Читать интересную книгу Игра в ящик - Сергей Солоух

C половины второго на Ленку были расписаны тридцать машинных минут на ВЦ, между полутора часами Гитмана и двумя часами Мироненко. Тащиться без мыслей и идей не было ни малейшего смысла, но вот так вот, на ровном месте и за здорово живешь подарить полчаса любому из пары ИПУшных пиратов, после того, что алчные уже сегодня взяли абордажем с утра в библиотеке, Ленка принципиально не могла. Она выползла из-за стола, написала на всякий случай записку «Уважаемый Михаил Васильевич. У меня время на ВЦ. Елена», подсунула бумажку шефу под дверь кабинета и побрела. С опущенной огненной головой.

И это бессмысленное, но волевое усилие было немедленно вознаграждено всевидящей судьбой. Перебирая перфокарты у своей ячейки в машзале, Ленка обнаружила две лишние. Пару пустых, между густо исколотыми носителями программного кода и редко проткнутыми собственно данными расчетных вариантов.

Все параметры при вводе сдвигались и путались, как вещи в темной комнате. Мю – драгоценный коэффициент трения опор о став – вдруг оказался малозначительным аш два или даже четыре, простым диссипативным коэффициентом. А собственно коэффициенты...

– Дура, какая ты дура, Ленка! – сама себе твердила девушка, потрясенная голубиной серостью конфуза. – Дура, дура, идиотка.

Что, конечно, было сущей неправдой и даже несправедливостью. Все-таки прежде чем дочку директора крупнейшего ростовского угольного объединения «Стуковуголь» С. А. Мелехина взял по рекомендации заведующего отделением разрушения М. З. Райхельсона к себе в аспирантуру М. В. Прохоров, рыжая Ленка Мелехина закончила с красным дипломом Донецкий политехнический институт. Специальность «Техническая кибернетика». Просто ее там, в ДПИ, не учили программировать на Фортране. Пытался на ходу и между делом заносчивый и недоступный небожитель Р. Р. Подцепа. Это он буквально пару дней тому назад, сменяя ее здесь же, в машзале, у перфокартного ввода, вдруг поинтересовался. Случайно бросил взгляд на непристойным веером раскрывшуюся там, где не надо, Ленкину распечатку и с недоумением, о чем-то совсем хмуро размышляя, совершенно автоматически спросил:

– А исходные параметры варианта где здесь?

– Так я их помню, я тут сбоку карандашом подписываю номер. Это четвертый вариант.

– Ну-ну, – так же автоматически сказал этот злой и бессердечный умник. Надежда горной науки. Ничего не стал объяснять. Отвернулся. Продолжил свои занятия.

Но красный диплом выпускнице ДПИ выдали не зря. Теперь смысл этого ледяного и подлого, конечно, подлого «ну-ну», в одну секунду открылся рыжей Ленке со всей отчаянной и жестокой ясностью.

– Дура! Законченная, ка-ли-ро-ван-ная!

Девушка кинулась в перфораторскую набивать блочок печати исходных данных. Потом назад в машзал. Лишние карты были выкинуты, и при первой же загрузке все параметры варианта визуально, то есть буквально собственными глазами, прямо на теплом и слегка вибрирующем барабане АЦПУ сверены. Все встало на свои места, все. Константы мю, и аш один, два, три, четыре, а с ними вместе и переменная – линейная скорость вращения подающей звездочки.

Счастье. И только в один момент Ленке потребовалась помощь. Вся третья пачка коэффициентов оказалась неверной. Совсем. На месте половины вместо родной пузатой десятичной мелочи красовались пустые перечеркнутые косой чертой нули. Опять пусто-пусто. Но только теперь она это поймала сразу. Увидела, а так как ждать семи минут естественного завершения варианта было преступно глупо, то сразу понеслась в дежурку за оператором.

Поразило Ленку то, что в этом вечно воняющем одновременно и сыром, и носками помещении пред неизвестно откуда взявшимся черно-белым телевизором собралось чуть ли не все население ВЦ ИПУ. Даже Студенич, директор, с деликатнейшим, как у собаки, обонянием, стоял тут же у стенки в общей гуще круглосуточного смрада и слушал, как диктор в больших очках торжественно читает:

– ...страдал атеросклерозом аорты с развитием аневризма ее брюшного отдела, стенозирующим атеросклерозом коронарных артерий, ишемической болезнью сердца с нарушением ритма, рубцовыми изменениями миокрада после перенесенных инфарктов...

– Программу мне снять, – быстро и горячо зашептала Ленка, трогая сухое костяное плечо девушки-оператора Ирины.

– Ежа ей дай, – не отрываясь от черно-белой головы в оправе коричневого дерева, сказала за спину палка-копалка.

– Как это?

На этот раз на Ленку сурово посмотрел давно не мытый хорошей мыслью или теплым чувством глаз:

– Ну, блин... на «консуле» возьми и набери Е-О-Ж...

Запах душил. Диктор перед невидимым парадным метрономом чеканил:

– Между восемью и девятью часами 10 ноября 1982 года произошла внезапная остановка сердца...

Что такое это Ж, Ленка угадала со второй попытки. G – не пошло, а J, приклеившись к EO, немедленно, заставило продернуться бумагу в АЦПУ, но, главное, тут же остановило ехидное перемигивание злых лисьих лампочек состояния на морде шкафа ЦП.

