– Дафна mou, – слушая, как та поет очередную грустную песню о любви, качала головой Yia-yia, – иной раз мне сдается, что ты родилась не в то время. Ты живешь в современной Америке, но твои чувства… Ты как будто одинокая старуха, все вспоминаешь и вспоминаешь, или как гречанка из мифа, которая все глаза проглядела, пока ждала, когда вернется ее возлюбленный. Эти песни для нас, а не для красивых девушек!
– Yia-yia, с тобой тоже такое было? – Дафна положила руку на бабушкино плечо и под легкой тканью платья почувствовала острые кости. – Ты тоже сидела здесь и ждала возвращения Papou?
Yia-yia редко говорила о Papou – это дедушка Дафны. Он пропал без вести во время войны. Однажды утром, поцеловав на прощание жену и совсем еще маленькую дочку, он сел в kaiki вместе с восемью другими мужчинами с острова. Собрав всю наличность, они поплыли на Корфу, чтобы закупить продуктов на зиму. Но до большого острова Papou так и не добрался. Лодку не нашли, и о нем, как и о его восьмерых спутниках, больше не было никаких вестей.
– Ах, Дафна, – Yia-yia вздохнула так глубоко и горестно, что Дафна приготовилась слушать ее причитания, но бабушка сдержалась. – Да, бывало, – призналась она и, не отрывая взгляда от горизонта, продолжила свое занятие. – День и ночь я сидела здесь, под большой оливой, смотрела и ждала, ждала и смотрела… Сначала я надеялась, что он вернется. Сидя здесь с твоей матерью у груди, я вглядывалась в море, как Эгей, пытавшийся увидеть вдали белый парус Тесея. Но из-за горизонта не показалось ни единого паруса: ни черного, ни белого. Ничего… И в отличие от Эгея я не могла броситься в море, хотя мечтала об этом много раз. Я помнила, что я мать, а вскоре стало очевидно, что еще и вдова.
Yia-yia поправила платок и снова сосредоточилась на деле. У нее всегда была работа, которую требовалось закончить, безотлагательные дела или приготовления к суровой зиме. Сейчас, как и во время войны, у нее не было времени, чтобы сокрушаться о прошлом и размышлять, что получилось, а что нет. Во все времена на этом острове не было принято жалеть себя.
В тишине они разложили измельченный орегано по банкам, и бабушка, несмотря на больные суставы, крепко закрутила крышки.
С того дня в лекционном зале, когда она впервые встретилась глазами с Алексом, прошло несколько месяцев. И – пара недель с того момента, как они поняли, что больше не могут просто держаться за руки и целоваться, и Дафна наконец-то согласилась прийти в его комнату в общежитии и лечь на узкую кровать. Они любили друг друга до заката, а потом ей пришлось вернуться домой. И сейчас, когда она знала, что значит лежать рядом с мужчиной и перебирать его волосы, когда он спит, Дафне было больно думать о том, что чувствовала бабушка, когда ее рука натыкалась на пустую подушку.
В тот день под оливой, чихая от орегано, забившего ей нос, и думая о том, что после исчезновения Papou бабушка осталась не только без мужа, но и без надежды на лучшую жизнь, Дафна чувствовала, что сердце ее разрывается. Yia-yia очень любила миф о храбром Одиссее и терпеливой, мужественной Пенелопе, но в том, что произошло с нею самой, не было ничего выдающегося и достойного отдельной истории. Когда Papou не вернулся, ее перспективы на будущее стали такими же мрачными, как вдовье облачение, которое она должна была носить до конца своих дней.
В ту секунду Дафна пообещала себе, что попробует скрасить жизнь бабушке, воздать ей за все ее потери. Она выучится, найдет работу и постарается, чтобы Yia-yia ни в чем не нуждалась. Она сделает то, что не удалось дедушке и к чему так стремилась ее мать, работавшая не покладая рук в тяжелых условиях и в чужой стране.
Они разложили орегано по банкам и бутылкам всех мастей и расставили их по кухне. Потом Yia-yia приготовила простой обед: пожарила осьминога и сделала салат. Все время, пока они были заняты работой, осьминог томился на огне в кастрюле с пивом, разбавленным водой, с солью и двумя лимонами. Несколько раз ткнув в него вилкой, бабушка определила, что он уже готов, и выложила его на решетку гриля, обильно полив оливковым маслом и посыпав солью.
– Дафна mou, ты помнишь историю про Ифигению? – снимая осьминога с огня, неожиданно спросила она.
– Да, бедняжка Ифигения, она мне очень нравится. Подумать только, так поступить с родной дочерью! Расскажи мне еще раз, бабушка!
– Ах, entaksi, koukla mou… Итак, Ифигения… – Yia-yia переставила тарелку с коленей на стол, вытерла рот белым передником и принялась в очередной раз рассказывать Дафне трагическую историю о молодой девушке, чей отец, царь Агамемнон, принес ее в жертву богам, чтобы те повелели ветрам надуть паруса судов, на которых он отправил воинов на битву. Царь солгал и жене, и дочери, сказав, что Ифигения выйдет замуж за Ахиллеса. И только когда брачная процессия подошла к алтарю, несчастная поняла, что здесь ее ждет не замужество, а смерть.
Дафна снова содрогнулась от финала этой истории. По всему ее телу, несмотря на очередной удушающе жаркий день, побежали мурашки. Насколько она помнила, ей нравились все бабушкины истории, но рассказ об Ифигении всегда производил на нее особое впечатление. Яркий образ молодой девушки, почти ее ровесницы, появлялся перед глазами Дафны всякий раз, когда она слышала эту историю, но сейчас картинка стала еще более отчетливой. Теперь, когда в ее жизни появился Алекс, Дафна понимала, как радовалась Ифигения, думая, что с каждым шагом приближается к своему жениху. Дафна представляла себя идущей к алтарю, у которого ее ждет Алекс. Она видела его яркие глаза и потрепанные отвороты брюк.
Ифигения, вероятно, была в расшитом золотом хитоне с одним открытым плечом и венком из полевых цветов в длинных черных волосах. Дафна ощущала радостное волнение девушки, которая идет за руку с матерью по улицам города, и под ноги им летят лепестки цветов. В тот момент повествования, когда Ифигения наконец понимала, что ее ждет, Дафна чувствовала полное опустошение, словно это ее горло сейчас будет рассечено ножом.
– Неужели они делали это, Yia-yia? Жертвовали своими детьми, чтобы умилостивить богов? Но почему? Разве боги требовали этого?
– Ах, koukla mou! Нам многого не дано понять! И не стоит заблуждаться, считая, что только боги были такими кровожадными! Нет, в былые времена… – Yia-yia взглянула на кофе, вскипающий на огне. – В былые времена, чтобы узнать волю богов, люди обращались к прорицателям или к юным жрицам. Но, как водится, власть развращает людей. Говорят, даже великий прорицатель Калхас имел свои причины, чтобы отправить Ифигению на смерть. – Крепкий черный кофе закипел и поднялся к самым краям briki. – Но не переживай, моя девочка. Не только фурии в свое время сменили гнев на милость, боги тоже были на это способны. Великий Зевс пришел в ярость, осознав, что его желания кто-то переиначивает и толкует в своих корыстных целях. И тогда боги решили, что будут сообщать свою волю лишь через пожилых женщин с открытым чистым сердцем. Лишь им будет оказана честь называться оракулом. Дафна, боги понимали, что могут довериться лишь женщинам, которые знают, что такое любовь. Ведь никто другой не понимает истинную ценность жизни.