспокоилась, что выглядит хуже некуда.
— Я бы хотела помыться… — нерешительно начала она.
— Сейчас попрошу горничную помочь тебе. — Жиль встал и пошел к двери.
— Не оставляй меня!
Он уставился на нее во все глаза, но Анабел уже было все равно.
— Не оставляй меня, Жиль! — взмолилась она, сжав кулачки. — Мне так страшно!
Слезы хлынули по лицу Анабел, плечи затряслись. Жиль немедленно вернулся, взял ее на руки и понес в ванную.
— Я не оставлю тебя, — пообещал он, — но нужно промыть твои раны. Вот только получится ли? Так что потерпи, если я вдруг окажусь неуклюжим.
Анабел понимала: Жиль нежен только потому, что хочет помешать ей устроить истерику и что, если у нее осталась хоть капля гордости, должна отказаться от его помощи и все сделать сама. Однако у нее не было сил препираться.
— Анабел, скажи честно, если я не прав, — попросил Жиль, стоя перед ней на коленях и обрабатывая антисептиком ее раны. — Когда ты спрашивала врача о ребенке, у меня сложилось впечатление, что ты искренне любишь малыша.
Анабел закусила губу. О Боже, он просто слепой! Конечно, я люблю малыша. Ребенок и Жиль — самое главное для меня в жизни.
— Анабел, я знаю, наш брак не идеален, но мы оба отвечаем за ребенка, которого зачали.
Жиль запнулся, подыскивая нужные слова, и Анабел, которая никогда не видела его в таком замешательстве, почувствовала, что ее сердце тает от нежности. Жиль был гак близко, что до него можно дотянуться рукой… и в то же время так далеко. Она могла прикоснуться к его телу, но не к душе.
Жиль порывисто встал, взял ее ладони в свои и посмотрел Анабел в глаза.
— Может быть, заключим перемирие ради ребенка? Я даю слово, что не буду навязывать тебе свое… внимание и что не буду смущать тебя связями вроде той, что была у меня с Луизой, а взамен… Взамен я прошу только одного: чтобы ты любила нашего ребенка. Ну что, Анабел? Ты согласна на перемирие?
Что она могла сказать? Что нечестно просить об этом, когда ее силы на исходе, когда душа просит его нежности, а тело — зашиты? Ее сердце кричало, что Жиль просит слишком мало, что наступит день, когда она не выдержит тех целомудренных отношений, которые он предлагает. День, когда она станет умолять Жиля или полюбить ее, или отпустить. Но Анабел была слишком измучена, чтобы снова вступать в битву с собственными чувствами, которые требовали от нее согласиться принять те крохи, которые Жиль предлагает.