улицу родного города и ряды уютных домов. Некоторые были кирпичными, некоторые выкрашены в разные цвета. Все дворы аккуратны, с цветниками.
Но как бы сильно Роуэн ни любила город, своих родителей, этот дом, ее не покидало ужасное ощущение одиночества. Нет, она скучала не по Парижу. Она скучала по Джозефу.
Интересно, что бы он подумал о ее доме, ее городке. Она попыталась выкинуть эту мысль из головы. Расставание с Просперити было самым трудным из того, что она преодолела. Роуэн понимала, что больше никогда не увидит Джозефа. Он не стал бы ее искать. Просто не мог ее искать. А у нее нет причин возвращаться в его страну.
Им выпали чудесные две недели. И это все, что она получила.
Роуэн пыталась утешиться тем, что познакомилась с королем. И вообще тем, что в ее жизни были эти две недели. Но отчаяние заполняло все существо.
Теперь больше не было боли от пережитого когда-то здесь унижения, зато было настоящее разбитое сердце.
— Заходи, — пригласил отец, обнимая ее за плечи жилистой рукой. — Мы возьмем пива.
Пиво. Прошло много времени с тех пор, как Роуэн в последний раз пила пиво. Но она дома. Забавно, что когда-то она сбежала из этого города, от несчастной любви. И вот теперь единственное место, где можно исцелить несчастное израненное сердце, находится здесь. И она со своей семьей.
Сестра и брат Роуэн тоже были очень рады ее видеть. Оба были уже помолвлены и настаивали на том, чтобы она пришла на их свадьбы. Сердце Роуэн снова защемило. Ей тридцать, и она умудрилась влюбиться в единственного мужчину, который не мог предложить ей замужество.
Они с отцом пошли ужинать в закусочную, поскольку мама изобразила головную боль и отсутствие кулинарных способностей.
Большинство людей, с которыми они сталкивались, даже не упоминали былое, и, если бы Роуэн не страдала из-за потери Джозефа, это могло бы ее порадовать.
К тому времени, когда они вернулись домой, она устала притворяться счастливой. Отец взял ее за руку.
— В чем дело, котенок? Ты не в себе.
Они должны были войти через гараж, чтобы внезапно зажегся свет, и все подпрыгнули и закричали: «Сюрприз!» Сейчас не время изливать горе отцу. Хотя ей очень хотелось броситься в его крепкие объятия и разрыдаться, чтобы он утешил ее.
— Ничего. Я в порядке.
— Да ладно. Ты не обманешь своего отца.
Роуэн улыбнулась:
— Ты всегда так говоришь, но я часто морочила тебе голову, когда была ребенком.
Он хлопнул в ладоши.
— Я просто позволял тебе так думать.
— Серьезно?
— Ну конечно. Ребенку нужно немного повеселиться. Я позволял думать, что тебе все сошло с рук. — Он указал на дверь гаража. — Точно так же, как сейчас позволяю твоей маме поверить, что я не догадался о вечеринке-сюрпризе.
Роуэн вздохнула:
— Если я не отведу тебя в гараж в ближайшее время, мама меня не простит.
— Мы не можем этого допустить.
— Нет, мы не можем, — согласилась Роуэн, хватая его за руку и таща к двери гаража.
Она нажала кнопку на пульте дистанционного управления, который ей дала мама, и обе дверцы поднялись одновременно. Вспыхнул свет, и пятьдесят человек вскочили и закричали: «Сюрприз!»
Мама выбежала и обняла отца. Он подмигнул Роуэн. И с улыбкой повернулся лицом к толпе:
— Эй! Спасибо!
Отец вошел и принялся пожимать руки гостям, стоявшим вокруг двух длинных столов, уставленных едой.
— Рад тебя видеть. Спасибо, что пришел. Привет. Рад тебя видеть.
Двадцать минут спустя он сел рядом с Роуэн на скамейку у задней стены гаража.
— На этой неделе мне исполнилось семьдесят. Это важная веха. А потому не составило труда предположить, что твоя мама что-то запланировала.
Роуэн вдохнула прохладный сентябрьский воздух.
— Это верно.
— Ты не собираешься рассказать мне, что с тобой не так?
— Нет.
— Ты не сможешь всегда прятать свои проблемы, котенок. Ты должна когда-нибудь с кем-нибудь поговорить.
— Хорошо, папа. У меня были замечательные планы по созданию собственной пиар-фирмы. Потом я влюбилась, и, похоже, все остальное больше не имеет никакого значения.
— Ух ты! Ого! Влюбилась, значит.
— В кого-то, кто меня не любит.
Ну наконец-то! Она сказала это. Ее сердце снова разрывалось от боли и нелепой тоски.
— Ну, он идиот.
— Нет. Он король.
Отец уставился на нее, разинув рот.
— Кто?
— Король. — Она развела руками. — Долг и ответственность. Необходимость следовать традициям вплоть до мелочей. Я ему не подхожу.
Это тоже было больно признавать и стало пределом способностей Роуэн говорить о Джозефе. Она поднялась со старой скамьи.
— Знаешь, я немного устала. Пойду приму душ. Если вечеринка еще не закончится, я выйду позже и пожелаю всем спокойной ночи.
— Милая, я не думаю, что тебе следует… — Лицо отца внезапно отразило замешательство, он резко встал, глядя на улицу. — Что это?
Роуэн проследила за направлением его взгляда и увидела длинный черный лимузин, подъезжающий к дому. Ее сердце остановилось.
Водитель подошел к задней части машины и открыл дверцу. Из лимузина вышел Джозеф.
Роуэн застыла на месте. Ее глаза расширились.
Король неторопливо поднялся по тротуару и направился по подъездной дорожке к открытым дверям гаража.
Стоя у нее за плечом, отец наклонился к ней:
— Вот как ты делаешь сюрприз.
Роуэн и рассмеялась бы, но не могла пошевелиться. Дышать, впрочем, тоже.
В гараже воцарилась растерянная тишина. Одетый в красно-синюю рубашку поло, которую Роуэн купила ему для футбольного матча, король подошел к ней.
— Мне жаль.
Чувствуя взгляды всех пятидесяти человек, устремленные на нее потому, что в гараже ее семьи находился король целой страны, Роуэн пыталась понять происходящее.
— Что?
— Через несколько дней после того, как ты ушла, я пришел к некоторым выводам.
Его пристальный взгляд удерживал ее.
— Я действительно люблю тебя, но не хотел говорить об этом раньше, поскольку не мог допустить, чтобы ты подверглась травле со стороны СМИ. Они бы не оставили тебя в покое, если бы мы начали встречаться.
Роуэн ошарашенно молчала.
Джозеф рассмеялся.
— Неужели я удивил тебя настолько сильно, что ты потеряла дар речи? Не уверен, что ты понимаешь меня, но то, что я должен сказать, действительно важно.
Роуэн покачала головой, заставляя себя забыть о полусотне людей, которые смотрели на них, и сосредоточила все внимание на Джозефе.
— Я разговаривал с сыновьями. Мы все устали оттого, что средства массовой информации издеваются над нами. Мы согласны с подотчетностью, однако считаем, что они не имеют какое-либо право голоса в нашей личной жизни.
— Что бы ты ни сделал, они будут давить в ответ.
— Пусть. Мы решили,