Франк ошеломленно смотрел на Диля, и он немедленно растерялся, испугался задним числом, затряслись руки не хуже, чем у Лири, а Ори восторженно присвистнул: «Ну и меткость!»
Диль, вспоминая о своей прежней жизни, удивлялся: казалось, это было так давно, хотя минуло всего четыре месяца с того дня, когда на усталом акробате в штопаном трико впервые остановился неприятный взгляд Франка.
И все стало иначе.
И ничего не изменилось. Разве что раньше он шел куда глаза глядят, ни о чем не думая, не имея ни цели, ни желания эту цель обрести. Сейчас он идет, куда велят, ни о чем не думая, потому что за него это делают другие, а далекую цель своей не считает. Лист, несомый ветром. Ветром по имени Франк.
Дорога не была трудна сама по себе. И Дилю бы она нравилось, не будь она полита кровью. Вся его душа восставала против необходимости проливать кровь. Его злило, что девочка Лири делает это так легко… злило и печалило. Неудивительно, что он не рассмотрел этого свойства в Денни, он вообще не особенно хорошо разбирался в людях. Где уж научиться, если ты всегда один. Где уж обрести мужество, если тебе некого защищать, а на самого тебя никто даже не покушается, потому что никчемен ты и никому не нужен. Вот и живешь даже не человеком. Никем и ничем. Придорожной травой.
И жить по большому счету действительно не хочется.
Франк сейчас уделял ему не больше времени, чем кому-то другому. Тоже понятно, в первые же недели выпотрошил его душу, растряс, чтоб складочки разгладились, разглядел повнимательнее и аккуратно, не повредив, назад засунул. Что-то ведь и увидел, потому что относился хорошо, по-доброму, не сердился, что такой трус в спасители мира затесался, ничего, говорил, и без тебя есть кому мечом помахать. И никто не сердился. Может, только Хантел.
Несколько раз Диль устраивал для них представление. Пригодилось и штопаное трико, припрятанное Лири среди своих вещей. Хоть какой-то прок, хоть развлечь немного.
Лири теперь приставала к нему меньше, не теребила каждую минуту и уж тем более не трещала без умолку. Она все больше и больше становилась принцессой. Не высокомерной, нет. Вероятно, она все в большей степени осознавала свою ответственность и свою роль в миссии. И превращалась в чудовище пострашнее жабокоровы, когда ее совсем уж доставал Илем. А Илем своей резкой неприязни и не скрывал, как не скрывал своей приязни к Дилю. Казалось бы, именно Дилю надлежало недолюбливать принцесс, однако нет, он никоим образом Дели не винил, хотя она и прибыла на казнь и словом не обмолвилась, что вешают вовсе не того человека. Виноват был только Дильмар Ванрел, и никто другой.
* * *
На перекрестке прибился к ним мальчишка лет двенадцати, худенький, бледный, с лютней за спиной, попросил разрешения дойти до города. И Франк, придирчиво его оглядев, разрешил. Ну какой вред может быть от ребенка? Яду в котелок насыпать? Так за котелком и присматривать можно. На ночь они поставили палатки – ну чего бы не путешествовать зимой, когда тепло одет и имеешь прочную теплую палатку? – и разожгли костер. Наевшись похлебки с сухарями, мальчик разомлел, раскраснелся, с удовольствием слопал пряник – у Ори вечно находились то пряники, то крендельки, то даже конфеты, любил он сладкое.
Был он поводырем слепого лютниста, да умер старик пару недель назад, сильно простудился и умер, вот мальчик и шел в город, надеясь пристроиться там, работы он не боялся, а если что, так можно и в храмовый приют, там, говорят, кормят да обучают, так и человеком станешь. Илем ухмыльнулся, но ничего не сказал.
Возле костра было тепло и уютно. Мальчик предложил спеть, и, конечно, никто не отказался. Он потрогал струны лютни, прокашлялся для солидности и нежным детским голосом запел старую грустную балладу о девочке-кувшинке. Диль словно окунулся в юность. Правда, эту балладу пела девушка, эквилибристка Телли, но голосок был такой же чистый и ясный. Диль смотрел на игру огня в костре и почти ощущал присутствие Аури, а голос мальчика пел уже без слов, что-то другое, невыразимо печальное и прекрасное…
– Встать! – заорал вдруг Франк. Нехотя поднял голову Кай, а Диль подумал: ну зачем, что такое ему опять понадобилось, ведь так хорошо…
Франк отвесил крепчайшую затрещину Ори, пинком опрокинул Илема чуть не в огонь, изо всех сил встряхнул за шиворот Лири. Мальчик продолжал петь, и Франк, выхватив меч, снес ему голову. Диль вздрогнул, даже не ужаснувшись. Это было слишком невероятно. Франк, каким его знал Диль, не мог убить ребенка.
Франк заглянул ему в глаза и облегченно вздохнул.
– Слава потерянным, ты в порядке.
– Что ты наделал? – ахнула Лири. Не оборачиваясь, Франк бросил:
– А ты на него посмотри внимательно, не побрезгуй.
– Ой, – раздалось через секунду, – что это?
– Лютен, – сообщил Франк, заглядывая в глаза уже Хантелу. А тот не шевелился, так и смотрел в огонь и даже не моргал. – Кай, раскали кинжал, пожалуйста. Надо привести в чувство Хантела.
Диль оцепенело таращился на обезглавленное тело, из которого почему-то не била струя крови. То есть кровь, само собой, была – вытекала вялой струйкой, как из порезанного пальца. И плоть была вялая и серая.
– Ну я и идиот, – посетовал Франк, – лютину не услышал… Можете от души меня напинать и надавать по шее. Успокойся, Диль. Это… как бы сказать… морок. Лютина – околдовывающая песня. Услышав ее, человек больше ничего не хочет, только слушать ее снова и снова.
– А морок кормится жизненными силами? – замирающим от ужаса голосом спросила Лири.
– Если б так… Мальчик, похоже, подхватил лютину от своего слепца. Поющий… поющий уже не жив, хотя и не мертв. Он становится лютеном – носителем. Готово, Кай? Давай сюда.
Он взял у эльфа раскаленный клинок и прижал к руке Хантела. А у того даже зрачки не расширились, словно и не почувствовал. Франк сел рядом и раздосадовано сказал:
– Да… влипли.
– А объяснить? – обрел голос Илем. – Он теперь навсегда так?
– Нет. Придет в себя.
– И станет лютеном?
– Нет, для этого песню надо слушать долго и многократно. Но лютина что-то вкладывает в душу. Какую-то задачу. И я не знаю, какую именно.
– Поубивать нас? – озаботился Ори. Франк пожал плечами.
– Сказал же – не знаю. Может, приказ кормить бродячих кошек, может, стать монахом одиноких душ. Может, поубивать нас. Через несколько часов он очнется… но не будет знать, что случилось.
– Присматривать станем. Поди ж справимся, ежели вместе.
– С обретшим силу лютена – вряд ли.
Стало тихо. Потрескивали ветки в костре да фыркали и топтались лошади.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});