Дарак вошел без стука, и женщины живо засуетились. Он изучил меня, а затем усмехнулся, довольно щедро заплатив им за труды и вытолкал их за дверь. Закрыв ее за ними, он прислонился к ней спиной, глядя на меня. За день он приобрел тунику черного цвета, отделанную черным бархатом, опять же, очень уж скромную, но он в ней выглядел хорошо. На новых сапогах у него поблескивали агатовые пряжки.
— Ты прекрасна, — сказал он. Он подошел и понюхал мои волосы. — Прекрасна, — снова сказал он. Его рука скользнула по коже моей шеи и руки. — Белое на белом. Ты поступила умно, выбрав это. Твоя гладкая кожа — она никогда не покрывается загаром и не краснеет. И не сохраняет шрамов, — добавил он. Его пальцы двинулись вновь. Он даже теперь помнил, куда меня пырнула Шуллат, хотя всякие следы давно исчезли. Внезапно он отступил, и лицо его чуть окаменело.
— Я принес тебе вот это.
Я взяла кусок шелка, развернула его. И уставилась в прохладную зеленую глубь; и восемь овальных глаз отвечали мне таким же взглядом. Все мое существо потянулось к нему, но я не хотела в то время, чтобы он покупал мне нефрит или заставлял меня смотреть на него. Они любили нефрит, и с тех пор, как мы покинули Ки-ул, я не носила того, который отняла у Шуллат. — Тебе не нравится? — спросил он, слегка уязвленный.
— Нравится, — призналась я, — больше, чем что-либо.
— Я слышал, как ты во сне говорила о нефрите. — Он подошел ко мне поближе и застегнул ожерелье у меня на шее. Оно было таким прохладным, восемь глаз воды, заключенных в золотые берега.
— Дарак, — тихо произнесла я.
— Даррос, — поправил меня он. — И не забудь.
Он поцеловал меня в шею.
— Надень и золотые кольца, а лучше тот золотой браслет, который Маггур украл для тебя у своей бабы в лесном стане.
Я сделала, как он сказал. Браслет не был безвкусно-крикливым и придавал некоторый шик гладкой белизне платья. Надела я также и черный шайрин, когда солнце за узким окном заходило, заливая красным крыши Анкурума.
С нами отправились Маггур, Глир и несколько человек «охраны» верхом на лучших лошадях. Эллак, Дарак и я ехали в какой-то карете, нанятой для этой цели, душной, шаткой, влекомой двумя толстыми лошаденками. Дарак и Эллак беспокойно ерзали в тесноте повозки. Эллак тоже оделся в черное, подстриг себе бороду и брови, и, надо полагать, помылся старательней, чем обычно. Невероятное дело: он тоже выглядел красивым.
Карета шумно подскакивала на камнях.
— Дождь закончился. Обратно пойдем пешком, — поклялся Дарак.
Глава 2
Полагаю, для людей вроде Дарака неопределенность — это жизнь, а опасность — вино жизни. Тогда, подхваченная течением, заразившаяся ею возбуждением и хладнокровием, я действительно не понимала глупости того, что мы делаем.
Дом посредника располагался в «садовом» конце Анкурума, на возвышенности. Из всех его окон открывался великолепный вид, и к нему прилегали террасированные дорожки, где звенели маленькие фонтаны и важно расхаживали прирученные птицы с ярким цветастым оперением. В портике, через который нас провел слуга, горели алебастровые светильники. На фресках стен были изображены обнаженные танцовщицы. Я увидела, что Эллак с трудом удерживается от непристойных острот. Маггур и остальные остались во дворе. Вечер покажется им непроходимо скучным, если они не смогут затеять игру в кости или драку с другими конюхами и слугами, засевшими в близлежащих тавернах.
За залом при входе двойные двери вели в просторное помещение, откуда открывался вход в другие, не менее просторные залы. Здесь среди висящих цветочных гирлянд бродили гости, вежливо беседуя друг с другом. Они деликатно потягивали вино и брали с подносов лакомые кусочки сластей и пряностей.
Эллак смотрел на все это беспокойным взглядом. А Дарак казался надменным от нетерпеливого раздражения. К нам подошел слуга.
— Даррос из Сигко, сударь?
Дарак кивнул.
