Читать интересную книгу Повести и рассказы - Аркадий Аверченко

Из соседней комнаты вышла прехорошенькая молодая женщина. Приводя мимоходом в порядок пышные волосы, она улыбнулась и сказала, щуря заспанные еще глазки:

- Отказать мужчине вы еще могли, но даме - фи! Это будет не по-джентльменски!

Муж представил:

- Моя жена Елизавета Григорьевна - Никодим Иваныч! Господин пристав... виноват, не имею чести...

Пристав растерялся при виде вошедшей красавицы, что вскочил и, щелкнув каблуками, преувеличенно громко отрекомендовался:

- Крутилов, Валериан Петрович!

- Да что вы?! Очень рада. У меня сына одного Валей зовут. Лукерья!

Явившейся кухарке она приказала:

- Проведи понятых и городовых пока на кухню! Разогрей пирог, достань колбасы, огурцов... Водки там, кажется, есть с полчетверти... Одним словом, займись ими... А я похлопочу насчет их благородий!

Улыбнувшись смотревшему на нее во все глаза приставу, она выпорхнула.

Жандармский офицер, ошеломленный, открыл рот и начал:

- Извините, но...

За дверью послышался шум, возня, детские голоса, и в комнату ворвались два ликующих сорванца лет пяти-шести.

- Обыск, обыск! У нас обыск! - подпевали они в такт прыжкам, таким тоном будто радовались принесенному пирожному.

Один, топая босыми ножонками, подбежал к офицеру и ухватил его за палец.

- Здравствуй! Покатай меня на ноге, так: гоп, гоп!

Отец сокрушенно покачал головой.

- Ах вы, экспроприаторы этакие! Вы уж извините их... Это их в Одессе у меня разбаловали. Обыски у меня бывали чуть не два раза в неделю... ну, для них и не было лучшего удовольствия. Подружились со всеми... Верите - шоколад стали им носить, игрушки...

Видя, что мальчик тянется губками к его рыжим длинным усам, жандармский офицер нагнулся и поцеловал его.

Другой сидел верхом на колене пристава и, рассматривая погоны, деловым тоном спрашивал:

- Сколько у тебя звездочек? А сабля - вынимается? Я в Одессе сам вынимал - ей-богу!

Вошедшая с подносом, на котором стояли разноцветные бутылки и закуски, мать искусственно-строго заметила:

- Сколько раз я тебе говорила, что божиться - дурная привычка! Он надоедает вам - спустите его на пол.

- Ничего-с... Помилуйте! Тебя как зовут, крыса, а?

- Митей. А тебя?

Пристав рассмеялся.

- Валей. Будем знакомы.

Мать, улыбаясь гостям, наливала в рюмки коньяк и, подвигая офицеру икру, говорила:

- Милости прошу. Согрейтесь! Нам так совестно, что из-за нас вы обеспокоили себя в эту дурную погоду.

- Валя! Дай мне икры, - потребовал Митя, царапая пальцем пуговицу на сюртуке пристава.

Через час жандармский офицер, подперев кулаком щеку, курил предложенную ему хозяином сигару и слушал.

- Разногласие с меньшевиками, - объяснял хозяин, - происходит у нас, главным образом, из-за тактических вопросов... Затем, наше отношение к террору...

Покачивая на руках уснувшего ребенка и стараясь не шуметь, пристав пытался сесть так, чтоб спящего не раздражал свет лампы.

Городовой Харлампов муслил толстый палец и потом, хлопая картой по столу, говорил:

- А вот мы вашего короля прихлопнем! Теперича - дворник - принц, а вы Лукерья Абрамовна - королевой будете. Вроде как бы английская Виктория. Хе-хе!

Лукерья застенчиво улыбалась, наливая пиво в пустые стаканы.

- Тоже ведь придумает эдакое... Уж сказано про вас - бюрократический режим.

Зверинец

- К вам можно? - повторил я через запертую дверь.

- Кто такой? - послышался изнутри сердитый старческий голос.

- Это я, Михаил Осипович, - пустите. Я вам ничего дурного не сделаю.

Дверь, защелкнутая на цепь, приотворилась, и на меня глянуло испуганное, злое лицо Меньшикова.

- Да ведь вы небось драться пришли? - недоверчиво прохрипел он.

- Чего же мне драться... У меня и палки нет.

- А вы, может, руками... а?

- Нет, руками я вас не буду... Право, пустите. Я так, поболтать пришел.

После долгого колебания Меньшиков снял цепь и впустил меня.

- Здравствуйте, коли пришли. Не забываете старика - хе-хе...

- Где вас забыть!

Он привел меня в большую холодную гостиную, с застоявшимся запахом деревянного масла, старой пыли и какой-то мяты...

Мы сели и долго молчали.

- Альбомик не желаете ли посмотреть? - придвинул он мне книгу в кожаном переплете, с оторванными застежками.

Я развернул альбом и наткнулся на портрет какого-то унылого человека.

- Кто это?

- Большой негодяй! Устраивал сходки разныя... Да - шалишь, - сообщил я кому следует... засадили его.

- Гм... А этот?

