— Вон тот дом, оберштурмфюрер! Я вижу!
Немцы обошли кусты и оказались перед домиком с садиком. На улице, по всей видимости, никого не было. Прежде чем войти внутрь, Шторман тоже достал револьвер. Все эти жуткие предосторожности враз показались смешны, когда они очутились перед старой Леонией, спокойно сидевшей на стуле посреди комнаты.
— А мне уже говорили, что вы пожалуете в Горбатую Корову, — предупредила она их вопросы. — Я вас по шагам узнала. У вас даже по мягкой земле каблуки стучат, как подковы бешеной кобылы. А мы вас тут не любим, и я вам ничего не скажу, так и знайте!
Шторман усмехнулся: сама как былинка, а с характером; он еще и рта не успел раскрыть, как она встала на дыбы. Но он не подал виду, как ему забавно.
— Это мы будем решать, сударыня, когда вам говорить, — ответил он важно.
— Это вы так думаете, — возразила старушка, не меняясь в лиде. — А я же просто старая слепая женщина, у меня для вас ничего нет.
Шторман взял стул и сел напротив нее.
— Сударыня, — сказал он, — я хотел бы, чтобы вы нам рассказали кое-какие истории. Очень старые рассказы.
— А я вас садиться не приглашала.
— Вы должны знать Роллона, первого герцога Нормандского.
— Понаслышке только.
В другое время разговор между непреклонной старой женщиной и суровым эсэсовцем мог бы быть забавен, но сейчас было не до шуток. И хотя Шторман всегда очень уважал старух, дело было прежде всего.
— Сударыня, — сказал он более строго, — расскажите нам, что вы знаете о Роллоне и что с ним случилось.
— Говорят, он был нормандским герцогом… да я и в школе-то почти не училась, откуда мне знать?
Шторман слегка взмахнул рукой, и один из его людей приставил револьвер к виску Леонии.
— Знаете что, — сказала она хладнокровно, — в мои годы жизнь не очень-то боятся потерять. Это же дело времени. Парой месяцев больше, парой месяцев меньше — особой разницы нет. Все равно я заранее знаю, чем все кончится.
Поняв, что и силой он ничего не добьется, Шторман приказал своим людям:
— Все обыскать! Не пропускать ничего!
Подчиненные принялись переворачивать все в доме вверх дном. Они открывали банки, вырывали страницы из книг, вспарывали подушки, вытряхивали из мешков провизию, били гипсовые статуэтки. Сняли они и кости с потолка.
— Честное слово, — воскликнул Кёниг, — мы в ведьмином логове! В Средние века и не за такое жгли на костре! Наверняка она что-то может сказать про Антикрест…
— Но мы цивилизованные люди, — спокойно возразил Шторман. — А госпожа Леония — разумная женщина, она будет добра все нам рассказать…
— Нечего мне вам сказать, — стояла на своем знахарка.
Один из эсэсовцев взял палку и стал простукивать пол в комнате. Он методично ударял по каждому камню. И вот один из них отозвался глухим отзвуком. Леония чуть дернула головой. Это движение было моментальным, почти неприметным, но Шторман его все-таки увидел.
— Поднимите плиту, Шмидт, — приказал он.
Леония разом вскочила и, несмотря на свою слепоту, кинулась прямо на немца. Борьба была безнадежна, но ста-рушка всеми силами колотила по эсэсовцу сморщенными кулачками. Тот ее грубо оттолкнул. Она пошатнулась, потом схватила кухонный нож и снова бросилась на врага. Прозвучал выстрел, и Леония мягко опустилась на землю. Она была легка, словно сухой листок, упавший с ветки в лесу. Ее убили, потому что она собиралась до конца защищать ненадежное укрытие своей тайны.
Кёниг даже не взглянул на свою жертву. Не теряя ни мгновенья, он поднял камень, достал из-под него кожаную записную книжку и подал Шторману. Ее обложка была украшена узлом Одина.
Глава 22
Когда Жанна увидела скопление крыш, ощетинившихся трубами, у нее засосало под ложечкой. Почему-то у нее всегда было такое чувство, когда она приходила в город. До войны ей случалось ездить туда каждую неделю, на большой базар на площади Старого Рынка: там она помогала отцу продавать фрукты из их садика. Но с тех пор, как началась война, они стали избегать Руана. Клиенты и сами были готовы приезжать к ним за провизией; цены росли, как на дрожжах. Отец Жанны неплохо зарабатывал, нечего и говорить, но лишку брать себе не позволял. Те, у кого не было средств, знали, что он всегда готов дать им рассрочку, а иногда кое-что по мелочи и даром отдать.
Жанна поклялась, что ноги ее не будет в городе, пока не закончится война, но тут дело было очень спешное. И еще сильнее она заторопилась, когда добралась до центра города. Она несколько раз сильней нажала на педали, и позвякивание цепи о щиток велосипеда послышалось чуть громче.
Стояло прекрасное весеннее утро. Девушка свернула с улицы Фонтенеля и поехала по улице Славных Ребят. Она ехала и сама удивлялась: с какой стати она спросила у Леонии адрес Ле Биана? Она в первый раз видела этого молодого человека, да и не особенно любезно с ним разговаривала. Но с того самого дня его облик не выходил из ее мыслей. Доила ли она коров, топила ли очаг, она всегда видела его улыбку, выражение лица довольного мальчишки, с которым он увидел вместе с ней домик Леонии. В первый раз она увидела городского парня, который на нее не смотрел свысока.
Даже во сне этот проклятый человек ее преследовал. Жанна поставила велосипед у стенки, тщательно и крепко привязала его веревкой к водосточной трубе. Время ненадежное — лучше вещи на улице не оставлять. Она позвонила в белую дощатую дверь под номером 36, а сама думала: ей надо на него злиться, что он ворвался в ее жизнь, а не сходить самой с ума, как идиотке.
После того как он к ним приезжал, явились немцы, укокошили бедную Леонию. И вот ей пришлось тащиться в ненавистный город, чтобы сдержать свое слово. Дверь дома оказалась не заперта; Жанна толкнула ее и оказалась в коридоре, выстеленном черной и красной шестиугольной плиткой. Она поглядела по почтовым ящикам, на каком этаже живет Пьер Ле Биан. Проходя мимо зеркала против лестницы, машинально поправила прическу. Когда она поднялась на пару ступенек, вверху хлопнула дверь и по лестнице зазвучали торопливые шаги. Жанна еле успела прижаться к стене; мимо пронесся Ле Биан, даже не взглянув на нее. Он уже был почти на улице, когда она его окликнула:.
— Господин Ле Биан!
Молодой человек оглянулся:
— Жанна? Простите, я вас не заметил. Вы как здесь?
— Да просто так… — соврала она неловко и простодушно, но тут же и поправилась. — А вообще-то нет. Я приехала в Руан, потому что мне с вами надо обязательно поговорить.
Она немного запнулась, как будто ей надо было хорошенько набраться смелости прежде, чем продолжать.