Читать интересную книгу Ящик Пандоры - Александр Ольбик

– Видимо, кто-то ее кормил только молоком, – предположил Дарий, – смотри, с каким аппетитом она его лакала. – И послал найденышу воздушный поцелуй. – Красивая киса, правда?

– Все они красивые, пока не начнут с котами вазгаться. Все как у людей.

– Ну, предположим, это тебя не касается, наоборот ты стала еще красивее…

– Не обольщайся, это не твоя заслуга. С тобой я скоро превращусь в рабочую лошадь.

Дарий смотрел в окно, за которым обогащался золотистым светом мир, а на лавочке, куря и лузгая семечки, этот солнечный мир заполняла Медея. Судя по тому, как она затягивалась сигаретой и как держала ее в откинутой руке, можно было с уверенностью констатировать, что Медея на тот момент никакого отношения к абстиненции не имела. Но Дария занимали другие мысли, он прикидывал, каким образом или, вернее, с какого бока начать разговор с Пандорой на интересующую его тему…

Доев отбивную, которая была сочной и ароматной, но которая после превосходной и сытной окрошки не так была аппетитна, Дарий, не кладя на стол вилку, спросил Пандору, придав голосу если не ласкательную, то во всяком случае ненавязчивую интонацию.

– Скажи, что ты чувствовала ночью, когда смотрела, как горит этот несчастный дом? Только, пожалуйста, не думай, что я хочу тебя на чем-нибудь подловить.

И началось, и началось бестолковое ковыряние вилкой в куске мяса. Глаза опустила в тарелку, губы брезгливо поджала, и тут же дал о себе знать нервный тик, который всегда возникает в ее нижнем веке… Так конвульсивно затрепетало, будто его подключили к току. Она взяла в руки бокал с кьянти, но пить не стала, просто вертела фужер своими длинными пальцами с отполированными ногтями. Поблескивали стеклянные выпуклые бока фужеров, призрачным гранатовым светом томилось вино, и не очень весело искрились недорогие камушки в ее кольце.

– Ну чего ты молчишь, Пандорочка? Я же не следователь и не ловлю тебя на слове, мне надо знать, с кем я живу… – Он наконец отвязался от вилки, положив ее в пустую тарелку, взял Пандору за руку двумя руками и стал гладить, всматриваться в ее лицо, как будто хотел взглядом приподнять ее ресницы и унять трепыхающееся веко. Ему было ее жаль, и он решил больше не задавать вопросов, тем более, что услышал, как в комнате звонит телефон. Он поднялся и вышел из кухни.

Пандоре было слышно, как Дарий кому-то говорил:

– А что еще можно от гнилой попсы ожидать? Ну черт с ними, жаль только нельзя морду набить… – Пауза, видно, кто-то говорил на другом конце провода, а Дарий терпеливо слушал, а когда выслушал, заключил: – Хор, Зенон, спасибо за информацию… Да, да, я потом их заберу и постараюсь отреставрировать. Да ладно, ничего страшного…

Уже на кухне Пандора спросила:

– Что-нибудь случилось?

– Случается с тобой, а у меня все расписано как по нотам…

– Ну, если секрет, – извини, – и Пандора принялась складывать в раковину посуду.

Дарий нервно закурил и шире приоткрыл окно.

– Какие могут быть секреты у человека, чей труд в буквальном смысле втоптали в грязь? Звонил бармен из санатория, куда я вчера ездил…

И он рассказал Пандоре о том, что ему поведал Зенон. Даже язык не поворачивался, насколько услышанное от него не вязалось с солнечными отсветами мимотекущей жизни. Как он понял, после его отъезда из санатория начался дождь, и Орхидее, когда она шла к машине, ее слуги выстлали в накопившейся у входа лужице мостик из… из его, Дария, картин. Чтобы, не дай бог, ее светлость не промочила свои босоножки, подаренные какой-то царицей из последнего на земле племени африканских каннибалов.

– Так и оставили картины в луже? – спросила Пандора.

– Не просто оставили, а прошли по ним. Я такого от Марио Ланца просто не ожидал, – Дарий налил в фужеры вина. Выпил и еще налил.

– Нужны им твои картины… Они могут себе позволить и не такое. И зря ты так огорчаешься, нарисуешь еще, и даже лучше, это у тебя получается довольно шустро.

Лучше бы она этих поганых слов не говорила. Надо же, шустро получается! Словно ширинку расстегнуть.

