Читать интересную книгу Том 22. На всю жизнь - Лидия Чарская

От обычой мрачности в его лице нет и следа.

Складка между бровей исчезла. Черные глаза сияют. Сверкают в улыбке белые, как сахар, зубы.

Неужели тоненькая Брандегильда сделала счастливым рыцаря Трумвиля навсегда, маленькая девочка Брандегильда с ее фантазиями и сказками, с ее бестолковой, мечущейся в грезах душой?

— Вы счастливы, рыцарь Трумвиль, скажите?

— Когда с тобою, вдвоем с тобою, без людей, вдали от них, — слышится ответ.

Нет, я с ним не согласна. Я люблю людей, как сестер и братьев. Люблю их речи, беседы и смех. Люблю обмениваться с ними мнениями, спорить о литературе и искусстве. Это — жизнь. Жизнь такая же, как бег на лыжах или по льду, или бешеная скачка на Красавчике по степным дорогам Украины. А камин и тихий вечер в замке и тоненькая Брандегильда с медвежьей головой на коленях — это только сказка.

— Скажите, рыцарь Трумвиль, могут ли быть сказки на земле?

Он не успевает ответить. Верный оруженосец появляется на пороге.

— Что тебе, Галка? — быстро осведомляется муж.

— Так что, ваше высокоблагородие, — говорит он, — насчет птицы, что вы убили. Дуралея эта…

— Какая Дуралея? — хмурится рыцарь Трумвиль.

— Ну, Дуралея, Даша, куфарка, — роняет Галка тем же унылым тоном.

— Ах ты! — возмущаюсь я. — Не Даша, а Доротея. Понял? До-ро-те-я!

— Так точно, понял. Дуралея, — подтверждает он.

— Тьфу! Так что же птица?

— Птица-то на самом деле вовсе не птица, ваше высокоблагородие.

— Как не птица? — срывается в один голос у меня с мужем.

— Не могу знать, а только не птица. По всему видать…

— Так что же?

— Ворона, — получается такой же скорбный ответ. — Не могу знать, а только, значит, ворона.

— Так, стало быть, я по-твоему, в темноте принял ворону за дикую утку и убил ее? — начинает горячиться рыцарь Трумвиль, и гневные искорки загораются в его глазах.

— Не могу знать.

Я не в силах больше удержаться, валюсь на мех тибетской козы и громко хохочу, разбудив моим смехом сонного Мишку.

— Фррр! — вторит он мне, выражая не то свое неудовольствие, не то сочувствие.

Рыцарь Трумвиль негодует. Он — прекрасный, всеми признанный охотник — никак, даже в темноте, не мог принять ворону за дикую утку. Чтобы восстановить свою репутацию, он кратко приказывает Галке:

— Принеси сюда дичь, я погляжу.

— Слушаю-с, ваше высокоблагородие.

Галка делает поворот назад, щелкает каблуками и исчезает за дверью. И вдруг снова просовывает в щель свое унылое, до невероятия спокойное лицо.

— Так что оно, ваше высокоблагородие, никак это невозможно.

Что невозможно? — теряя терпение, вскидывает на него грозными глазами муж.

— Так что с духом они. Никак, то есть, в чистые комнаты их благородия доставить невозможно.

— Кого?

— Ворону, значит.

— Ха-ха-ха!

Мы уже не слушаем его и несемся взапуски по винтовой лестнице в "подполье замка", то есть в кухню. Там у стола Даша, то есть Доротея, потрошит огромного дикого селезня, принятого Галкой за ворону. От него пахнет дичью, болотом и лесом.

— Вот так ворона! — смеется своим глуховатым смехом рыцарь Трумвиль.

— Ха-ха-ха! — заливается, вторя ему, Брандегильда.

* * *

Звонок. Гости. Мы взглядываем друг на друга. Рыцарь Трумвиль, только час тому назад вернувшийся с охоты, очень устал. Ему так приятно посидеть на мехе тибетской козы в обществе Брандегильды у пылающего камина и вести бесконечную игру в "замок Трумвиль". А со словом «гости» сопряжено известное напряжение, чинное сидение на диване, ярко освещенная гостиная и скучные беседы обо всем «всамделишном», таком далеком от грез, так хитро сплетенными двадцатипятилетним фантазером-мужем и его мечтательной восемнадцатилетней девочкой-женой.

— Не надо гостей, не надо! — шепчу я. — Галка, Галка! Если папа и мама или дети с Эльзой и Варей, прими, конечно; да поручика Зубова, да господ Рогодских, — это свои, а для других нет дома. Понял? — шепчу я, вытягивая шею снизу лестницы, в то время как наверху Галка внимательно ловит каждое мое слово, перегнув через перила свое тонкое длинное туловище.

— Так точно, понял, ваше высокоблагородие. Слушаюсь, — долетает до меня сверху, и он мчится в переднюю, гремя сапогами и грозя разрушить своей несуразной особой и замок, и лестницу, и весь мир.

А звонок все звенит, заливается в передней. Мы, притаившись внизу, слушаем, как щелкает ключ входной двери.

— Господа дома? — доносится до нас знакомый голос.

Ага! Это Невзянский.

— Оба дома, прекрасно, — вторит другой.

