пола, озаренного подрагивающими свечными огоньками.
«Я туда не полезу», - мысленно разговаривала она сама с собой, - «Свалюсь, как куль с крупой, и непременно сломаю лодыжку… А как мне забираться обратно? Подпрыгнуть и подтянуться на руках? Не смешите… »
Она сняла пухлую куртку, по-пластунски, боком, протиснулась в брешь и, аккуратно свесилась по пояс. Обзор увеличился, и она сдавленно завыла.
По центру старого бомбоубежища, окруженное бесчисленными свечами, мерцало небольшое озеро, наполненное то ли ртутью, то ли жидким серебром. По его периметру тесным кругом лежали подрагивающие детские тела. Голова каждого была погружена по самые плечи в озеро, руки и ноги раскинуты звездочкой, касаясь рук и ног соседей по несчастью. Волосы, движимые подводными течениями, всплывали на поверхность, переплетались меж собой и снова уходили на глубину. Над центром чудовищного озера стоял почти осязаемый низкий гул, наполненный мельчайшими частичками, напоминающими зеркальную крошку.
Вцепившись израненными руками в острые кромки бетона, Дарья лихорадочно оглядела подземелье. Не считая детей, она была совсем одна. Метрах в трех от ее лаза, был еще один – гораздо шире – к которому вела корявая, сложенная из все тех же обломков, лестница на три высокие, шаткие ступени. Недалеко от «озерка» расположился пляжный лежак с отломанными подлокотниками, тут же корячилась маленькая газовая плита с притулившимся рядом пропановым баллоном; в глубокой тени притаились мешки: один с картошкой, другой – с капустой, поддон из-под кирпича, заваленный кухонной утварью и биотуалет-ведро с крышкой. Все это источало душный смрад нечистот и гнилых овощей.
У противоположной стены огромным ворохом под потолок была свалена одежда. Тут и там среди наваленных курток, башмаков, платьев и брюк топорщились мертвые конечности. Некоторые уже стали голыми костями, другие напоминали мощи, третьи еще истекали соками. Все это напомнило ей старые фото из концлагерей, где тела были свалены в кучу перед крематориями.
Содрогаясь от ужаса, Дарья перевела взгляд обратно на «озеро». Низкий гуд, который оно испускало, то усиливался, то ослабевал. Внезапно его прервал приглушенный взвизг, и поверхность запузырилась, пошла кругами, а ближнее к Дарье детское тело, отчаянно задрыгало ногами.
Центр озерца внезапно вспучился и натянулся, как полиэтилен, попираемый снизу пятерней с широко растопыренными пальцами. Разгладился и снова вспучился - уже смелее. Рука - узловатая, старческая - была словно одета в латексную перчатку с зеркальным напылением. В какой-то миг Дарья даже уловила в ней отражение собственного перекошенного лица.
В ужасе, Дарья задергалась, отталкиваясь руками и молясь, чтобы они не подвели, не заскользили. Выбравшись в безопасность тоннеля, она принялась лихорадочно и, как могла тихо, восстанавливать завал. В какой-то момент замерла, услышав приглушенный «чвак» из бункера, словно большой камень упал в наполненную до краев выгребную яму. Та тварь – без сомнения баба Надя! - которая тщилась выбраться из озера, явно достигла своей цели. Стараясь не дышать, Дарья включила фонарик на телефоне и начала пробираться к выходу.
…
Домой она добралась, когда небо на востоке уже начало светлеть. Бесшумно разделась и скользнула под одеяло. Грязная, пыльная, провонявшая плесенью и свечным дымом, то и дело вздрагивающая от пережитого потрясения, но и удовлетворенная. Мать не заметила ее отсутствия, а значит, не будет задавать вопросы, подозревать, и, быть может, мешать ее планам. Она чудовищно устала, но понимала, что поспать ей пока не удастся – слишком много дел. Может быть, после обеда получится придавить пару часов…
Когда Валентина Ивановна поднялась и пошла ставить чайник, Дарья отправилась в душ. На руки было больно смотреть, и она долго держала их под горячими струями, пытаясь отпарить коросты и струпья, а потом густо намазала их детским кремом. Три чашки крепкого, черного кофе, пока она запихивала в Машку детское морковное пюре из баночки, придали ей немного сил.
- А вы кто? – спрашивала Машка, нахально кривя испачканные морковкой губы.
- Я Даша, а вы кто? – рассеянно спрашивала Дарья в ответ, думая о своем.
- Даша? Это которая из Романовых?
- Из Романовых…
- Не верю! У вас совершенно другой типаж! Где вы видали хоть одну рыжую Романову? Я убеждена, что вы из Рюриковичей. Предоставьте вашу родословную!
Дарья устало пододвинула ей материнский журнал с Киркоровым на обложке, и Машка ненадолго заткнулась, с глубокомысленным видом разглядывая страницы. На кухню вошла Валентина Ивановна.
- Мам… мы сегодня уезжаем…
- Обратно в тайгу? - хмыкнула мать, потом пригляделась к дочери, и лицо ее посветлело, - в Красноярск? Ох, Дадуня! Это первое здравое решение за многие месяцы. Когда рейс?
- Я еще не купила билеты. Но точно знаю, что есть вечерний. На него и возьму.
- А у меня, как на зло, куча работы. Что ж, если сяду прямо сейчас, то смогу вас проводить.
- Я надеялась, что ты побудешь с Машкой, пока я съезжу в аэропорт… А провожать нас не надо, в прошлый раз мы нормально добрались… Думаю, часа за полтора управлюсь, если с транспортом не будет проблем. Метель вроде стихает…
Валентина Ивановна молча кивнула. Дарья с горечью видела облегчение на её лице, но не могла ее винить в том, что та рада избавиться от дочери и внучки. Тут и сама Мать Тереза растеряла бы всю свою святую благость.
- Может, Павлика попросить вас отвезти…?
Дарья замялась.
- К вечеру и решим, но мне не хотелось бы снова его дергать, он и так помог…
Когда мать увела Машку смотреть мультики, Дарья быстро оделась и вышла в подъезд. Метель все еще мела. Фасады домов с подветренной стороны были сплошь облеплены снегом, на тротуарах, с одной стороны, оголился асфальт, а с другой выросли снежные наносы. Похолодало. Снежинки превратились в ледышки и больно вонзались в плоть лица и голых рук.
Школа встретила тишиной. Уроки уже начались. Заспанный охранник, уже другой, но тоже совсем молоденький, позволил Дарье пройти к директору. Под его дверью она несколько раз глубоко вдохнула и постучалась. Ответа не последовало, и она приоткрыла дверь. За столом Олега сидела Анна Геннадьевна и строго глядела на вошедшую поверх толстенных очков. Губы ее приоткрылись, и Дарья каким-то недавно появившимся у нее чутьем поняла, что та уже собралась грозно воскликнуть: «Разве я позволила войти?!», но осеклась, увидев ее, Дарью. По спине привычно побежал холодок. Старая, да, потасканная и замшелая –