- Морской чиновник? Вор и растратчик. Я в одной статье такое про него написал, что вверх тормашками со службы полетел.

- Это вот, кажется, очень симпатичное лицо...

- Какое! Бомбист, совершеннейший бомбист! Школьным учителем был. Он, правда, бомб еще не метал, но мог бы метать. Ужасно казался мне подозрительным! В Якутской области теперь.

- А этот?

- Этот? Просто мерзавец. Вот тут еще есть - жид, зарезавший отца, поджигатель, два растлителя малолетних... а эти - так себе, просто негодяи.

Он закрыл альбом и, прищурившись, ласково сказал:

- Может, вы свою карточку дадите, а? Я бы вставил ее в альбомчик.

- Гм... после разве, когда-нибудь.

Он сидел со сложенными на животе руками, молча, с любопытством, поглядывая на меня.

Потом встал, оправил лампадку и, вытирая замаслившиеся руки о волосы, спросил скрипучим голосом:

- Небось бомбы все бросаете?

- Нет, не бросаю. Чего же мне их бросать...

- Нынче все бросают.

Узнавши, что я бомб не бросаю, он повеселел и, скорчив лицо в улыбке, хлопнул меня по колену:

- Так уж и быть!.. Показать разве вам мой зверинец?!

Я удивился.

- Зверинец? Разве вы так любите животных?

- Хе-хе... У меня особый зверинец... Совершенно особенный!

Взявши связку ключей, он подмигнул мне и повел через ряд пустынных холодных комнат, с тем же запахом.

- Вот мой зверинец, - сказал он, скаля беззубый рот в подобие приветливой улыбки и открывая ключом последнюю дверь.

В небольшой комнате сидели за столом и играли в "шестьдесят шесть" трое мужчин и одна женщина.

- Ну, как вы тут, ребята? - сказал Меньшиков, подозрительно осматривая всех и похлопывая по ноге откуда-то взявшимся арапником. - "Раскаявшийся рабочий"! "Раскаявшийся рабочий"!! Ты опять пьян, мерзавец?! - закричал он вдруг, вглядываясь в лицо человека с красным носом и слезящимися глазами. Ты чего смотрела, "Дама из общества"? А ты, "Осведомленное лицо с Кавказа", - шампурь тебе в глотку?! Дармоеды! Всех выгоню!!

Кавказец, в истасканном бешмете, встал и, почесав грязной рукой за ухом, хладнокровно сказал:

- Зачем кырчат? Ему водкам давал "Мужичок из деревни".

"Дама из общества" строила мне уже глазки и, подойдя бочком, спросила:

- Парле ву франсе?

- Пошла, пошла, старая грешница, - закричал на нее Меньшиков, грозя арапником.

Потом, видя, что я с удивлением смотрю на всю эту сцену, он мне объяснил.

- Это, видите ли, зверинец. Для статей держу этих дармоедов... Вдохновляют меня. Тут они не все... Некоторых гулять я отпустил. Здесь вы видите "Мужичка из деревни", "Раскаявшегося рабочего", "Осведомленное лицо с Кавказа" и "Даму из общества".

- Она в самом деле из общества? - спросил я, поглядывая на ее толстое накрашенное лицо.

- Да, я ее взял из общества спасения от разврата падших женщин. Дом она какой-то на Лиговке содержала. А это вот - "Мужичок из деревни". Пьяница, каналья, и, как напьется, колотит "Даму из общества".

- А "Осведомленное лицо с Кавказа"?

- У Макаева шашлык жарил. Я его к себе сманил. Правильный парень. Тараска! Что нужно жидам делать?

- Резать! - завизжало "Осведомленное лицо".

- Видите!.. Ты куда, мерзавец! Отдай им бумажник!

Он хватил арапником по руке "Раскаявшегося рабочего" и, отняв у него появившийся откуда-то мой бумажник, возвратил его мне.

- Вы с ним поосторожнее. Что ни увидит, негодяй, все сопрет. Часы целы ли?

"Дама из общества" тайком ущипнула меня за руку, а "Осведомленное лицо с Кавказа", заметив это, скрипнуло зубами и положило руку на рукоять кинжала.

- Пойдемте! - сказал я.

Меньшиков подмигнул мне и сказал:

- Роман тут у них... Но "Дама", кажется, флиртирует, кроме того, с "Мужиком из деревни". Впрочем, пойдемте. Воздух у них тут... действительно!

Мы вышли.

Я стал прощаться.

Провожая меня, Меньшиков лукаво подмигнул и сказал:

- А ведь давеча соврали-то, а? Хе-хе... Бомбочки-то ведь бросаете? Ну, сознайтесь!

Боясь сознаться, я поспешно вышел.

ГОРДОСТЬ НАЦИИ

Робинзоны

Когда корабль тонул, спаслись только двое:

Павел Нарымский - интеллигент.

Пров Иванов Акациев - бывший шпик.

Раздевшись догола, оба спрыгнули с тонувшего корабля и быстро заработали руками по направлению к далекому берегу.

Пров доплыл первым. Он вылез на скалистый берег, стал вскарабкиваться по мокрым камням, строго спросил его:

- Ваш паспорт!

Голый Нарымский развел мокрыми руками: