Читать интересную книгу После либерализма - Иммануэль Валлерстайн

Должно было пройти какое-то время, чтобы невозможность преодоления разрыва между Севером и Югом во всемирном масштабе стала понятной людям во всем мире. Действительно, в период после 1945 г. поначалу сложилась некая атмосфера бодрящего оптимизма. Проходившие по всему миру процессы деколонизации, наряду с невероятным развитием мироэкономики и теми преимуществами, которые в связи с этим постепенно возникали, привели к тому, что пышным цветом расцвели радужные надежды на реформистские преобразования (особенно заманчивые постольку, поскольку реформистская тактика маскировалась революционной риторикой). Важно подчеркнуть, что именно в тот период так называемый социалистический блок служил мировому капитализму в качестве фигового листка, сдерживая чрезмерное недовольство, в частности, и посулив незабываемое хрущевское: «Мы вас похороним».

В 1960-е гг. царивший тогда дух ликования еще препятствовал трезвой оценке капиталистической действительности. Мировая революция 1968 г., как мы собираемся показать далее, продолжалась на протяжении двух десятилетий и закончилась крахом коммунистических режимов в 1989 г. На мировой исторической арене события 1968 и 1989 гг. представляют собой единое великое свершение[59]. Его значение состоит в подрыве либеральной идеологии и завершении двухсотлетней эпохи.

Каков был характерный признак того духа реальности, который отразили события 1968 г.? Именно об этом мы здесь говорим, — он показал, что история миросистемы на протяжении более столетия была историей триумфа либеральной идеологии, а также то, что участники старых левых антисистемных движений стали тем, что я называю «либерал-социалистами». Революционеры 1968 г. выступили с первым серьезным интеллектуальным вызовом модели тройственной идеологии — консервативной, либеральной и социалистической, — доказывая, что на деле все эти течения представляют собой лишь разновидности либерализма, и поэтому подлинной «проблемой» является именно либерализм.

По иронии судьбы первым следствием этого подрыва легитимности либерального консенсуса стало оживление как консервативной, так и социалистической идеологии. Вдруг стало казаться, что как неоконсервативные, так и неосоциалистические идеологи обрели значительное число сторонников (например, многочисленные маоистские группировки 1970-х гг.). Вскоре, однако, подъем 1968 г. стал спадать, выступления были подавлены. Тем не менее, распавшегося либерального Шалтая-Болтая уже нельзя было собрать. Более того, теперь время уже работало против либерального оптимизма. Мироэкономика вступила в затяжную фазу «Б» экономического застоя, который начался в 1967–1973 гг. и не завершился по сей день. Здесь не место для детального рассмотрения истории экономической системы в 1970-е и 1980-е гг. — шока от подъема цен на нефть и последующего перераспределения централизации капитала, долгового кризиса, охватившего сначала третий мир (и социалистический блок), а потом Соединенные Штаты, и перемещения капитала от производственных предприятий к финансовым спекуляциям.

Кумулятивный эффект от потрясения революции 1968 г. и крайне отрицательных последствий длительного спада мироэкономики в двух третях стран мира оказал огромное воздействие на менталитет народов планеты. В 1960-е гг. оптимизм достигал такого подъема, что Организация объединенных наций провозгласила 1970-е гг. «десятилетием развития». На деле результат оказался диаметрально противоположным. Для большинства стран третьего мира это было время движения вспять. Одно за другим государства приходили к осознанию того факта, что в обозримом будущем разрыв не будет преодолен. Государственная политика стала сводиться к просьбам о подачках и займах, а также к воровству, без чего стало невозможно удержать бюджеты от краха.

Общие экономические трудности имели более серьезные последствия для идеологии, нежели для политики или экономики. Самый тяжелый удар нанесли те, кто громче всего проповедовал идеологию либерального реформизма — прежде всего радикальные национально-освободительные движения, а затем так называемые коммунистические режимы. Сегодня во многих (может быть, во всех) этих странах у всех на устах лозунги свободного рынка. И, тем не менее, — это лозунги отчаяния. Сегодня немногие действительно верят (или еще долго будут верить), что это что-нибудь изменит, а те, кто еще в это верит, будут сильно разочарованы. Скорее здесь можно вести речь о молчаливом уповании на сострадание мира и благотворительность, но, как мы знаем, такие упования редко имели серьезные исторические последствия.