Три полных варианта пересчитала Мелехина, и когда за пару минут до своего часа в машзал вкатился в облаке перхоти мягкий ком Мироненко, девушка прошла мимо него на выход, сама, без понукания и предупреждения, с красиво и город пламенеющей головой. Победа.

В секторе ее встретили обычным молчанием. Все тот же Левенбук, Гринбаум и вдруг нарисовавшийся, и той же мрачной густой гуашью Караулов. Транзистор больше не испытывал нервы, исчез вообще, и Ленка во вдохновенном сосредоточении полета быстро перенесла сегодняшние результаты на бумагу в муравьиную клетку. Все получилось. Все сошлось. Верблюды выровнялись. Разновеликие горбы заколебались в едином ритме нужного распределения. Красота. Красотища. А небольшое регулярное расхождение в верхней части спектра можно и обсудить с профессором. Достойная тема.

Сердце победно охало, а в голове счастливыми китами друг о друга терлись два полушария. Боками ухали. Хвост позвоночника слегка вибрировал. Зато вокруг справлялись вечные поминки. Прямо по курсу Левенбук ронял бессмысленные закорючки, как робот, то тут то там на широченных полях книжной верстки, в северо-восточном секторе черно-коричневый Караулов, пальцы сцепив на затылке, изображал замерзшую лесную бабочку, а в арьергарде, на 14-м румбе, невидимый Гринбаум ровно и однообразно шуршал своими кальками.

«Три дурака надутых, – с неожиданным злорадством подумала вся кипяток и радостные пузыри девушка Лена. – А вот и ничего вам не покажу. Фи на вас на всех троих. Сами все от шефа скоро узнаете».

И тут же спросила:

– Алексей Леопольдович, а Михаил Васильевич ничего не говорил? Он сегодня все-таки будет?

– Все-таки говорил, – сказал Левенбук, отрывая от широких белых полос большие волчьи шарики глаз. – Я разве вам утром не сказал, Елена? Михаил Васильевич приболел. И завтра его тоже не будет.

«Отчего вы такой злой? – хотела Мелехина спросить Левенбука. – И почему меня считаете за идиотку? Кто вам дал право? Все вы тут считаете».

Но потом ей стало жалко этого очень серьезного и очень некрасивого человека. Всегда с шершавыми и синими щеками. Ей захотелось намазать его неодинаковые кривые скулы вместе с ассиметричным тяжелым подбородком вязким и нежным депиляционным кремом, чтоб все мешающее соскоблить. Полтюбика израсходовать на доброе дело. Вот так. И эта мысль о креме «Nair» и о его пригодности для сглаживания поверхностей любой формы и половой принадлежности Ленку согрела, обрадовала и успокоила. Потому что чудесный день одиннадцатого ноября не закончился, он продолжался, уточкой перевалился в свою вторую половину и там, обнаружив наконец ровную водную гладь, поплыл.

«Крем не крем, а вот дивную тушь “Maybelline” с круглой, никогда не слипающейся спиральной щеточкой не даст, так сама заберу. Экспроприирую. Пусть даже и начатую», – подумала Ленка, и это была первая победная, не терпящая и не ждущая возражения мысль плохо проклюнувшегося, но все-таки распустившегося яркой гвоздичкой четверга.

Два дня тому назад, во вторник, красный служебный телефон на столе Левенбука ожил, заговорил девичьим по-южному музыкальным голосом, который, мило поздоровавшись, тотчас же попросил пригласить Лену. Лену пригласили, и голос в трубке, сменив регистр с любезного на очень бойкий, пообещал:

– Леха-Мелеха, до конца недели не приедешь за своей шубой, выкину в помойку. Весь коридор эта сумка перегородила. Второй месяц живу тут как на Пресне в девятьсот пятом году. Сплошные баррикады.

Звонила Ленкина двоюродная сестра. Дочь секретаря стуковского горкома партии. Оксана со смешной фамилией Непейвода. Где-то в середине сентября эта дочь материной сестры, студентка четвертого курса истфака МГУ зачем-то моталась на пару дней домой, и там, в Стукове, пользуясь оказией, ей на вокзал Ленкина мама тетя Лариса притартала шубу в большой дорожной сумке с надписью «Динамо». И сумка, и ее черное, колкое, съеженное содержимое предназначались для передачи заброшенной в московские суровые снега и льды Елене. Шуба приехала, а снег все не шел, и лед сосульками не рос на проводах и крышах. Поэтому, наверное, Ленка за передачкой никак не приезжала. То в колхоз ее вне плана посылали, то время позднее отмеривали на ВЦ. В общем, не получалось, и, потеряв терпение, Оксана Непейвода пошла на жертву. Решила поделиться. Созналась, что встречным курсом, таким же родственно-приятельским макаром, доставлена посылка совсем уже издалека. От ее дяди из Нью-Йорка, сотрудника Организации Объединенных Наций, лектора ЮНЕСКО Виктора Степановича Непейводы. И если Ленка не поторопится с визитом, то лишь рожки да ножки ей достанутся от даров серебряной трансатлантической птицы Аэрофлота. Иначе говоря, одна лишь пропахшая угольным ростовским скорым шуба из черной закарпатской нутрии и больше ничего.