…Тогда, опустившись, они свернули крылья, шли лесными тропами, не спеша и отвлекаясь. Серо-белый венец корпуса Ило маячил над деревьями далеко впереди. Вечер был тихий и теплый, хотя темнело по-январски рано. Ли споткнулась о корень, ушибла палец. Пришлось сделать привал на продолговатом пятне мягкого мха под дубом.
В лесу стояла та глубокая тишина, которая бывает при переходе к ночи — когда земля будто сама к себе прислушивается. Шелестнули листки на ветке — и замерли. Стрекотнуло в траве насекомое — тоже стихло. В просветах между деревьями драгоценно сверкали звезды.
Ночь надвигалась темная, новолунная. Они видели только звезды да друг друга — слабо светящиеся силуэты на примятом мху. Какая-то птица со светлыми глазами и зобом утроилась на ветке над ними на ночлег.
У Берна было приподнятое настроение, впору заговорить стихами. «Вечны звезды над нами… вечен шелест листьев… вечна и ты, любовь!» Он тихо засмеялся.
— Тс-с… — Ли положила пальцы на его губы, приподнялась. — Слушай. Слышишь?
Сначала он не понял, что надо слушать. Притих, затаил дыхание — и услышал нарастающий со всех сторон шорох. Ему стало не по себе. Шорох был похож на движение множества насекомых в сухой листве, но какое-то спонтанное, крадущееся. Прошуршит — и прекратится. Справа, слева, вблизи, вдали…
— Это трава растет, — удивленно-уверенно заявила Ли. — Ну конечно! Она ведь под прошлогодними листьями. Каждый стебелек растет-растет, выпирает-выпирает, набирается сил… потом как наподдаст плечиком — и сдвинул с себя лист. Они и шуршат.
И она показала как — плечиком. Лицо ее фосфоресцировало, казалось похожим на негатив: светлые губы, мягко сияющие, будто струящие свет глаза, тепло рдеющие щеки. Когда-то Берн пугался такого — а сейчас ее лицо было для него только необычайно красивым и дорогим.
— С чего бы сейчас росла трава? Еще зима.
— Зим не бывает, только в горах и у полюсов. Уже давно весна И вообще времен года три: весна, лето, осень. Вы отстали от жизни. герр профессор!
— Не называй меня так!
— Хочу — и буду. Поговори со мной на своем старом языке, а?
— А… так из-за того ты и влюбилась в меня, как в диковинку?
— Чудачок! Я просто полюбила тебя, понимаешь? Какой ты есть. Со всем, что в тебе есть. Даже с… даже с твоей «ди люге». Ой, как ты это делаешь!
— Перестань, пожалуйста! — Берн рассердился: Ли в стремлении поддразнивать иногда заходила слишком далеко. — Во мне нет никакой «ди люге». С этим покончено. Да и тогда я так сказал не с умыслом. Понимаешь, истина для вас была бы слишком сложна, вы не поняли бы…
— Истина не бывает сложна. Это ты сам запутался.
— Нет, но понимаешь…
— Я все понимаю. Все-все-все! Гораздо больше, чем можно сказать. Вот… и вот…
Ее теплые губы коснулись его правого глаза, потом левого. Берн покорно и блаженно закрыл их. Ну конечно же, она все понимает и во всем права. Сейчас весна, волна жизни гонит из почвы траву, травинки сдвигают листья — плечиком. И Ли — как весна: бесконечно более наивная, чем он, и бесконечно более мудрая. Цельная натура, которую ИРЦ передает без поправок.
Вдруг он почувствовал какую-то перемену. Открыл глаза: девушка настороженно смотрела в глубь леса. Хотел спросить — но Ли прикрыла ему рот ладонью.
Тогда и он приподнялся, повернул голову: невдалеке, не далее сотни метров, между деревьев сновали серо светящиеся сутулые фигуры с руками до колен.
«Эхху?!»
Их было много — целая толпа сумеречных безобразных силуэтов. Из леса прибывали новые. Некоторые брели, переваливаясь на полусогнутых ногах, опустив руки почти до земли; другие цеплялись за ветки, опирались на невидимые дубины; третьи и вовсе, не выдержав искуса ходьбы, опускались на четвереньки.
Берн оцепенел, по спине и рукам разлился холод. «Что делать? Бежать?
Догонят, уже было. Забраться на дерево? Они лазают не хуже…»
Из толпы скрюченных привидений выдвинулся один, указующе махнул. В его фигуре и движениях было что-то знакомое. «Вождь! — понял Берн. — Тот, что убивал меня… а потом видел живого в лаборатории, спеленатый в кресле. Не приведи господи встретиться еще!» Племя дикарей поковыляло за вожаком в сторону Биоцентра. В сторону… уф! Берн облегченно расслабился.
— Они нас не заметили, они не видят в теплых лучах, прошептал он Ли. Лежи спокойно, не бойся.
— Они идут к Биоцентру!..
Только к двоим Эоли не относился, как к объектам наблюдений: к Ило и Ли. И обоих он потерял. Да не только их — все. Рухнули замыслы, сгорели в хлорном дыму достижения. Жизнь надо начинать с нуля, имея только опыт ошибок и поражений. Опыт неудачника.
Он лежал на траве лицом вниз. Не нужен ему ни комфорт, ни звездное небо.
Тошно и глядеть на звезды, далекие огненные громадины, подтверждения человеческого ничтожества.
…Но Ило, Ило! Все доказал, поставил на своем (не то, не на своем… а на чем? На страхе будущего?..) — и все же нельзя было так. Не прав он, за пределами логики не прав. Но — сделано.
(И как он покрылся в тот миг сыпью! От нервных мыслей, от чувства поражения?
Вот это да! Выходит, он давно держится на самоконтроле, на биологических знаниях — гальванизирует ими дряхлеющее тело. Проще было бы омолодиться в машине-матке, в его власти… но это не для него, совестливого! Не надо, не надо о нем так — я просто злюсь.)
…И «обратное зрение» не сладилось. А какие были надежды! Восхищался своим умением использовать обстоятельства: пугнул эхху убитым Алем. Ну, вышло что-то разок… так ведь обстоятельство-то уникальное, другое подобное и через тысячу лет не появится. На таких науку не сделаешь. И в подсознании Альдобиана таким способом не проник.
…Чем он пленил Ли? Что он знает о нынешних отношениях мужчин и женщин! Не будет у них ладу, не будет.
— Потому что ты этого не хочешь? Ли поднимет, возвысит его. Она нашего времени.
— Ли еще малышка.
— В том-то и дело, что нет. В этом ошибка: я считал ее наивной, опекал. А она — сильная, сама хочет опекать и заботиться. И нашла себе Аля. Ах, Ли!..
— «Ах, Ли»! И этим ты не прав: ищешь ошибки, умствуешь там, где надо просто любить. Как она. Она не нашла Аля — она полюбила.
Эоли поднялся на локтях, поглядел влево, на коттедж Ли, потом вправо, на жилище Аля. И там, и там было темно. Они в парке? Где бы ни были, но они теперь вместе. И счастливы.
«Это черт знает что! — Он сел, обхватил колени руками. — Аль из Земной эры, кое-как доведенной до человеческих кондиций, — и счастлив, счастливый соперник: А я, зная, умея, понимая несравнимо больше, в большей степени владея возможностями этого мира, — несчастлив. Чепуха какая-то! Что же мне: опроститься: поглупеть для душевного благополучия? Да гори оно синим огнем, не надо мне такого! Пусть на мою долю выпадет побольше другого счастья творчества, счастья Ило. А звезды?..»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});