Слуга сделал несколько напыщенных жестов, провел нас через зал, где собрались гости, вокруг нескольких изукрашенных домашних фонтанов и далее — вверх по лестнице. Здесь нас приветствовал хозяин дома, кругленький лоснящийся мужчина, который пораженно взглянул на меня.
— Добро пожаловать, Даррос, добро пожаловать. Я так рад, что ты смог прийти.
Брови Дарака пренебрежительно дернулись, когда он улыбнулся.
— Очень приятно.
— А ваши спутники… — Малюсенькие глазки снова покосились в мою сторону. Я его одновременно и завораживала и отталкивала. Если я была степнячкой, то вполне могла чего доброго оказаться неотесанной дикаркой. В Анкуруме нечасто видели степных воинов и их жен, а когда они заезжали туда, к ним всегда относились, как к дикарям.
— Эго моя дама, — представил меня Дарак. Это был принятый в свете термин для обозначения любовницы. Тем не менее посредник вздрогнул.
— Ваше приглашение для меня — большая честь, — поблагодарила я его, и он сразу успокоился.
— Может быть, вы тоже прибыли с севера? — спросил он, но глаза его скользили одобрительным взглядам по моей груди.
— Да, — подтвердила я, — несмотря на мое низкое происхождение из степных племен, я получила вполне приличное воспитание.
Дарак совершенно откровенно ухмылялся.
— По-моему, здесь есть люди, с которыми мне надо встретиться, — напомнил он.
— В самом деле. Но сперва еда. А потом развлечение.
— Конечно, — кивнул Дарак.
Глаза посредника устремились теперь на Эллака, который снял с подноса три чаши с вином и осушал их одну за другой.
Ужин подали очень скоро, хотя возможно не достаточно скоро для Эллака, который набросился на него, как голодный стервятник. Другие гости с тревогой смотрели, как он набивал рот жареным мясом и вытирал стекающий по бороде сок кусками фигурного хлеба. Дарак, раздраженный и, наверное, сам ставший немного неуверенным в себе от чрезмерной утонченности городских манер, не сделал ни малейшей попытки остановить его. Сам он ел мало, а я как обычно только отщипывала небольшие кусочки, но Эллак, с аппетитом, сделавшим бы честь всем троим, поглощал, невзирая на рыгание, все блюда. Раньше я никогда не обращала внимания на этот особенный аппетит среди людей, набрасывавшихся на еду, как волки, но здесь он вызывал явное недоумение.
Ужин подавали в огромной столовой, освещенной множеством свечей. Тут стояли низкие с подушками ложа и низкие столы; они образовывали полукруг с выложенным мраморными плитами полом в центре, где выступали жонглеры, танцоры и акробаты под бой маленьких барабанов и звуки тростниковых свирелей.
Когда унесли последние блюда, подали чаши для ополаскивания пальцев и салфетки, а затем принесли свежие подносы с вином и сладостями, центральная плита мраморного пола ушла вниз. Должно быть, опускающее устройство было нововведением в доме посредника и потому вызвало аплодисменты. Слуги побежали к скоплениям свечей, опустили их на шнурах и погасили. Утопленная плита начала постепенно подниматься. Свет был очень тусклым, с легкой дымной краснотой и запахом ладана. Плита сравнялась с полом; на ней лежала обнаженная женщина с нарисованными по всему белому телу серебряными листьями, с сеткой из алых самоцветов между бедер. Когда она поднялась на ноги, я увидела, как она расцветила себе лицо: белые губы и алые блестящие веки, словно из них вытекала свежая кровь. Но внимание мое приковала змея. Все кругом ахнули. Гостей сумели увлечь. Несколько женщин взвизгнули, но не отвели глаз. Змея тоже была красно-белой, толщиной по меньшей мере с талию женщины и футов в двадцать с лишним длиной. Заиграла музыка, медленная и плавная, переходящая от одной каденции к другой, обвивая женщину так же извилисто, как и змея. Они танцевали вместе, петляя и извиваясь друг вокруг друга. Танцовщица была одной из тех — «гуттаперчевых» — и для нее не составляло труда извиваться змеей. Внезапно из двери в противоположной стене выскочил мужчина. Он прошелся колесом в центр зала, и женщина нагнулась перед ним в ожидании, обвитая змеей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});