Мика врала о своей беременности, чтобы расположить к себе деда и получить в итоге большую долю наследства. Семейные ценности для Адама всегда были на первом месте. И он без сомнений отдал бы все внучке, ожидающей малыша. И ее «любящему будущему мужу», который тоже оказался подставным.
Я ненавижу Мику за ее ложь, но в тоже время не могу ее потерять. Особенно после того, как тест ДНК показал, что мы с ней не родственники. С одной стороны, это доказывает, что она обманула всех нас, мошенничала, выдавая себя за внучку Адама и мою двоюродную сестру. Но с другой, мне нужна Мика. Такая, как есть.
Это безумие, одержимость… Пусть. И хуже всего — жить в неведении. Где она сейчас, после операции? Что с ней? Мне бы хотя бы удостовериться, что Мика здорова и не вляпалась ни в какую историю…
— Каминский утверждал, что у Левицкой проблемы по женской части, воспаление. Из-за этого пришлось провести лапароскопию, — говорю все, что знаю, лишь бы не оборвалась невидимая нить взаимопонимания с Пашкевичем. — Меня не пустили к Мике, сказали прийти на следующий день. Но ее уже не было. И все из-за вас! — тычу пальцем. — Вы рассказали ей о бесплодии и позволили уйти.
— Неизвестно, что бы с ней сделали, если бы она осталась, — цедит врач и скрипит зубами. — Не уверен, что ваша семья не остановилась бы на абортивных таблетках.
— Что? — ору, как безумный. — Какие на хрен… — даже боюсь вслух произносить. — Я ничего не понимаю! Объясните!
Пашкевич сканирует меня взглядом. Возвращается к столу и занимает свое кресло, намекая, что готов продолжить разговор. Обхожу его, сажусь напротив, складываю руки в замок.
— Из истории болезни «исчез» анализ крови Левицкой, где обнаружили чересчур большую дозу вещества, провоцирующего искусственные месячные, с которыми должен был выйти плод, — докладывает врач, сильнее путая меня. — Препарат вызвал осложнения. Лапара была необходима, так что в данной ситуации Каминский все сделал правильно. Однако сам факт «отравления» предпочел скрыть. Судя по рассказам Левицкой, таблетки подсыпал ей кто-то из вашей семьи. Видимо, по его же указке заведующий молчит о том, что на самом деле произошло с девочкой.
— Так она была беременна или нет? — судорожно сглатываю я.
— Сто процентов нет, — отрицательно качает головой Пашкевич.
— Откуда такая уверенность? — прищуриваюсь с подозрением.
И в следующую секунду врач шокирует меня:
— Невозможно быть беременной, если ты девственница.
* * *
Сам не замечаю, как меня захлестывают воспоминания о нашей первой встрече с Микой. Рыночная площадь Кракова. Смешная «туристка-бегунья», которая куда-то безумно спешит и врет напропалую. Кафе.
Отель…
— Мягкий ёжик, — шепчу Мике в губы и накрываю их своими. Завоевываю. Уничтожаю возведенные ею стены. Пресекаю попытку побега.
Хочу. До безумия. До нервного покалывания во всем теле. Впервые в жизни так остро и бескомпромиссно.
Поэтому толкаю Мику обратно в номер, захлопываю дверь за нами. Прижимаю дрожащую фигурку к стене. Ёжик отвечает на поцелуй, настороженно, с интересом и как-то… скромно. Удивляет. По ее дерзкому поведению и не скажешь, что она такая нежная и хрупкая.
Девочка-загадка, но искать ответы нет ни времени, ни сил, ни желания.
Осталась только страсть, всепоглощающая и отключающая разум.
Мне нужна эта девушка. Здесь и сейчас.
Но Мика мычит что-то мне в рот, упирается ладошками в грудь. Легко толкает. И я поддаюсь, чтобы не спугнуть. Недоуменно всматриваюсь в раскрасневшееся личико. Неужели? Она умеет смущаться?
— Ты слишком… торопишься, — лепечет Мика, а у самой голос срывается. Эротично так, что мозг капитулирует перед рвущейся наружу похотью. — Я не…
— Я тебя не трону, — язык несет какую-то чушь, пока тело бунтует и тянется к девушке.
Мика кивает, выскальзывает из моих объятий.
— Может, шампанского? — хрипло выдаю и откашливаюсь.
