— Давайте уже, мисс. Лучше сделать это до того, как вернется Мэри. Покончим с этим раз и навсегда.
— Миссис Браун, я клянусь, я в глаза не видела бутылки алкоголя с тех пор, как приехала сюда. Ничего, кроме воды и чая, я не пила.
К своему стыду, я поняла, что в глазах у меня стоят слезы. Миссис Браун вздохнула.
— Ну ладно, как пожелаете. Но, — и она угрожающе наклонилась над моим распростертым телом, — я выложу все начистоту. Если вы не врете, юная леди, то тут творится что-то не то, что-то гораздо серьезнее моего сада лечебных трав, настоев и отваров. Я отпустила Мэри в этот дурдом, потому что она безобидная и глупенькая и нет ничего плохого в том, чтобы заранее знать планы врага. Мэри не удержит язык за зубами, даже если речь пойдет о деле крайней важности. Но, как ни крути, мисс, вы настоящая отрава во плоти, и я не позволю своей девочке стать частью этого кошмара. Да, она глупа, но она моя дочь, и я…
В комнату влетела Мэри с чайным набором в руках, и миссис Браун встала молчаливым истуканом, скрестив руки на своей пышной груди. Она больше не проронила ни слова.
Вечером миссис Джеффрис принесла мне целое блюдо снеди.
Уже одетая, с аккуратно заколотыми волосами я сидела перед камином в кресле. Я думала о других девушках моего возраста, которых мне иногда приходилось видеть в парке неизменно красующимися под кружевными солнечными зонтиками, кокетливо поправляющими томные кисейные вуалетки и чирикающими под обожающими взглядами почтенных папаш. За что судьба обрекла меня на монотонную скучную работу, одиночество, а теперь еще и превратила в вестницу чужого несчастья?
Единственной моей радостью, моей тихой гаванью оставались мечты, где я была свободна, могла делать, что вздумается, и никто не мог мне помешать. Теперь я лишилась и этого. Священник моргнул. Теперь я точно это знаю. Он был ненастоящим, но я видела его так же ясно, как сны прошлой ночью. А на руке у меня красуются следы моих собственных зубов. Я специально размотала бинт и сверила прикус по зеркалу. Возможно, у нас с дядюшкой Тулли намного больше общего, чем кажется на первый взгляд.
— Ну же, соберись, — отвлекла меня миссис Джеффрис, тяжело поставив на стол поднос с едой. Посуда нежно зазвенела. — Позволю себе заметить, что все не так уж плохо. Ты же не умерла, в конце концов.
Я почти улыбнулась. Для миссис Джеффрис простые слова, обращенные ко мне, были уже демонстрацией невиданной доброты и сострадания. Она отошла в сторону и, как обычно, оперлась на стену. Я поняла, что она ждет, пока я поем — вероятно, боится за свои бесценные тарелки, — и уткнулась в поднос. Тосты, чай и дымящаяся супница с чем-то густым и темным. Вкусно пахло курицей и луком. А рядом с тарелкой лежал плотный белый конверт.
— А, точно, это тоже для тебя, — очнулась миссис Джеффрис, проследив за моим взглядом. — Пришло с вечерним паромом.
Этот почерк я узнаю из тысячи.
Я взяла конверт и аккуратно вскрыла его ножиком для масла.
Моя дражайшая Кэтрин!
В такой щекотливой ситуации недостаток вестей меня очень огорчает. Ведь тебе были даны конкретные указания, когда и как именно писать. Наверное, твое письмо ушло куда-то не по адресу, в противном случае остается признать всему виной твое непослушание, а это было бы для тебя непозволительной ошибкой. Немедленно напиши подробный отчет о состоянии дяди, чтобы я могла как можно скорее покончить с этим неприятным делом.
Сейчас очень напряженное время. Сезон уже в разгаре, и дома тебя ждет множество поручений.
С любовью, Миссис Джордж Тулман
Из чернил буквально исходил ее неприятный, капризный голос. Я вся подобралась. Может, миссис Джеффрис и сложный человек, и она от меня не в восторге, но пять минут назад она открыла мне настоящую истину. Сама я ни за что не додумалась бы до такого. Я еще не умерла, и по крайней мере сейчас я полностью в своем уме. У меня еще целых три недели до того, как придется вернуться домой к тетке Элис. Двадцать два дня до тюрьмы. Я не могла позволить себе впустую потратить это золотое время. Ведь сейчас я могу делать все, что захочу. Миссис Джеффрис наблюдала за мной, озадаченно сморщив лоб. Я скомкала письмо, бросила его в огонь и расслабленно откинулась в кресло.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Когда поутру миссис Джеффрис открыла кухонную дверь, я уже хозяйничала за плитой в накрахмаленном переднике поверх скучного шерстяного платья. Не обращая внимания на ее изумленное лицо, я сказала как ни в чем не бывало:
— Доброе утро, миссис Джеффрис. Как спалось?
Она закрыла рот, молча прижала к груди большой пергаментный сверток — судя по розовым пятнам, с мясом, и, сузив глаза, молча стала наблюдать за тем, как мои руки порхают над столом.
— Я сварила немного каши и оставила у плиты. А Дэйви уже…
— Да что ты вообще творишь? — перебила она.
Я невинно посмотрела на нее.
— Миссис Джеффрис, я нарезаю огурцы.
— А откуда ты их взяла?
— Огурцы? Из огорода, конечно же. — Я ссыпала нарезанные кусочки в миску. — Миссис Джеффрис, а у нас больше нет сливок? А, да вот же они. А что с лимонами? Я просто обожаю огурцы с лимонным соком и укропом.
Кстати, именно поэтому тетка Элис никогда не разрешала их готовить. Я аккуратно, пытаясь не замочить забинтованную повязку, вытерла руки и посолила содержимое миски. Вчера я решила, что каждый день в Стрэнвайне буду есть свои любимые огурцы.
— Но беспокоиться не о чем, — сказала я угрожающе молчащей миссис Джеффрис. — Я отправлю заказ на лимоны со следующим паромом. Как думаете, нужен фунт или два? Наверное, все-таки два. Они замечательно идут с чаем.
Я прикрыла миску полотенцем, поставила ее на полку и безмятежно стала вытирать кухонный нож под тяжелым взглядом миссис Джеффрис. Затем я развязала фартук, повесила его на крючок в углу и пригладила свои вечно пытающиеся распушиться кудряшки.
— Ну что ж, — весело сказала я. — Не забудьте про кашу, миссис Джеффрис. Уверена, она еще горячая.
Я отправилась искать Мэри, оставив миссис Джеффрис оторопевшим столбом стоять на том же самом месте. У нас с Мэри были свои планы.
В тот день в мастерской я спросила:
— Дядя, а ты считаешь годы?
Было время игры, и я наблюдала, как дядя с помощью металлической спицы соединяет два кусочка латуни с расплавленным металлом. Лэйн, как всегда, стоял у верстака, худая долговязая тень в ореоле газовых фонарей. Я принесла ему губку, и теперь он красил ею фрагменты драконьей чешуи, как спонжем. Как я и предположила, после окраски спонжем почти не оставалось полос.