Я тоже с трудом сдерживал слезы. В тот миг я понимал, что вряд ли когда-нибудь смогу простить себя за предательство мисс Голд, но я выбрал меньшее из двух зол. Я знал, что своей ложью защитил маму, следовательно, поступил правильно. Она ведь все равно доберется до меня, и никто не сможет ее остановить. Потом я вспомнил, как добра была ко мне мисс Голд. И внезапно понял, что сильно подвел ее. Я не хотел никому вредить и причинять боль, особенно мисс Голд. От этих мыслей я буквально окаменел. Стоя посреди кухни временного приюта, я мечтал лишь о том, чтобы превратиться в жука, заползти под какой-нибудь камень в саду и остаться там навсегда.
Глава 3
Суд
Два дня спустя мисс Голд приехала за мной, чтобы отвезти в окружной суд. Когда машина только тронулась, я забился в угол и стал смотреть в окно; мы молчали. Мисс Голд ехала по шоссе 280 вдоль акведука; много лет назад наша семья этой же дорогой добиралась до парка «Мемориал». Наконец мой ангел-хранитель немного оттаял; мисс Голд тихим голосом принялась объяснять, что сегодня решится, окажусь ли я под постоянной опекой суда или же вернусь к маме. Я не понял, что значит «опека суда», зато вздрогнул, услышав о возвращении в родной дом. Искоса посмотрев на мисс Голд, я задался вопросом, на чьей машине я поеду после слушания: вместе с ангелом-хранителем или в старом семейном фургоне? Я спросил ее, возможно ли, что мама заберет меня прямо сегодня. Мисс Голд в ответ похлопала меня по руке и кивнула. Сердце ушло в пятки. У меня не было сил сопротивляться. После нашего разговора на выходных я не мог нормально спать. И чем ближе мы подъезжали к суду, тем яснее я чувствовал, как тает защита, которой окружила меня мисс Голд, и на горле все крепче сжимается петля маминых угроз.
Руки сами собой сжались в кулаки. Начался обратный отсчет.
Вдруг кто-то ласково погладил меня по плечу. Я инстинктивно закрыл лицо от удара, и мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять: я задремал. Глубоко вздохнув, я помотал головой, стараясь успокоиться.
— Дэвид, — начала мисс Голд, — прошу тебя, выслушай меня очень внимательно. Сейчас с тобой говорит Пэм, а не мисс Голд, твой друг, а не социальный работник. Понимаешь?
У меня вырвался тяжелый вздох. Я знал, что до суда осталось всего несколько километров.
— Да, мэм, понимаю.
— Дэвид, твоя мама поступила с тобой плохо. Очень плохо. Нельзя так обращаться с детьми. Она больна.
Хотя голос Пэм был тихим и спокойным, я видел, что она вот-вот расплачется.
— Помнишь, в понедельник я сказала тебе, что однажды тебе придется принять очень важное решение? Так вот, этот день настал. И решение, принятое сегодня, повлияет на всю твою оставшуюся жизнь. Сегодня ты — и только ты — определишь свою судьбу. Я сделала все, что могла. Твои учителя, школьная медсестра, тетя Мэри — они тоже сделали все, что было в их силах. Но теперь твоя очередь. Дэвид, ты ведь такой молодец. Я вижу, что ты очень храбрый мальчик. Далеко не у всех детей хватает мужества рассказать о таких вещах. Однажды то, что с тобой случилось, останется в прошлом… — Мисс Голд на секунду замолчала. — Дэвид, я верю, что ты можешь спасти себя.
— Мне не кажется, что я храбрый, мисс Голд, — робко ответил я. — Я себя чувствую… предателем.
— Дэвид, — улыбнулась Пэм, — ты ни в коем случае не предатель! Даже не думай об этом!
— Но если мама больна, что будет с моими братьями? — спросил я. — Вы им поможете? Что, если она ополчится на одного из них?
— Сейчас я должна позаботиться в первую очередь о тебе. Мы не получали сообщений о том, что твоя мама издевалась или издевается над другими детьми. Но с чего-то надо начинать. Давай решать проблемы по мере их поступления. Согласен? И Дэвид… — Мисс Голд заглушила машину. Мы стояли у здания суда.
— Да, мэм?
— Я хочу, чтобы ты знал: я тебя люблю.
Я посмотрел в глаза мисс Голд, чистые, добрые, без малейшего намека на ненависть.
— Я правда тебя люблю, — повторила она, погладив меня по щеке.
Я кивнул, стараясь сдержать подступившие слезы, прижался лицом к ее ладони и все-таки заплакал. Я плакал, потому что прекрасно понимал: совсем скоро мне придется предать Пэм.
Через несколько минут мы зашли в приемную суда, и мисс Голд взяла меня за руку. Мама и мальчики сидели на одной из длинных скамеек. Мисс Голд кивнула, когда мы проходили мимо них; краем глаза я заметил, что в честь суда мама надела красивое платье и уложила волосы.
