После того как Эрнесто сделал Чичине предложение, его появления в доме Феррейра все чаще стали приводить к конфликтам. «Столкновения были жестокие, — вспоминала Долорес Мояно. — Прямота, откровенность и насмешливость Гевары делали опасным его появление на любом вечере. Когда Эрнесто приходил к нам в дом на ужин, мы всегда ждали чего-то ужасного — со страхом и восторгом одновременно».
По мнению Татьяны Кироги, Эрнесто прекрасно понимал, какую реакцию вызывает, и неодобрение окружающих заставляло его говорить резкие слова, «чтобы не чувствовать себя униженным».
Напряжение достигло максимума, когда как-то за ужином в Малагеньо речь зашла об Уинстоне Черчилле. Свидетелями конфликта стали и Долорес Мояно, и Пепе Агилар. Феррейра были известными англофилами, и имя Черчилля в их доме всегда произносили с глубоким уважением. Сейчас они снова рассказывали истории о Черчилле, которого Эрнесто не слишком жаловал.
В конце концов, не удержавшись, он вмешался в разговор, сказав, что Черчилль не лучше других политиков и «все они одним миром мазаны». Вот что, по словам Пепе Агилара, за этим последовало. «Орасио, отец Чичины, сказал: "Я это терпеть не буду", — встал из-за стола и вышел. Я взглянул на Эрнесто, думая, что если кто и должен уйти, так это мы с ним. Но он лишь улыбнулся, как шаловливый ребенок, и принялся есть лимон вместе с кожурой и косточками».
Чичина продолжала видеться с Эрнесто, но теперь тайно. Как-то раз, когда вся ее семья поехала в Росарио смотреть игру в поло, в которой участвовал ее отец, девушка договорилась с Эрнесто о встрече: он должен был спрятаться среди ее подружек в другой машине. Пока отец играл в поло, они тайком повидались друг с другом.
Мать Чичины, Лола, глубоко религиозная женщина, знала о чувствах дочери и была так обеспокоена перспективой получить себе в зятья Эрнесто, что, по словам Татьяны Кироги, дала обет святой Деве Катамаркской, покровительнице Аргентины: если Чичина разорвет отношения с Эрнесто, она сама совершит паломничество в провинцию Катамарка — к месту поклонения Деве, находящемуся далеко от их краев. (Лола выполнила обет, отправившись в паломничество на машине с личным шофером, однако испытание оказалось тяжелым: у них серьезно сломалась машина, и они много дней провели посреди жаркой пустыни. Эта поездка вошла в семейный фольклор Феррейра.)
Когда в декабре 1950 г. очередной университетский семестр подошел к концу, Эрнесто, как это ни удивительно, не приехал в Кордову, чтобы быть поближе к Чичине. Вместо этого он получил разрешение работать медбратом и устроился корабельным врачом на судно государственной нефтяной компании «Ясимьентос петролиферос фискалес».
На первый взгляд может показаться, что чары Чичины перевесила страсть к путешествиям, но правильнее будет предположить, что участие в мореплавании должно было придать Эрнесто мужественности в глазах любимой. Возможно, он хотел показать, что не меньше способен на подвиги, чем ее отец и дядья.
9 февраля 1951 г. Эрнесто отплыл в Бразилию на танкере «Анна Г.» и провел в море полтора месяца. Затем, вплоть до середины июня, когда он совершил свое четвертое и последнее плавание, Эрнесто больше времени проводил в море, чем на суше. Он плавал и на юг, и на север: от аргентинского порта Комодоро-Ривадавиа в Патагонии до британской колонии Тринидад и Тобаго, — заезжая в порты Кюрасао, Британской Гвианы, Венесуэлы и Бразилии.
Эрнесто не забывал о Чичине. Как только он возвращался в порт, то первым делом звонил своей сестре Селии и спрашивал, есть ли письма от Чичины. «Он просил меня как можно скорее прибежать к месту стоянки и принести письма. Я неслась со всех ног, выполняя его просьбу, — вспоминала она годы спустя. — Однажды брат попросил меня прибежать очень быстро, так как корабль скоро отправлялся. Я схватила письмо и помчалась, но, когда добежала до порта, корабль уже уходил, а Эрнесто стоял на палубе и смотрел на берег… потом он увидел, что я стою с письмом в руке и машу ему».
Друзьям и родным Эрнесто казалось, что он живет весьма романтичной жизнью: они получали экзотические сувениры из тех мест, где он побывал, и слушали захватывающие истории о путешествиях в открытом море. Приключения у него и правда бывали. Карлосу Фигероа Эрнесто, например, рассказал, как подрался в одном бразильском порту с американским матросом (правда, его сестра Селия уверяет, что это был англичанин, а стычка с ним произошл в Тринидаде). Этот случай, как показалось Карлосу, подкрепил его будущую враждебность к англосаксам. А Освальдо Бидиносту Гевара поведал, как во время плавания удалил матросу аппендикс с помощью кухонного ножа: единственный скальпель, имевшийся на корабле, был пущен в ход во время драки, и его забрали как вещественное доказательство.
Но, как Эрнесто ни старался уверить себя в романтичности морской жизни, она не соответствовала его ожиданиям. Молодого человека огорчало, что танкер слишком мало времени проводит в портах и он не успевает ничего увидеть. В мае, когда снова начались занятия в университете, Гевара в последний раз отправился в плавание, из которого вернулся в середине июня, и больше в море не выходил.
Эрнесто явно очень много читал и размышлял, будучи в море, потому что, вернувшись в Буэнос-Айрес, он преподнес отцу необычный подарок. Это была тетрадь с написанной им автобиографической повестью, посвященной отцу. Она называлась «Angustia (Eso es cierto)» — «Страдание (Это точно)». Повесть богата цитатами из различных философов, а в качестве эпиграфа автор выбрал афоризм Ибсена: «Образование — это способность справляться с трудными положениями, в которые ставит тебя жизнь».
Это произведение, изобилующее глубокими метафорами, раскрывает причину и природу депрессии, которую Эрнесто испытал и преодолел, пока был в море. Действие повести происходит во время краткого увольнения на берег в тропическом порту Тринидада. Эта довольно мелодраматичная повесть — первая из известных нам попыток Гевары написать художественное произведение. Хотя в предисловии он заявляет, что преодолел депрессию и снова может «улыбаться и вдыхать воздух полной грудью», в тексте явно нашли отражение его одиночество и страдания по поводу отношений с Чичиной, желание противостоять ограничениям, налагаемым обществом, и освободиться от них.
«Я падаю на колени, пытаясь найти решение, истину, побуждение. Надеюсь, что я рожден для любви, а не для того чтобы размышлять, сидя за столом, хорош человек или нет. Ибо я и так знаю, что человек хорош. Потому что рука об руку был с ним в деревне, на заводе, на лесозаготовках, в тюрьме, в городе. Видеть, что он здоров, в нем есть дух соратничества, он молод и полон сил, как молодое животное, но понимает, что исключен из общей картины, — это страдание. <…> Принести никому не нужную жертву, которая не поможет созданию новой жизни, — это страдание».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});