В-четвертых, из владычной казны платилась пошлина великому князю и митрополиту. В договоре Новгорода с князем Иваном Васильевичем 1471 г. в пункте 8 говорится: «А пошлины вам, великим князьям, и вашему отцу митрополиту от владыки имати по старине; а лишнего не прибавливати».
Кроме того, за счет владыки содержались в Новгороде посольства из других земель. Так, француз Гильбер де Ланноа, побывавший в Новгороде в 1413 г., указал в своих записках, что припасы ему доставлялись с владычного двора.
На основе чего «копилась» казна Св. Софии? В первую очередь следует назвать доходы с владычных земель — дани и оброки. К моменту падения республики духовенству в Новгороде принадлежало более пятой части всех пахотных земель, а из них почти треть находилась в ведении архиепископа. Владыка лично или через своих людей занимался хозяйственными вопросами в селах, расположенных на этих землях. Так, в берестяной грамоте № 756 (кон. XIV— нач. XV вв.) содержится благодарность какого-то крестьянина (вероятнее всего, сельского управляющего) владыке за предоставленных коней для пахоты[408]. По подсчетам А. С. Хорошева, обобщившего данные писцовых книг, софийский земельный домен насчитывал 7108 крестьянских дворов, 8937 человек, 8464 обжи[409]. Это при том, что не все писцовые книги дошли до нас — не сохранилось описания большей части Обонежской пятины и почти всей Бежецкой, а также Двинской земли, где существовали владения Софийского дома.
Кроме того, владыке принадлежали некие земли на Псковской территории, с которых тоже шел доход, хотя псковичи порой делали попытки отнять их у владыки[410]. По этому поводу митрополит Феодосий писал к псковичам в 1463–1465 гг.: «У вас, в Пъскове, из старины придано церкви Божия Премудрости, земли и воды, урокы, и дани, и хлеб, и пошлины, что было изначала, при преже бывших его братии, архиепископех Великого Новагорода и Пъскова»[411]. В Псковской третьей летописи упоминается владычное село над озером Ильменем[412]. В Коростынском договоре Великого Новгорода с великим князем Иваном Васильевичем о мире (11 августа 1471 г.) перечислены некоторые пункты дохода владыки с земель вне Новгородской республики: «А на Волоце и на Вологде владыце церкви и десятина и пошлина своя ведати по старине».
Отметим, что земли делились на «владычные» и «бывшие за владыкой», то есть земли республики. Церковь владела ¼ всех земель, описанных в Писцовых книгах[413]. По мнению А. С. Хорошева, архиепископ являлся первым новгородским землевладельцем. Здесь следует уточнить — не землевладельцем, а временным управляющим земельным доменом Святой Софии, поскольку власть архиепископа была не наследственной, а выборной. Владыка мог покупать или менять земли святой Софии[414] и распоряжаться доходами с этих земель, но он не мог завещать их кому бы то ни было.
Так же как в другие церкви и монастыри, новгородцы дарили земли и в храм Святой Софии. Сохранилась духовная грамота XV в. Федора Михайлова на землю на Бобровой горе, завещанную дому Св. Софии: «Приказываю в дом святей Софии и господину преосвященному архиепискупу Великого Новагорода и Пскова владыке Ионы землю, куплю свою, на Двине на Боброве горе, а та земля чиста по моему володенью, в дом святей Софии и в веки, на память отцу моему, и матери, и мне, и всему роду моему»[415].
Некоторые другие пункты дохода владыки определены в Уставе князя Всеволода: «От всякого княжя суда десятую векшу, а ис торгу десятую неделю, а из домов на всякое лето и от всякого стада и от всякого жита десятое…»[416] К этому следует прибавить собственные служебные доходы архиепископа: плату за совершение святительских обрядов, многочисленные дары, сборы с церквей и монастырей, скрепление владычными буллами купчих, данных и духовных грамот. Печать владыки приравнивалась в правах со свидетелями-послухами: «А на то послух печать дому божии святей Софии и архиепископа владыки Феофила»[417]. По Уставу Всеволода, ежегодно на праздник рождества святого Ивана архиепископ должен был «петь в праздник обедняа» в Ивановской церкви, за что ему полагалось «дару рубль».
Немалые доходы приносил владычный суд, рамки которого были установлены Рукописанием Всеволода (рубеж XIII–XIV вв.)[418] и Уставом Всеволода (кон. XIII в.)[419].
Исключение составляли сместные суды между церковными людьми и светскими: «Или которого задниця, или будет иному человику с тыми людьми речь, ино обчии суд. Своим тиуном приказываю суда церковнааго не обидети, а с суду давати 9 чястеи князю, а десятую святей Софии за княжю душю»[420].
В XV в. рамки владычного суда были расширены и закреплены в Новгородской Судной грамоте (1471). В первой статье этого документа подчеркивается право архиепископа судить не только церковных, но и светских людей: «…а судить ему всех равно, как боярина, так и житьего, так и молодчего человека»[421]. При этом в пользу владыки, его наместника и ключника от печати полагалась пошлина в размере гривны с судного рубля, а от бессудного рубля (в случае выдачи бессудной грамоты) по три деньги от печати. Посадник, тысяцкий или другой судья получали меньше — от судного рубля по семь денег, а от бессудного — по три деньги[422]. Кроме того, для вызова отсутствующего свидетеля на суд полагалось платить по четыре гривны на 100 верст не только бирючам и изветникам, но и софиянам, то есть судоисполнителям со двора Св. Софии.
В пункте 36 Судной грамоты особо оговаривался суд над владычными людьми в новгородских волостях: «А кому будет дело до владычня человека, или до боярьского, или до житейского, или до купетцкого, или до манастырьского, или до кончанского, или до улитцкого, в волости о татбе и о розбое, и о грабежи, и о пожозе, и о головщине, и о холопстве, а кто будет крест целовал на сеи грамоте, ино ему речи правое слово, а рука дать по крестному целованью, что той человек тать и разбойник, или грабежщик, или пожегщик, или душегубец, или холоп. Ино в коей волости будет от владыки волостель, или поселник, ино им поставить того человека у суда; а боярину и житьему и купцю и монастырьскому заказщику и поселнику, и кончанскому и улитцькому, также своих людей ставити у суда; а срок взять на сто верст три недели, а ближе и дале по числу; а до суда над ним силы не деять, а кто силу доспеет ино тым его и обинить[423]».
Право суда сохранялось у владыки в течении XIV–XV вв. (с перерывами) и во Пскове, хотя постоянно оспаривалось стремящимися к независимости псковичами. К примеру, зимой 1435 г. архиепископ Евфимий II во время своего приезда в Псков с большим трудом добился у псковичей суда[424]. В промежутках между приездами архиепископа в Пскове суд от его имени вершил владычный наместник. О нем идет речь в грамоте архиепископа Феофила в Псков (1477): «А оставляю вам, сынове, в свое место, на свой святительский суд, и на свой подъезд, и на все свои пошлины, наместника своего… и вы к нему на суд приходите и на всякую росправу, и честь над ним держите, по нашему благословению…»[425]
Кроме того, владычные наместники вершили суд в Двинской земле, Ладоге и Торжке, что также приносило доходы. Согласно данным Устава Всеволода княжеские тиуны и наместники обязаны были «суда церковного не обидити, ни судити без владычня наместника»[426].
Исследователи государственной власти Новгородской республики не раз задавались вопросом о взаимоотношениях между ветвями власти. В. Л. Янин фактически выдвинул гипотезу о подчиненном положении посадника по отношению к владыке, исследуя берестяную грамоту № 594: «Приказо от М… ко Онсифору посаднику. Поели, господине, Микулу, возьми…» По мнению Янина, автором этой грамоты мог быть архиепископ Моисей[427], поскольку только архиепископ мог приказывать посаднику. Но слово «приказо» в XIV в. не обязательно буквально означало приказ от вышестоящего к нижестоящему. К примеру, словом «приказ» начинается берестяная грамота № 538 от попадьи к попу, то есть от жены к мужу.
Вероятно, архиепископ мог дать наказ посаднику по какому-то делу, но это не означало непременно подчиненного положения посадника по отношению к владыке. Все княжеские уставы и Судная грамота Новгорода свидетельствуют о четком разграничении полномочий владыки и посадника, а также других магистратов. Для новгородцев архиепископ являлся избранником высших сил, предстоятелем перед Богом за всех новгородцев, и потому обладал непререкаемым авторитетом.
Архиепископ непременно принимал постриг в тех случаях, если не был до этого монахом. То есть, согласно законам православной религии, он как бы вставал над мирскими страстями, отрекался от личных интересов. Фактически владыка был совестью республики. Вся история Новгорода XIV–XV вв. подтверждает этот вывод.