Я даже не утруждал себя какими-то аккордами — просто проводил медиатором по открытым струнам и слушал волшебный звук. Потом поворачивал на усилителе ручку «tremolo», и звук рассыпался на тысячу хрустальных осколков. Я поворачивал ручку «reverb», и осколки начинали падать в бесконечное пространство, уменьшаясь и исчезая вдали.
Я гипнотизировал себя таким образом до поздней ночи, ложился спать, но спать не мог, вскакивал с постели, включал усилитель (щелчок, подхваченный эхом ревербератора, и красный глазок горит), снова и снова водил по струнам, уже не зажигая света, и от этого звуки становились еще прекраснее. И казалось — так недалеко от них до битловских песен: вот они, кирпичики, — осталось только сложить!
Просто взять и сложить.
…
Снова и снова думаю, что вот в таких, казалось бы, мелочах нам страшно везло. Тогда это были совсем не мелочи — это были самые настоящие чудеса, ниспосланные нам свыше. И всякий раз это был невероятный толчок, заставлявший тебя забыть все на свете и — делать, делать…
А какая власть, какая магия исходила от длинноволосых людей в расклешенных джинсах, стоящих с гитарами наперевес в табачном дыму! (До сих пор не понимаю — почему ни в одном гитарном магазине нет большого зеркала на стене — оно там нужно не менее, чем в магазине готового платья.)
И как же мне, зажатому жаркой околдованной толпой, хотелось оказаться по ту сторону — вместе с могущественными посвященными — повелителями звука! Ночью, если шел дождь, отражение в окне получалось зыбким и размытым. Надевал электрогитару, прилизывал челку, принимал позу, смотрел в отражение — похож ли на Харрисона? С учетом размытости было похоже.
Читая сейчас книги битлов и роллингов про их юношеские годы, я поражался — насколько все у всех было похоже! Невзирая на разный общественно-экономический строй и несхожесть в идеологии.
Клепали жуткие самодельные гитары, часами прокручивали туда-сюда магнитофонную пленку, пытаясь разобрать слова какого-нибудь рок-н-ролла.
Билла Ваймана, например, взяли в группу «Роллинг Стоунз» за то, что у него был настоящий басовый усилитель — в пятьдесят ватт! История, абсолютно типичная для Москвы или Питера начала семидесятых. И все-таки было одно маленькое отличие.
Если поэт в России — больше чем поэт, то уж битлы были точно больше чем битлы. Потому что любой юноша, живший в любой стране, включая социально и идеологически близкую Польшу, чувствовал, что он живет с битлами на одной планете, дышит одним (или почти одним) воздухом и встреча с ними в принципе реальна — теоретическая возможность оказаться на концерте или купить новый альбом в магазине делала их достижимыми и оттого не настолько волшебными.
Исключение составляли Китай, Северная Корея и наша родина. Мы жили на другой планете. И мы хорошо знали, что значит слово «никогда». (Какое счастье, что мы ошибались!) И крохотные осколки всего битловского, чудом перелетавшие через ржавый уже железный занавес на нашу сторону, обретали ценность даров иного, высшего, мира.
Поэтому, кстати, и девушки смотрели на всех нас не совсем такими глазами, какими они смотрят сегодня, скажем, на «Иванушек» или «Мумий Тролля». Сегодня это общепринятое легальное фанатение, поддерживаемое и приветствуемое разными средствами массовой информации, — в общем, так, как это всегда обстояло там, за кордоном. У нас же даже оказаться на сейшене где-нибудь в середине семидесятых значило уже попасть в касту избранных и посвященных — невероятно сложно, безумно желанно и немного опасно. И на сцене, заставленной жуткими ящиками и опутанной проводами, стояли не просто волосатые мальчики в самостийных клешах — а носители того, горнего битловского, света. И это не могло не отражаться в девушкиных глазах. Человек с гитарой обретал мощь вожака.
Что за древняя сила природы заставляет особей женского пола стремиться к вожаку стаи?
Не могу сказать, что мы этим злоупотребляли.
Но не могу сказать, что мы этим не пользовались.
Любовь была напрочь лишена меркантильности — во-первых, по причине отсутствия денег у всей нашей среды — благодаря наличию родителей мы не голодали и даже могли раз в год, скопив сообща, купить какой-нибудь усилитель «Регент-30» производства ГДР. (Несмываемая печать социализма лежала на этих изделиях.) К тому же при желании удавалось скинуться на портвейн (желание, надо сказать, возникало ежевечерне). Но денег на удовольствия никогда не было. Да не было, впрочем, и удовольствий, на которые их можно было бы потратить.
(Хотите представить себе вечернюю Москву семидесятых? Езжайте в Могилев. Только прямо сейчас, а то и там откроют какие-нибудь увеселительные заведения или хотя бы зажгут витрины.)
Но дело даже не в этом — допускаю, что у кого-то вне нашего круга деньги были — были же и фарцовщики, и дети членов ЦК. Но светлый дух хиппи витал над нами — деньги были не модны. Это был дурной тон. Хорошим тоном считалась система аск.
Это означало настрелять денег на баллон у добрых прохожих, вертясь у магазина «Российские вина», что на улице Горького, то есть на Стрите, то есть на Тверской.
(Сам я, правда, робел, но друзья старались — ого-го!) Вот вам уличная, то есть народная, песенка тех времен.
Как пройду по Стриту,
В шоп полукать вайн зайду,
А в шопе френды стоят,
У френдов айсы горят.
Было б рубль сорок семь —
Было б клево бы совсем.
Я в беде не одинок —
Есть у нас один ванок —
Старая система «аск»
Снова выручает нас.
Вдруг вбегают две герлы —
«Ой, спасите от урлы!»
Нам не страшен хулиган (кантри бой!) —
Получает по рогам.
Было б рубль сорок семь —
Было б клево бы совсем.
(В этом куплете, правда, содержится явный художественный вымысел — насчет урлы. Обычно, если чего случалось, победителями выходили как раз они — хиппи драться не умели и не любили.)
За геройские дела
Нам любая даст герла —
Рингануть на флэт пора,
Фак устроить до утра.
Было б рубль сорок семь —
Было б клево бы совсем.
Кто-то из моих знакомых подметил, что эпоха перестройки сменила эпоху застоя в тот момент, когда слово «факаться» было заменено словом «трахаться».
Очень меткое наблюдение.
Так вот, любовь была напрочь лишена меркантильной окраски, внезапна, ветрена и стремительна. Хорошо, что спид появился чуть позже. К тому же от сексуальной деградации спасало отсутствие мест, где в принципе можно делать это, — не на глазах же у родителей, в самом деле. И не в подъезде — мы все-таки были не настолько хиппи. Впрочем, места все равно находились.