Это Линского голос. Потом короткая пауза, и веселый Тимочкин голос звенит на весь "замок":

— Здорово, Галка!

— Здравия желаю, ваше высокоблагородие, — отбарабанивает тот.

Затем прибавляет что-то.

Пауза.

И снова щелкает ключ в замке. Какие-то возгласы протеста. Чей-то смех, обидчивый, но веселый. И тоненькая фигурка Тимочки Зубова появляется на верху лестницы перед нами.

— Ха-ха-ха! — заливается Зубов. — Нет, друзья мои, ваш Галка — одно великолепие! Вы подумайте: он и Линского, и Невзянского выпроводил сейчас!

— Как выпроводил? А вас-то ведь принял? — недоумевающе роняют мои губы.

— А вот как выпроводил: "Дома-то, — говорит, — господа дома, да, говорит, никого не велено принимать, акромя папы да мамы, да братцев, да сестрицы с губернаршами, да подпоручика Зубова, да господ Рогодских. А вас, ваше благородие, так что нельзя". Нет, видали вы такой экземпляр?! А!

— Зарезал! Без ножа зарезал! — кричит мой муж, внезапно превращаясь из владетельного рыцаря Трумвиля в поручика Чермилова.

— Вернуть их! Вернуть! Сию же минуту!

И он несется по лестнице, сбив по пути с ног подвернувшегося ему совсем уже несвоевременно Мишку.

— О, какой ты глупый, Галка, какой ты глупый! — говорю я с искренним сокрушением, раскачивая из стороны в сторону головой.

— Так точно! — уныло соглашается невозмутимый Галка.

— А мы-то ведь пришли к вам поговорить об устройстве задуманного нами спектакля, — роняет он, — и вдруг такой прием. Ха-ха-ха! Прелесть Галка! И откуда Борис выкопал чудовище этакое?

Я в отчаянии и волнуюсь ужасно. О, глупый Галка! Никогда никакой порядочный оруженосец не выйдет из тебя.

К счастью, Невзянскому и Линскому удалось объяснить причину недоразумения, и мой муж привел обоих к нам, извинившись за своего оруженосца.

За чайным столом много говорилось о предстоящем спектакле, в котором нас уговаривали выступить. Спектакль — это что-то новое и забавное. Я с восторгом даю свое согласие, но рыцарь Трумвиль молчит.

— Ах, пожалуйста, играй, — молю я его глазами. Он колеблется.

— Со мною в одной пьесе.

— Ах, если так.

Он согласен.

— Ура! Согласен! — кричит Тимочка на весь «замок». — Хорошо жить на свете, Галка? А?

— Так точно, ваше высокоблагородие! — соглашается тот без колебания, вытягиваясь в струнку.

— Особенно когда господа дома и принимают, — шутливо язвит Линский.

— И поят чаем с вареньем, — вторит Невзянский.

Я невольно опускаю голову и краснею до ушей сквозь улыбку. Нет, никогда не надо лукавить даже в пустяках. Запишем это раз навсегда на скрижалях моей жизни во избежание подобных же недоразумений впереди.

* * *

На улице те же ненастные нудные осенние дни, зато в «замке» суета, к крайнему неудовольствию Мишки, который не выносит никаких новшеств и любит "тихое положение" — лежать в сладкой дремоте перед тлеющим камином. Тогда он грезит о родном лесе и сладко урчит. За этот год он вырос в большого настоящего медведя, и от него прячут мясо, один вид которого может разбудить в нем дикие наклонности хищного зверя. Рыцарь Трумвиль отдал приказание держать его внизу, в сарайчике, и реже пускать в комнаты. "Не дай Бог, случится что-либо, — говорит он часто, выпроваживая нашего четвероногого друга за дверь всякий раз, когда милая лохматая голова просовывается в комнату. — Еще с полбеды, если случится при мне, но если Котик будет один — как он справится с озверевшим хищником?"

— Мишка — озверевший хищник? Ха-ха-ха! Милый, тихий, сладко урчащий Мишук.

Эта мысль кажется мне нелепой, и Брандегильда смеется беспечным детским смехом.

А в «замке» все та же суета, сутолока и волнение. Предстоящий спектакль перевернул весь строй жизни тоненькой Брандегильды. Теперь я с утра до вечера хожу по комнатам и учу роль, роль молоденькой вдовы в грациозной, изящной салонной пьеске "Из-за мышонка". В ней говорится о двух молодых людях, боящихся мышей. Эти молодые люди нравятся друг другу и желают соединиться брачными узами, но переговорить по этому поводу они никак не могут: страшная мышь мешает этому. Забавная пьеска, вызывающая непрерывный хохот публики, очень нравится мне. Я играю молоденькую вдову. С первых же слов я чувствую, что смогу сыграть порученную мне роль, я, не игравшая ничего в моей жизни. Надо быть только самой собою, не Брандегильдой из замка Трумвиль, конечно, а задорной, веселой Лидой Воронской, то есть, вернее, Чермиловой (никак не могу за эти семь месяцев привыкнуть к моей новой фамилии), скакать и прыгать по диванам, визжать больше от смеха, нежели от страха, шалить и дурачиться на славу. Во всех отношениях прекрасная роль. Но рыцарь Трумвиль отнюдь не разделяет моего восторга.