Ругаюсь мысленно. Как мальчишка веду себя с ней. Какого черта?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Как хочешь, — пожимает Мика плечами и проходит в гостиную. Опускается на диван.
Я, не прекращая пожирать ее взглядом, звоню на ресепшн.
Через минут пять нам приносят заказ в номер. Еще через две Мика сама разливает искрящуюся жидкость по бокалам. Протягивает один мне. Не сводя с меня голубых глаз, проводит пальчиками по своим губкам, сминает задумчиво. Мне и этого хватает, чтобы сдуреть. Осушаю бокал залпом, потому что в горле першит. А Мика свой отставляет.
Приподнимаю бровь вопросительно.
— Прости, я не пью, — улыбается она. — Неудобно было тебе отказывать.
Надо бы заподозрить неладное, но мозги сейчас совершенно не соображают. Сажусь на диван рядом с Микой. Ловлю ее растерянно-заинтересованный взгляд, слышу сбивчивое дыхание, вбираю легкий женский аромат.
И вот мы уже опять вовсю целуемся. Ёжик плавится в моих руках, забывает, что «мы торопимся». Веду ладонью по ее животику, ласково, приручающе. Чуть щекочу пальцами — и чувствую ее улыбку. Съедаю ее, углубляя поцелуй.
Осмелев, забираюсь под пуловер. Выше. К груди. А у самого все сводит внутри. Ну что за ведьма? Подмешала мне что-то, приворожила? Вскоре я пойму, что был недалеко от истины.
Но Мика заметно напрягается. Застывает, словно стремительно льдом покрывается.
Мне стоит колоссальных усилий убрать от нее руки. Понимаю, что так будет лучше. Сделать вид, что отступил сейчас, чтобы «напасть», когда девчонка расслабится.
Никогда меня не привлекали подобные игры. Но сегодня. Все иначе.
Мне нужна она. Странная девочка Мика, которую хочется сделать своей.
— Тшшш, — шепчу ей на ушко и прикладываюсь поцелуями к шее, чувствуя, как нежная кожа покрывается мурашками.
Мика реагирует, сдается. И от осознания этого сносит крышу.
— М-м-м, — едва слышно стонет и тут же губу закусывает, будто раскрывший себя преступник.
Эта девушка не похожа ни на одну другую. Дикая, пугливая. Одно неверное движение — и сорвется с крючка. Хотя кого я обманываю? Я сам попался на ее крючок и завис, даже не пытаясь спастись.
Оба погибнем. Вместе.
Да и плевать. Отступать некуда.
Я позволяю себе все больше, захожу все дальше, наслаждаясь тем, как дрожит Мика от моих прикосновений. Горит, дышит часто, хнычет, словно пытаясь совладать с собственным телом. Но оно ее больше не слушается. Потому что теперь принадлежит мне.
Сжимаю Мику в объятиях, обещаю никогда не отпускать. До конца не понимаю, говорю это, чтобы просто овладеть девчонкой, или… абсолютно серьезно? Решаю подумать о нашем будущем после проведенной ночи.
Но в какой-то момент сознание погружается в туман.
— Прости, Ян, — тонкий, чарующий голосок звучит виновато. И отдаляется…
* * *
Вместо того, чтобы злиться, усмехаюсь.
Все-таки у нас тогда ничего серьезного не было. Напрасно Мика шугалась меня. Впрочем, для нее, неискушенной и невинной, даже те ласки казались запретными.
Слишком суровое наказание за ложь. И чересчур высокая плата за наследство.
Мыслями возвращаюсь в жестокое настоящее. Где Мики нет рядом. Она опять защитилась, как сумела, и улизнула от всех.
— И вы помогли Левицкой сбежать, потому что хотели спасти… от нас? — выжимаю из себя.
Не могу поверить, что кто-то в нашем доме оказался способен на подобное. Убить, как он считал, зародившуюся жизнь. Уничтожить Мику.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Тварь. Обязательно найду, кто это сделал!
— Допустим, — уходит от ответа Пашкевич.
— Скажите, где она? Клянусь, я не причиню ей вреда, — уговариваю его, но он жестом меня прерывает.
— Я не знаю, — убивает меня одной фразой. — Намеренно не спрашивал. Я лишь нашел ее документы, которые в приемной остались после того, как Левицкую оформили и в палату положили. Ну и медсестру отвлек, — задумчиво умолкает. — Такси вызвал и оплатил тоже я. До аэропорта. На этом наши пути разошлись.