— Я не хочу играть с вами в слова, — заявил Харб. — Вы пришли не для покупки серы или мотыжных лезвий. Вы хотели говорить со мной. Я здесь и слушаю вас.
Жан Малларди громко прочистил горло и плюнул на ковер. Это не было выражение презрения или оскорбления, он просто хотел плюнуть, и в его обычаях, привычках, правах ничто не запрещало ему сделать это. Он поднял свое длинное худое лицо, выставив редкую, вьющуюся черную бородку.
— Старик умер, — кратко сказал он, — теперь я мистер и…
— Ты мистер в стране Малларди, но старше всех здесь Доминик.
Слова эти были встречены гулом одобрения. Жан нахмурился, но замолчал. Старый Доминик расчесывал свою большую белую гриву, кивал и кивал. Через некоторое время он заговорил.
— Мой челн слишком стар и тонок для таких долгих морских поездок. Слушайте, гильдсмены, я оставил свой дом и очаг в лагере Доминика только потому, что всем нам грозит гибель. — Голос его, удивительно глубокий, постепенно переходил в крик. — Гильдсмены! Мы много раз просили вас дать нам больше ружей и материала для них; и вы всегда отвечали «нет». Это верно? — Его товарищи одобрительно ворчали и кивали. Лицо Харба не изменилось. — Но сейчас не время вновь услышать «нет». Продайте нам то, что мы просим, или мы придем сами забирать его…
— Почему? — сказал Харб.
Все разом заговорили и закричали. Старый Доминик орал, требуя тишины. Он дергал себя за седую бороду и смотрел на всех косящими глазами.
— Почему? Вы слышите: почему? Флиндерс хочет совершить набег на Станцию. Флиндерс хочет прийти и забрать все, что есть здесь: еду, одежду, металл, серу, женщин. — Он жестом показал невозможность перечислить все, что собирался награбить Флиндерс. — Флиндерс говорит: «Присоединяйтесь ко мне, и мы разделим добычу на всех. И всем хватит», — говорит Флиндерс…
Теперь слушайте, гильдсмены. Мы не любим вас. У нас нет оснований вас любить. Но, клянусь сиянием Пиа Сол, мы любим Флиндерса еще меньше. Мы не хотим с ним совершать набег. Мы не верим его словам, нет, не верим и на длину его крайней плоти. Получим ли мы то, что нам нужно, если примем участие в набеге? Может быть. Мы побеждаем — что тогда? А тогда Флиндерс будет главным мистером среди нас всех. Это будет очень плохо, слышите? Ох! — глубокий вздох вылетел из его груди.
Он громко кричал об их неверии, презрении к Флиндерсу. Было ясно, что он и все они не хотят объединяться с ним для набега на станцию. Но, продолжал он гораздо тише, им придется присоединиться к нему. Флиндерс планирует, Флиндерс уговаривает. Флиндерс нашептывает и убеждает. Если он решит, что его время настало, очень многие кланы присоединяться к нему.
И тогда у остальных не будет выбора.
Но пусть гильдсмены не думают, предупреждал старый Доминик, самим явиться в дикий Токленд и искать Флиндерса. Ни один клан не потерпит такого вмешательства… Ни один… Флиндерс дикий ток, и все они дикие токи. Они сами могут наказать Флиндерса, если только гильд-станция поставит их, антифлиндеровские кланы, в положение вооруженного превосходства над профлиндеровскими кланами. А часть кланов сохранит нейтралитет и не будет вмешиваться в борьбу.
Если же нет… если Флиндерс не будет низвергнут, и низвергнут скоро, тогда не останется нейтральных кланов, кланы же оппозиции ослабеют, и все объединяться вокруг Флиндерса.
— Вы должны сделать выбор, — заключил мистер Доминик.
Потом говорили другие, но говорили они то же самое. Все это время Тан Карло Харб не двигался. Когда последний ток закончил и наступила тишина, заговорил Харб.
— Вы уже завершили торговлю?
Старый Доминик покачал снежной головой.
— Нет. Мы хотим услышать, получим ли мы то, что нам нужно. И сколько нам придется заплатить?
— Торгуйте, — кивнул Харб. — Если я дам вам металл и серу — я сказал «если»… — он прервал этим замечанием возбужденный гул голосов, — если дам, это не будет вам стоить ничего. Мы за все заплатим сами. — Он замолчал, дав им возможность выговориться. Головы тряслись. головы кивали, головы сдвигались.
Наконец старик задал последний вопрос:
— Когда ты нам скажешь?
— Завтра, — ответил Харб. И вышел, не взглянув на них и не сказав им ни слова. Ран последовал за ним.
Когда они остались одни, он сказал Рану:
— Коротко суть вот в чем. Конечно, у них нет ни одного шанса пробиться сквозь защитные поля или уморить нас голодом. Но они уничтожат наших собственных токов, прирученных токов, для развлечения или в припадке раздражения. В этом случае нам придется ответить им тем же самым. В результате токов совсем не будет, ни диких, ни прирученных. Мне лично это совсем не нравится. И — могу заверить вас — Директорату это понравится еще меньше.
Истребление населения. Не очень приятные слова. Моя карьера на этом будет кончена, а у меня были несколько иные планы ее завершения. Можете себе представить меня — меня? — спившимся бродягой? Из-за сумасшедшей жадности вождя варваров. Флиндерс. Тот самый, который и вас захватил для выкупа, верно? Да. Слышал я о нем. Флиндерс на это способен. О, мои больные потроха, но… кто знает, какие последствия вызовет вооружение этих варваров? Кто? Вы жили среди них. Ну?
И Ран ответил:
— Действительно. Может, это как раз та возможность, которую я искал. У нас есть время до завтра, верно? Считаю, что я заслужил выпивку в резиденции. Идемте-ка и выпьем. И поговорим.
Харб посмотрел на него. Строго. Сказал:
— Хорошо. Мы так и поступим. Но не забывайте, мальчик, кто я такой. И, как это сказано в одной классической пьесе: «Мы сейчас не забавляемся.»
Они выпивали и разговаривали; они разговаривали, забыв про выпивку. И наконец, с глазами, покрасневшими от бессонницы, Тан Карло Харб сказал:
— Ладно… ладно… Я утверждаю ваш план. Меня вы переубедили. Посмотрим, как вы убедите токов. Если это удастся, мы отвлечем их от междоусобных войн и набегов… Ну, посмотрим. Вначале я смеялся над вами. Хотя сейчас вовсе не до смеха.
Не до смеха было и диким токам. Они сдали краснокрылку, завершили торговлю и теперь ждали решения. Огромные, угрюмые, избитые непогодой, со свирепым выражением лица, они казались совершенно неуместными среди элегантных безделушек и украшений зала советов.
Вновь Харб нажал кнопку под ковром. Вновь прозвучал гонг, вновь наступила тишина. Все глаза из-под лохматых бровей устремились на Харба, волчьи глаза, но на сей раз перед волками была не овечка, а равное им по силе существо. Они не любили друг друга (волки любят только волков, и то не часто), но по крайней мере взаимно уважали силу.
Тем же ровным голосом, что и вчера, Харб сказал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});