— Нам надо больше хвороста для костра, — заметил Мендельн.
Хватаясь за возможность побыть в ещё большем уединении, Серентия быстро отреагировала:
— Я схожу и соберу его. А ты в это время позаботься, чтобы костёр не погас.
Она выскользнула из лагеря и стала собирать маленькие, сломанные ветки. Поиск не требовал много внимания, что позволило её мыслям перенестись к менее запутанным — и менее болезненным — темам. Но дочь Сайруса собрала не больше половины охапки до того, как ощущение покалывания на шее заставило её оглянуться.
— Лилия! — присутствие благородной девы здесь было так неожиданно для Серентии, что она уронила несколько веток. Она в изумлении смотрела на златокудрую женщину.
Та подошла к ней тихо, как кошка.
— Прости меня, — тихо проговорила Лилия. — Я не хотела напугать тебя.
— Что… Что ты здесь делаешь? Я сама справлюсь с хворостом.
— Я хотела поговорить с тобой, только и всего.
— Поговорить со мной? — дочь торговца подумала с испугом, что она уже знает, о чём. — В этом нет необходимости…
Лилия подошла ближе.
— Но необходимость самая насущная, дорогая Серентия, самая насущная, — пристально глядя в глаза собеседницы, она положила мягкую ладонь ей на руку. — Ты особенный человек для Ульдиссиана, а значит, и для меня. Я хочу, чтобы всем его друзьям было удобно со мной. Я хочу, чтобы ты думала обо мне не только как о его возлюбленной, о его будущей жене, но и как о своём друге.
Если Лилия ожидала, что эти слова её утешат Серентию, то она ошиблась: всё было как раз наоборот. Боль кольнула сердце Серентии при словах «возлюбленная» и «жена», которые снова и снова отдавались у неё в ушах. Она чувствовала огромный стыд из-за того, что Лилия знала, как сильно она ревнует. Серентия старалась подавить бурлившие в ней чувства, убедить себя, что они преувеличены… Но в итоге они по-прежнему означали для неё очень многое.
Со слезами на глазах она вырвалась из объятий Лилии. Хворост выпал из рук, но она не обратила на это внимания. Серентия побежала, не думая о том, куда. Лишь бы оказаться подальше, подальше от любого, кто знает, что она думает.
Ветви деревьев цеплялись за одежду. Серентия несколько раз споткнулась на неровной почве. Один раз она запнулась за торчащий вверх корень. Ни одно из этих препятствий не заставило её остановиться и, быть может, таким образом прийти в себя. Серентия каждый раз просто выпрямлялась и бежала дальше. Буря чувств заволокла ей разум.
Впереди неё выступил силуэт. Не обращая внимания, она продолжала бежать. Только когда стальная хватка сдавила её, она начала возвращаться к реальности.
И тогда она открыла рот, чтобы закричать.
Одна рука в перчатке быстро сдержала её крик. Серентия попыталась освободиться, но ещё кто-то встал позади неё, чтобы дочь торговца не убежала.
Первый подался вперёд, в капюшоне он походил на призрака.
— Веди себя тихо, девочка… — прошипел он. — Или будешь наказана!
Она начала замечать других, похожих на первого, людей в капюшонах и броне. Сначала она приняла их за стражей инквизиторов, но затем символ на нагруднике на миг проблеснул в лунном свете, и она увидела, что это знакомый треугольный символ Храма.
Серентия попыталась заговорить, объяснить, но её попытка вылилась лишь в то, что она получила стремительную и болезненную пощёчину.
— Брат Рондо! Осторожней с ребёнком!
Голос был низким и спокойным, и его добрый тон напомнил Серентии об её отце. Тёмная фигура на чудовищно огромном жеребце приблизилась к тому месту, где двое держали девушку. Когда высокий наездник спешился, грубые воины отпустили Серентию и припали на одно колено. Хотя её больше не держали, она почувствовала побуждение последовать их примеру.
— Простите меня, Ваше Преосвященство, — с тревогой в голосе пробормотал тот, кого звали Рондо.
— Твой энтузиазм достоин похвалы, а вот над тактом нужно поработать, брат, — рука в перчатке тронула покрытую голову Рондо, затем внимание её обладателя обратилось к Серентии.
— Дитя моё, не надо так дрожать при моём появлении. Я — друг, не надо бояться, — при приближении стали видны его черты.
В противовес его бледной коже у него были густые волнистые тёмные волосы и тёмные брови. Элегантные усы подчёркивали его величественность. Его улыбка, как и тон его речи, напомнила Серентии об отце.
— Я — Малик, высший жрец ордена Мефиса…
— Храма Триединого, — выдохнула Серентия и инстинктивно наклонила голову.
— Верующая! Как восхитительно! — Малик протянул руку, которую, после некоторого колебания, девушка взяла. — И я приношу извинения за усердие брата Рондо. Мы всегда рады выполнить нашу задачу…
Его последние слова заставили Серентию насторожиться. Она сразу же вспомнила всё, что произошло в деревне, вспомнила, как Собор немедленно обвинил Ульдиссиана, даже не пытаясь выслушать его. Присутствие Малика вдруг перестало действовать на неё успокаивающе.
Наверное, высший жрец как-то понял это, потому что он вздёрнул голову и сказал:
— Будет, дитя моё! Я же сказал, я друг тебе! Я чувствую твоё отторжение… — без разрешения он положил руку ей на грудь. — А ещё я чувствую, — Малик нахмурился, — …что ты не та, кого мы ищем. В тебе проскальзывает некая искра, но она слишком слаба…
Не подумав, Серентия сболтнула:
— Ульдиссиан…
Густые, тёмные брови Малика поднялись.
— Ульдиссиан? Так его зовут? И ты думаешь, что он — тот, кого мы ищем?
Она плотно сжала губы.
Брат Рондо хотел было встать, но Малик взмахом руки приказал оставаться в прежнем положении. Высший жрец подался вперёд, так что его лицо, в первую очередь глаза, заслонили обзор Серентии.
— Ты боишься. Но почему… Разве что… — он улыбнулся шире, показывая превосходные зубы. — А! Собор! Конечно же, это он! Инквизиторы, без сомнения!
Серентия ничего не сказала на это, хотя столь точная догадка навела на мысль, а не может ли он читать её мысли.
— Собор… Не мудрено, что ты не доверяешь. Брат Рондо, один из наших доносчиков ведь сообщил о смерти не только одного из наших, но и служителя Собора?
— Да, Ваше Преосвященство. В деревне Сераме, по его словам. Убийство нашего проповедника было особенно зверским…
— Да, да, — взмахом руки призывая его вновь замолчать, Малик сказал Серентии. — И Собор обвинил этого твоего Ульдиссиана, не так ли?
— Да, — наконец ответила она, часть её недоверия снова рассеялась.
— Обычное дело для них. Если они не могут понять что-то, они избавляются от этого. Скорбью объят тот день, когда Пророк начал проповедовать свои кощунства… — высший жрец встал рядом с Серентией, подбадривающе охватив её шею рукой. — Но мы — не Собор, дитя. Храм Триединого всегда проповедовал мирное разрешение всех дел, ты понимаешь это? Хорошо! Я бы не хотел, чтобы ты думала, будто мы можем поступить так же, как они! Скорее, мы здесь, чтобы сделать прямо противоположное, и это определённо знак для нас, что мы встретились таким неожиданным образом! Ты можешь отвести меня к своему Ульдиссиану, и тогда все наши проблемы будут решены…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});