Политики и публицисты ведущих стран настолько заворожены собственной риторикой, что верят в крах чего-то, что называлось коммунизмом, и отказываются верить в тот факт, что на самом деле крах потерпели обещания либералов. Последствия этого не замедлят на нас сказаться, поскольку либерализм как идеология, по сути дела, опирался на «просвещенный» (в отличие от своекорыстного) подход к интересам высших классов. А он, в свою очередь, определялся давлением со стороны народа, которое по форме своей было одновременно и сильным, и сдержанным. Такое сдержанное давление, в свою очередь, зависело от доверия нижних слоев населения к ходу развития событий. Все эти обстоятельства были теснейшим образом переплетены. Потеря доверия в этих условиях означает утрату давления в его сдержанной форме. А в случае утраты подобной формы давления утрачивается и готовность господствующих классов идти на уступки.

На основе нового мировоззрения, возникшего в ходе Французской революции, сложился ряд новых идеологических течений. Мировая революция 1848 г. привела в движение исторический процесс, который, в свою очередь, привел к победе либерализма как идеологии и к интеграции рабочего класса. Первая мировая война вновь поставила на повестку дня дня те же проблемы, но уже в масштабе всего мира. Процесс повторился, но на этот раз безрезультатно. Мировая революция 1968 г. разрушила идеологический консенсус и на протяжении двадцати последующих лет доверие к либерализму было подорвано, кульминационным пунктом этого процесса стал крах коммунистических режимов в 1989 г.

Если подойти к проблеме с позиции мировоззрения, мы вступили в новую эпоху. С одной стороны, она характеризуется страстным призывом к демократии. Этот призыв, тем не менее, означает не выполнение обещаний либерализма, а его отрицание. Он сводится к констатации того факта, что нынешняя миросистема не демократична, поскольку экономическое благосостояние распределяется неравномерно, и политическая власть на деле распределена неодинаково. Нормальным положением начинают считать социальную дезинтеграцию, а не прогрессивные преобразования. А в условиях социальной дезинтеграции люди, естественно, ищут защиты.

Как некогда они обратились к государству в поисках защиты от про исходивших изменений, так теперь они обращаются к групповой солидарности (всем типам объединений), чтобы их защитили. А это уже совсем другая ситуация. Как она будет развиваться на протяжении последующих пятидесяти лет или около того, очень трудно себе представить как в связи с тем, что мы пока не видели эти механизмы в действии, так и потому, что степень возможных колебаний в условиях дезинтеграции миросистемы очень велика. Мы наверняка не сможем спокойно преодолеть этот период, если не будем отдавать себе отчет в том, что ни одно из идеологических течений, — то есть, программ политических действий, — определявших наши поступки в течение последних двухсот лет, на протяжении грядущего периода не будет нам служить надежным помощником.

Кризис в Персидском заливе обозначил начало периода нового мирового беспорядка. Беспорядок не обязательно хуже (или лучше), чем порядок. Тем не менее, он требует иного подхода к действию и противодействию. Вряд ли было бы правильно называть такое положение порядком или триумфом либерализма, что, по сути дела, одно и то же.

Глава 6. Концепция национального развития, 1917–1989: элегия и реквием

По крайней мере, с XVI столетия европейские мыслители обсуждали вопрос о том, как увеличить благосостояние государства, а правительства стремились предпринимать или были вынуждены обещать предпринимать шаги, чтобы это благосостояние хранить и приумножать. Все разговоры о меркантилизме вращались вокруг того, как добиться такого положения, при котором страна получала бы больше богатств, чем отдавала. Когда в 1776 г. Адам Смит написал «Исследование о природе и причинах богатства народов», он выступил против тезиса о том, что лучшим для правительств способом приумножить это богатство являются различные ограничения в области внешней торговли. Вместо этого, утверждал он, надо предоставить отдельным предпринимателям максимально благоприятные возможности действовать на мировом рынке так, как, по их мнению, было бы наиболее разумно, и такой под код к проблеме на деле привел бы к оптимальному увеличению богатства народа.