Однако в наши дни очевидно, что создатели Библии понимали все отнюдь не так. Идея бессмертной души – это секулярная концепция древнегреческих философов, а не библейская идея. Ветхий Завет понимает человека как «одухотворенное тело, а не как воплощенную душу»[231]. Библия видит человека как единую сущность, неделимую психосоматическую единицу, многостороннюю и многогранную. Английским словом «soul» принято переводить целый ряд библейских терминов, общее значение которых – «жизнь». То есть арамейское слово «nephesh», которое в относительно старых английских переводах Библии переводится как «soul», на самом деле означает «живое существо».
Ту же закономерность мы отмечаем в Новом Завете. Апостол Павел в своих Посланиях говорит о плоти и духе не как о разных частях человеческого тела, это лишь разные модусы человеческого бытия. Как указывает исследователь Нового Завета Джеймс Данн, Павел понимает термины «душа», «плоть» и «тело» как «аспекты», а не как «составные части». Личность человека для Павла – это две функции в нескольких измерениях[232]. «Жить по плоти» – не значит руководствоваться какой-то конкретной частью тела: это просто жить чисто по-человечески.
Современные нейрофизиологи не говорят ни о какой «душе» как о нематериальной части тела. Как, впрочем, и христианская Библия. Дуализм «душа-тело» – это понятие из области популярной культуры, и христианской, и светской. Тем не менее лучше всего считать суть человека единицей материальной, единым телом, а не «телом и душой», и именно такой подход мы наблюдаем и в современной нейрофизиологии, и в христианской теологии[233].
Как же это влияет на христианские представления о личном самосознании и на упования на загробную жизнь, ведь именно здесь идея бессмертной «души» оказывается очень кстати? Большинство христианских теологов говорят о своем понимании и самосознании, и упования в терминах отношений. Этот образ мыслей опирается на текст Писания и видит основу личности и самосознания верующего в его отношениях с Богом. Каждый из нас окутан сетью отношений – с родителями, с детьми, с родными и друзьями. Отчасти поэтому для нас так важна тема «Господь помнит о нас». Чтобы осмыслить эту идею, нам не нужно понятие «души», концепция отношений прекрасно оправдывает себя и без него. После Первой мировой войны подобное мировоззрение было принято и в философии, и в теологии, и именно оно помогает современным мыслителям сформулировать свое понимание того, как человек сознает себя[234].
Почему мы не можем перестать говорить о Боге
При обсуждении нашего следующего вопроса не так уж важно, согласны вы с идеями христианства или нет, поскольку речь у нас пойдет об одной из его основных тем, от которой нам все равно никуда не деться: мы так или иначе запрограммированы, чтобы думать о Боге и, более того, искать его. Об этом говорится во вступлении к самому важному, по мнению нынешних исследователей, богословскому тексту для всего западного христианства – «Исповеди» Блаженного Августина, написанной в 397–400 годах. Вот как выражает Августин свою мысль в молитве: «Ты создал нас для Себя, и не знает покоя сердце наше, пока не успокоится в Тебе»[235] (пер. М. Сергиенко). Идея «природного стремления к Богу»[236] в христианской традиции прорабатывалась с самых разных сторон, вспомним хотя бы идею Паскаля, что в человеческой природе зияет «бездна» в форме Бога и эта бездна так глубока, что ее не заполнить ничем, кроме Бога, или идею Льюиса о глубочайшем стремлении к смыслу, которое и внушено Богом, и ведет к нему[237]. Основная идея проста: и вера в Бога и сама религия как явление присущи нам от природы. Христианский нарратив говорит нам о естественном стремлении к Богу, научный нарратив – о том, что стремление к Богу естественно. Нетрудно видеть, что в этой точке нарративы пересекаются.
С рассветом «века разума» эту точку зрения стали всячески критиковать. Многие мыслители полагали, что религию людям навязывают. Религия вовсе не естественна, ее требует от нас культура или общественный конформизм. Однако в наши дни получены надежные доказательства, что религия – явление естественное. От этого она не становится ни хорошей, ни плохой, ни истинной, ни ложной. Рационалисты полагали, что религию порождает «сон разума», то есть состояние, когда рационально-критическая деятельность человека так или иначе приостановлена, но сейчас все больше и больше ученых соглашаются, что религию лучше понимать как природный феномен, присущую человеку когнитивную активность, которая ведется именно из-за присущего человеку образа мыслей, а не вопреки ему[238].
