Читать интересную книгу Каменный Пояс, 1982 - Николай Егоров

Брезжит рассвет. За стеной во сне бормочет Толик, тяжело вздыхает Фаина.

На кухне он нашел свое белье аккуратно свернутым, еще сохранившим тепло утюга. На столе стоял горячий кофе.

Накинув шаль и глубоко запахнув пальто, она пошла провожать его.

На вокзале, несмотря на ранний час, много народу. Чемоданы, узлы, корзины, саквояжи и томительное ожидание последних минут, когда нечего больше сказать друг другу. Ночные мысли утратили остроту. Он не мучился более от того, что не поправил могилку матери. «Нормальный ход, не последний раз приехал», — основательно успокоил он себя и стал думать о том, как вернется и какую дадут ему машину.

Фаина молча стояла рядом. Толик бегал по перрону, вертелся среди пассажиров и, кажется, чувствовал себя совсем неплохо. А когда подошел поезд, затерялся в толпе, так что Степан не смог с ним проститься.

Электровоз зычно рявкнул, горы ответили эхом, и перрон медленно поплыл мимо.

Фаина отошла к вокзалу, чтобы дольше видеть вагон, увозящий Степана, а может, увидеть его еще раз, если он вдруг выглянет в окно и махнет рукой. Она будет стоять, пока поезд не скроется, и только потом торопливо уйдет домой, в свою комнату, где еще не рассеялся полумрак раннего утра.

«Нормальный ход», — оценил прошедшее Степан и вытянулся на полке. Полежал немного, встал, закурил. «Все дело в Толике», — думалось ему. Как ни старался утром тихо собраться, мальчик проснулся, быстро оделся и все вертелся перед глазами, все ждал чего-то до самого конца. Его не взяли, но он догнал их так далеко, что возвращать не было смысла, не рискуя пропустить поезд.

И вспомнился летний день, запах дегтя, хомута и лошади. Отец запрягает Гнедого. Юлит хвостом Осман. А он, Степа, старается попасть на глаза отцу, что-нибудь подать или принести. Вот уж и ворота раскрыты, и подворотня в стороне, и хлопок вожжами, и отцовское: «Трогай, зверь!»

Стучат по дороге колеса, бежит за телегой Осман, крепко пахнет самосадом. Бежит Степа, все еще надеясь, что, быть может, отец возьмет его с собой в лес. Но свистит кнут: «Н-но, покойник!», и громче стучат о камни колеса, быстрее мелькают спицы, и телега уходит. Степа напрягает последние силы, чтобы не отстать, падает в пыль, обдирает коленки и тихо плачет от горькой обиды…

Чем дальше уходил поезд, тем больше он думал о Фаине. Чем больше увеличивалось расстояние, тем тоньше становилась нить между ним и домиком в рабочем поселке, где остались два человека, за что-то любившие его. И чем тоньше становилась нить, тем сильнее чувствовалось натяжение, словно она, подобно резиновой, стремилась сократиться и вернуть его.

За окном тянулись поля, распаханные под озимые. Над березовыми островками тянулись грачи.

— Папка, а, папка…

Степан вздрогнул. Из-под нижней полки высунулась ручонка.

— Я пить хочу.

— Ты как попал сюда? — Степан вытащил Толика.

— Я в Степное хочу. Степан притянул его к себе.

— Как ты там оказался?

— Все полезли, и я полез. А потом спрятался. А потом ты пришел. Я в Степное хочу. Не поверит Танька-то…

— Как же ты мать бросил, а?

— Нормальный ход, ты бросил же.

Поезд подошел к узловой станции. На вокзале Степан купил всякой всячины для Толика и взял обратный билет. А час спустя счастливый Толик пил газированную воду, аккуратно разглаживал конфетные обертки, смотрел в окно поезда, улыбался, уверенный, что едет в Степное, и утешал:

— Ты не горюй, нас теперь двое, я помогать тебе буду.

На другой день вместе пошли в детский сад. Толик показал ежика Саню и сообщил:

— Если его выпустить из клетки и сидеть тихо, о бегает и стучит ногами, как пожарник, когда на пожар торопится.

И воспитательнице:

— Это мой папа. Он шофер.

— Очень приятно познакомиться с твоим папой, — она с любопытством окинула Степана.

«Должно быть, старая дева», — подумал он.

— Сегодня он уедет в Степное, а потом снова к нам приедет. — И тормошил за рукав: — Приедешь ведь?

— Приеду, как же.

— Приезжай, смотри. — И снова воспитательнице: — Он мне еще самосвал купил.

— Превосходно, — отозвалась она со скрытой иронией.

— Буквы не все знаю, — пожалел Толик, — а то бы письмо тебе написал. Ты приезжай скорее.

Степан уходил с чувством неловкости. Толик махал рукой из окна, а рядом стояла девчонка, возможно, та самая Танька.