А у Рона нога была в гипсе.
Никто не обратил на меня внимания, но я все равно почувствовал мамину ненависть. Мы с мисс Голд сели подальше от них, ожидая, когда судья вызовет нас. Ожидание было невыносимым. Внезапно мне в голову пришла идея: я тихо попросил у мисс Голд ручку, листок бумаги и быстро написал несколько предложений.
Маме.
Прости меня, пожалуйста. Я не хотел, чтобы все так вышло. Я не хотел раскрывать наш секрет. Не хотел позорить семью. Ты когда-нибудь сможешь меня простить?
Твой сын Дэвид.
Мисс Голд прочитала записку и кивнула, разрешая передать ее матери. Я кинулся к маме, сразу превратившись в прежнего Дэвида, в мальчика, не имеющего права на любовь. Прижав руки к бокам и уставившись в пол, я ждал, что она хоть как-то отреагирует: закричит, ударит, оттолкнет. Но мама вела себя так, будто меня вообще там не было. Тогда я отважился поднять голову и, избегая встречаться с маминым взглядом, робко протянул ей записку. Она выдернула бумажку из моих пальцев, бегло прочитала ее и тут же разорвала. Опустив голову, я поплелся назад к мисс Голд; она обняла меня за плечи, но ничего не сказала.
Через несколько минут нас вызвали в зал суда. Я сидел за темным столом и испуганно смотрел на строгого мужчину в темной мантии.
— Не бойся, — прошептала мисс Голд. — Судья будет задавать тебе вопросы. И очень важно, чтобы ты говорил правду, — сказала она, сделав ударение на последних словах.
Зная, что моя судьба вот-вот решится, я нервно похлопал мисс Голд по руке:
— Простите, что причинил вам столько хлопот…
Я хотел рассказать ей правду — настоящую правду, — но не мог собраться с духом. Недостаток сна лишил меня силы воли. Мисс Голд ободряюще улыбнулась, сверкнув жемчужно-белыми зубами. Я почувствовал знакомый цветочный аромат ее духов. Закрыл глаза, глубоко вдохнул…
Прежде чем я понял, что происходит, секретарь начал зачитывать номер дела. Когда он упомянул мое имя, я вскинул голову и встретился взглядом с судьей, который внимательно смотрел на меня.
— Да, да, дело Пельцера. Помню. Я полагаю, окружной представитель здесь? — спросил он.
Мисс Голд откашлялась и подмигнула мне:
— Началось. Пожелай мне удачи!
Судья обратился к мисс Голд:
— Слово предоставляется окружному представителю органов социальной защиты.
— Спасибо, Ваша Честь. Основываясь на результатах медицинского обследования Дэвида Пельцера, свидетельских показаниях его бывших учителей, работников школы и моих отчетах, округ настаивает на передаче мальчика под постоянную опеку суда.
Я, не отрываясь, смотрел на мисс Голд и едва различал, что она говорит. То есть я прекрасно видел, что она открывает рот, но голос ее почему-то был хриплым и неуверенным. Потом я заметил, что у нее дрожат колени. И закрыл глаза. «Вот и все», — подумал я. Когда мисс Голд вернулась на место, она сразу постаралась скрыть трясущиеся от волнения руки за материалами дела.
— Миссис Пельцер? Вы хотели бы что-то добавить? — спросил судья.
Все присутствующие в зале мгновенно повернулись в мамину сторону. Сначала я подумал, что она не расслышала судью, поскольку продолжала смотреть на его стол с абсолютно равнодушным выражением лица. Потом я понял, чего она добивается: она пытается смутить его взглядом.
— Кхм… Миссис Пельцер! Вы хотели бы что-то добавить по поводу вашего сына, Дэвида?
— Мне нечего сказать, — ровным голосом ответила мама.
Судья потер лоб, потом покачал головой:
— Хорошо. Спасибо, миссис Пельцер. Это будет отмечено в протоколе. — Затем он обратился к мисс Голд: — Случай необычный и непростой. Я внимательно прочитал все материалы дела и обратил внимание вот на что….
Судья углубился в подробности, и я потерял счет времени. Внутри все медленно сжималось. Я знал, что через несколько минут суд закончится и мама заберет меня назад в «сумасшедший дом». Я посмотрел в ее сторону: от маминого лица по-прежнему веяло каменным холодом. Я закрыл глаза и представил, как снова сижу в позе военнопленного на ступенях лестницы, ведущей в гараж. Пусть сейчас я не хотел есть (в приюте хорошо кормили), но даже воспоминание о том, как я страдал от голода, заставило меня содрогнуться. Я не знал, смогу ли вернуться к такому существованию. Я всего лишь мечтал избавиться от боли и унижений.