– Это когда я занимаюсь маляркой, чтобы заработать тебе на колготки, у меня шустро получается. Раз, раз, помахал макловицей, загрунтовал, помазал, побрызгал и – готово, а это ведь искусство… Повторяю по буквам: И, С, К, У, С, С, Т, В, О… Искусство! Я же не поденщик, черт бы их всех взял, – Дарий рукой, в которой держал бокал с вином, указал куда-то в сторону, видимо, имея в виду то место, где его так позорно унизили. – Меня больше всего оскорбляет их невежество, эти золотистые стафилококки, которые едва-едва научились разевать ротики, издавать какие-то звуки, а между номерами делать друг другу минет, возомнили из себя великих деятелей культуры… Фанерщики… А ведь, по гамбургскому счету, они всего-навсего бабочки-однодневки, о которых завтра никто и не вспомнит с их дешевыми куплетами… И вообще, я не я буду, если… и когда они мне попадутся… я бы их всех под… в гробу и в канаве… и раком, по-партизански… их всех и эту пуп-звезду Орхидею, и ее клоуна Фокия, а главное – ее продюсера, который первый и предложить сделать из моих полотен мост Вотерлоо… Его бы холеной харей в эту лужу… Ну ничего, они еще пожалеют об этом…

Пандора, видя душевные страдания Дария, подошла к нему и села к нему на колени. Прижалась, дохнув свежим винным ароматом.

Пожалуйста, не желай им ничего плохого, они сами не понимают, во что вляпались. Дурачки, жизни не знают, пользуются людской глупостью. Брось, выкинь их из головы. Давай лучше сходим на море, ты порисуешь свои картинки, а я посижу рядом…

Слово «картинки» кольнуло раненое самолюбие Дария, но он пропустил это мимо ушей.

Однако, как бы там ни было, шлея уже попала под хвост, и теперь нужен был другой клин, чтобы выбить первый…

– Собирайся, – сказал он, – сходим отомстить хазарам. – Это на их эсперанто означало – «пойдем сыграем на автоматах…»

Они отправились в «Мидас» и пришли туда в тот момент, когда Бронислав мокрой тряпкой убирал с пола свежую, а потому остро пахнущую кровь… На вопрос Дария: «По какой причине кровавый Спас?» – служитель культа игрищ с присущим ему равнодушием ответил:

– Афганистан не поладил с ГУЛАГом… – это он об Ахате с Энеем. – Драчка не впервой. Оба очень нервные, психуют, когда проигрывают. – Бронислав, окунув тряпку в ведро с водой, выжал ее и снова намотал на швабру. – Я уже к этим битвам привык, хотя сегодняшняя стычка была куда как свирепа. Эней сказал, что Ахат в лагере был не паханом, а петухом. Ну и завертелось, чуть меня вместе с моей будкой не снесли.

– А где они сейчас? – зачем-то спросила Пандора.

– Эней в больнице, Ахат – в полиции. Я думаю, все обойдется, почти вся ментовка здесь ошивается, хотя Эней, может, недельки две и проваляться в гипсе. Ему Ахат стулом сломал руку и повесил под глазом фонарь.

Настроение у Дария помрачнело, но это не помешало придвинуть к автомату «Амиго» (любимому ими «перчику») два стула, на которые они с Пандорой и уселись. Началось ристалище, которое с переменным успехом будет длиться несколько часов. А за это время Дарий успеет трижды сбегать в «Таверну» и навернуть там сухого вина, поболтать с буфетчицей, накрашенной профурсеткой Никой, которая в достославные времена работала в управлении торговли города и ходила в дорогих шубах и в сиянии золотых изделий. Потом он возвращался к приникшей к экрану автомата и неподвижно сидящей Пандоре, что-то говорил насчет невезения и мутным взглядом начинал следить за игрой. Канючил, чтобы она подняла ставку, и несколько раз порывался нажать на клавишу, что Пандоре не нравилась и за что она била его по рукам. Он исхитрился повысить голос, но, видимо, не рассчитав его силы, срывался на фальцет, начинал дико кашлять и, не поставив последней точки, начал закуривать. Постепенно все визуально сливалось, звуки, издаваемые аппаратом, превращались в монотонное перебрехивание, а сам Дарий, отяжелев от собственного прозябания, усугубленного вином и куревом, все ближе и ближе склонялся головой к плечу Пандоры. И, как в тумане, он различал голоса, один из которых как будто принадлежал Ахату, другой, женский – его моложавой жене Роксане, и вялотекущие интонации Бронислава, что-то объясняющего и с чем-то соглашающегося. Он всегда соглашался. В конце концов глаза Дария смежились, сигарета выпала из рук, слух потух, он сполз с высокого стула и мешком свалился на пол. И, слава богу, не причинив полу никакого вреда. Пришел в себя и с очевидной ясностью осознал свое натуральное падение. Его подняли и усадили на более низкий и более остойчивый стул, услужливо подставленный под его зад Брониславом. Пандора что-то пыталась ему объяснить, но в голове тренькало, визжало, тарахтело, безумно хотелось пить, что в конце концов и произошло: Пандора влила в его слепленный слюной рот холодного тоника, кем-то доставленного в «Мидас», после чего сразу же полегчало. Отлегло от многих мест. Равновесие – великая вещь, жаль только, что не все о нем знают.