В Степное попал он на другой день к вечеру. Инка еще не вернулась с работы. Достал из холодильника бутылку пива, оно оказалось старым и вспенилось. В пепельнице среди окурков со следами помады заметил водочную этикетку и несколько недокуренных папирос с очень знакомым изломом мундштука. Так загибал папиросу, словно хотел подпалить себе нос, механик Гусев.

Пошел умываться. Вода из бачка, от которого проведен самодельный душ, приятно щекотала тело. Великое дело — вода. Пыль — долой, усталость — долой. И только мысли не смываются.

Перед его отъездом, вечером, Инка достала коньяк:

— Я стала думать о жизни. Не вообще, а о нашей с тобой.

— А что о ней думать? Давай пить коньяк.

— Но и коньяк пьют для чего-то.

— Мусор это все, выкинь из головы.

— Должен же за этим быть смысл.

«Задурила баба».

Степан насухо обтерся. Надел лучший костюм и вышел.

Степное — небольшое село. Недавно здесь нашли какую-то руду и стали строить завод. Корпус одного цеха уже поднялся, высились фермы второго, заложено основание третьего, под четвертый били сваи.

На выезде из села закусочная — бойкое место. В закусочной местная знаменитость — Роман. Он хром, разворотлив, многих знает в лицо, о каждом, если он не просто приезжий, может что-то сказать, шоферов величает товарищами водителями.

Волна посетителей схлынула, Роман скучал. Степану обрадовался:

— Товарищ водитель! С прицепом?

Пенится пиво, рука под прилавком отмеряет водку, вторая ловко выхватывает вилкой из кипятка сардельку.

— Товарищ водитель из командировки? Как жизнь молодая? Что Инна?

Степан облокотился о стойку:

— Отчего ты не женат, Роман?

— Во всякой коммерции, товарищ водитель, должна быть суть. Товарный вид — никуда, сам видишь. Но была жена, была. И дочь была. Но однажды допустил я растрату в отношениях, и все пошло кувырком. Сделал ревизию сам себе — кругом виноват, а назад уж нет ходу. У дочки появился другой отец, и я дал моей бывшей жене слово не напоминать о себе. Жена умерла, дочь выросла, а я, видишь, чего теперь стою. Дурак старый, сам себя наказал. Э-эх, и близко локоть, да не укусишь.

— С дочерью не встречался?

— Видеть видел, а так, чтобы поговорить, нет.

Вошла шумная компания, и Роман прервал рассказ, заметив мимоходом:

— Вчера Гусев зарулил на большом газу от какой-то женщины. Протри ветровое стекло, водитель.

Значит, все-таки Гусев. Степан бросил пятерку и вышел. Дорога вывела в поле. Пересек его и попал в полосу непаханой степи. Было то время, когда сохла сон-трава, сох горицвет, белели клочки ковыля. Теплый воздух пах шалфеем. Трескуче звенели насекомые, посвистывали суслики. Багряное солнце с сияющим нимбом погружалось за горизонт, и засыхающая равнина блестела кофейно-золотистым отливом. Чуть слышно: чш-х, чш-х — на стройке забивают сваи. Теплые струи воздуха успокаивают. Слышится тихая песня о тополях, коронованных солнцем.

Голос летел из степи, навстречу. За холмиком показалась голова женщины. Вдруг песня смолкла, женщина побежала навстречу, раскинув руки. «Она», — узнал Степан.

— Вернулся? — Инка кинулась на шею. — Ну разве так можно? Хоть бы телеграмму дал, что задерживаешься.

От нее пахло степью.

— Что ты там до сих пор делала?

— Не хотелось оставлять работу на завтра.

Он запрокинул ей голову резко и, должно быть, больно:

— Зачем у тебя был Гусев?

— Машину кто-то из ваших разбил, так он пришел тебя звать на помощь, думал, ты вернулся.

— И водку пили из-за разбитой машины?

— И водку. Он пил и немножко я. Устала, давай посидим.

— Он пожалел, что меня нет?

— Не очень. Быстро захмелел. А потом пожелал остаться.

— Ну?

— В другой раз, может быть, и оставила бы.

Откуда-то сбоку выскочил тушканчик, постоял столбиком, поскакал, словно игрушка на резиновой подвеске, и скоро слился с сумеречной степью, и только белая кисточка хвоста еще некоторое время чертила воздух. Над головой протянула пара журавлей.

— Не таким, Степа, вернулся — другим. Думаешь уходить, так уходи скорее, пока не поздно для меня.

— А что тебе сделается?

— Кто знает, все может быть. Ну, что ты смотришь? Да-да, будет.

— Нормальный ход, Инка! Будет дите — другое дело.

На следующий день он отправил телеграмму Фаине, в которой сообщал, что задержится, а вечером написал письмо: работы навалом, шоферов не хватает. К тому же дали новую машину. Но это на месяц или два, пока не придет подкрепление по новому набору.