В связи с этим возникает сразу много интереснейших вопросов. Во-первых, если мы согласимся, что религиозные представления возникают естественным образом в ходе развития когнитивных способностей человека, как это расценивать с точки зрения атеизма? Хорошо это для него или плохо? Окончательный вердикт еще предстоит вынести, но лично я думаю, что это довод скорее в пользу теизма. Во-вторых, следует ли из естественной склонности к религии естественность теизма? Ведь религия, в конце концов, принимает различные формы (это не эмпирическая идея)[239], и теизм – лишь одна из них. В-третьих, как человек переходит от «естественной религии» к конкретной религиозной традиции, скажем, к христианству? Споры об этом ведутся давно, и некоторые наборы аргументов не утратили значимости и сегодня[240], однако очевидно, что в этой области в последние годы наметился огромный прогресс.
Относительно недавно возникла и особая эмпирическая дисциплина, изучающая этот вопрос. Понятие «когнитивное религиоведение» ввел оксфордский теолог Джастин Барретт (р. 1971), и так называют подходы к изучению религии с точки зрения наук о познании. Среди главных эмпирических достижений этой школы мысли – то, что религия возникает в результате нормальных мыслительных процессов, а не вопреки им[241]. Религия – одно из природных качеств, делающих человека человеком, а истинна она или ложна – другой вопрос. Религия естественна: она порождается автоматическими, бессознательными, не зависящими от культуры когнитивными процессами человека.
Основной нарратив христианства и иудаизма гласит, что человек создан «по образу и подобию Божьему» и со своего рода встроенным компасом, который ведет его к Творцу. Развивающийся в наши дни научный нарратив гласит, что религия – это естественная для человека когнитивная деятельность. Эти нарративы не тождественны, но, очевидно, тесно связаны. Может ли идея, что человек есть образ и подобие Божье, встроиться в представления о естественности когнитивных религиозных инстинктов? Ясно, что здесь открываются обширные перспективы для диалогов.
Эти открытия привели к некоторым неожиданным выводам. Так, например, Роберт Макколи, директор Центра мозга, разума и культуры при Университете имени Эмори, утверждает, что религия – это естественный результат когнитивных процессов у человека, а естественные науки – нет[242]. Макколи говорит, что и естественные науки, и теология прибегают к абстрактным формулировкам, которые сильно противоречат интуиции и требуют культурной поддержки. Это наталкивает его на вывод, что наука зависит от институциональной и культурной поддержки гораздо сильнее, чем религия. Если цивилизация рухнет, религия сохранится, а науку придется выстраивать заново.
Кроме того, Макколи делает важный и потенциально полемичный вывод: такой подход к религии предполагает, что люди, страдающие некоторыми когнитивными нарушениями, например, аутизмом или расстройствами аутистического спектра, должны считать религию «непостижимой» и «труднопознаваемой»[243]. То есть они попросту не поймут, что это такое. Недавно было проведено эмпирическое исследование, которое, похоже, подтверждает этот вывод: когнитивные искажения, связанные с расстройствами аутистического спектра и встречающиеся чаще у мужчин, чем у женщин, вероятно, лишают религиозную идею интуитивной когнитивной поддержки[244]. Похоже, надо подождать, подтвердят ли это более подробные исследования, и тогда уже смотреть, какие выводы из этого следуют для современных диспутов о религии и атеизме.
Когнитивный подход к религии, бесспорно, помогает нам понять, почему религия в человеческой культуре (и культурах) поистине вездесуща: все дело в ее «когнитивной естественности». Вероятно, К. С. Льюис несколько преувеличивал, когда говорил, что поиск смысла для человека так же естествен, как сексуальное влечение, физический голод или жажда. Однако нам ясен и ход его мысли, и то, почему новые когнитивные подходы к происхождению религии подтверждают его точку зрения[245]. Происхождение религиозных представлений зависит не столько от общественно-культурных условий, сколько от интуитивных стремлений, которые возникают при нормальном развитии и функционировании когнитивных систем человека[246]. А из этого явно следует, что идея полностью секулярного человечества, к которой так стремятся светские гуманисты и сторонники нового атеизма, попросту нереалистична, поскольку религия возрождается, даже если ее подавлять[247]. Кроме того, отсюда следует, что люди неверующие обладают природными способностями и склонностями, которые должны были привести их к религии, но либо не были активированы соответствующими триггерами в окружении и опыте, либо оказались подавлены влиянием общества или культуры.