Читать интересную книгу Журнал «Вокруг Света» №08 за 1984 год - Вокруг Света

Борис Георгиевич хотел что-то сказать, но дверь закрылась, и он растерянно посмотрел на меня...

Завтра мне уезжать.

Вечером я вышел к морю, чтобы пройтись в последний раз по берегу.

Море чуть волновалось. Волны теснили, подстегивали друг друга, стремительно набирали силу, поднимали пенную голову и тут же, крутанувшись у самого берега, умирали, лизнув гальку. Море торопливо отступало и оставляло клочья пены и жирные тела медуз.

Я повернул обратно и вдруг увидел знакомую фигуру Трепутнева. Он стоял у самой кромки воды и смотрел на большой догорающий диск солнца. По осунувшемуся лицу Трепутнева и ссутулившимся плечам, по тому, с каким наслаждением он вдыхал соленый воздух, было видно, что он устал.

Я подошел, и Трепутнев вяло поздоровался, совершенно не удивившись нашей встрече, будто расстались мы несколько минут назад.

Потом глубоко вздохнул и тихо сказал:

— Знаете, всегда, если устаю, прихожу сюда и как бы пропускаю себя через эту сильную природу. Усталость как рукой снимает..

Я промолчал, побоялся вспугнуть это необычное для деятельного Трепутнева состояние. И вдруг он спросил:

— А знаете, чего мне не хватает для полного счастья?

Мне подумалось, что сейчас он скажет о самом сокровенном.

— Для полного счастья мне не хватает безоблачной погоды. Но, может быть, в сентябре? — И он вопросительно взглянул на меня. Потом снова, не дожидаясь ответа, чуть сощурившись, посмотрел на медленно угасающую солнечную дорожку, которая дрожала на воде, обрываясь как раз у ног Трепутнева.

Керченский полуостров

А. Кучеров, наш спец. корр. Фото автора

Колокол Хиросимы

В парке мира

Ночной туман, поглотивший Хиросиму, с рассветом отступил к реке Ота. Лишь над оголенным куполом Атомного дома в парке Мира, словно зацепившись за железные ребра каркаса, еще висело таявшее на глазах последнее белое облачко. Под ним зиял пустыми глазницами немой свидетель того, как в 8 часов 15 минут 6 августа 1945 года над Хиросимой вспыхнуло атомное солнце, превратившее город в горячий пепел.

По верхушкам деревьев в парке Мира заскользили первые солнечные лучи. Блеснул яркими бликами стеклянный фасад Мемориального музея, замыкающий площадь перед входом в парк. Город только просыпался, но сюда уже подкатили свои тележки лоточники: скоро начнут прибывать туристы, которые охотно отведают «якисобу», жареную гречневую лапшу, и, уж конечно, купят сувениры или наборы цветных открыток с изображением этого памятного места. Чистенький бетон площади, упорядоченный мирный покой, какой царит в такие же утренние часы на площади святого Марка в Венеции. Трудно поверить, что в сорок пятом это место было черным обугленным кладбищем, где посреди бесконечных руин, как и теперь, стоял лишь этот почерневший Атомный дом, бывшая торгово-промышленная палата Хиросимы. Что здесь, где весело переговариваются лоточники, ползали обожженные атомным солнцем люди, моля о глотке воды рядом с полноводной Отой.

Мурашки пробегают по коже, когда пытаешься представить все это, стоя под ласковыми утренними лучами солнца нынешней Хиросимы. Нынешней ли? У колонн Мемориального музея на соломенных «дзабутонах» расположилась группа пожилых, скромно одетых японцев. Подойдя поближе, я увидел у них на головах белые повязки, какие обычно надевают в Японии участники демонстраций. На них красными иероглифами было выведено «хибакуся». Так называют тех, кто пережил ужас американских атомных бомбардировок.

— Коннити ва! — Здравствуйте!

— Охае годзаимас... (Доброе утро.) — после маленькой заминки раздается нестройный хор голосов. Эти люди со скорбными лицами явно не ожидали, что иностранец обратится к ним в этот ранний час, тем более по-японски,— Бейкоку дэс ка (Америка?) ? — на всякий случай спрашивает кто-то.

— Ииэ, Сорэн дэс  (Нет. Советский Союз.) .

Сдержанная настороженность на лицах хибакуся уступает место приветливым улыбкам. Следуют традиционные вопросы: впервые ли я в Хиросиме, был ли в Мемориальном музее, где учил японский язык? Это не просто дань вежливости и не праздное любопытство. Американских туристов, как я уже убедился, здесь, в парке Мира, вообще ни о чем не спрашивают, хотя их обычно сопровождают переводчики, добросовестно старающиеся помочь не слишком-то деликатным визитерам из-за океана «установить человеческий контакт» с хибакуся. Для трехсот тысяч людей, пострадавших во время атомной бомбардировки почти четыре десятилетия назад, как, впрочем, и для миллионов японцев, янки сегодня олицетворяют реальную угрозу повторения прошлой трагедии в неизмеримо больших масштабах.

— Мы не первый раз проводим здесь сидячую демонстрацию,— рассказывает Сато-сан, высохший старик с бесстрастным лицом, туго обтянутым желтой, словно древний пергамент, кожей. — Вначале мы стремились лишь обратить внимание властей на тяжелое положение хибакуся. По сути дела, мы — отверженные. Возьмите, например, меня. После войны пришлось долго лечиться от последствий радиации. Потом никак не мог устроиться на работу. Наконец взяли в одну строительную фирму с условием, что будут платить меньше, чем остальным, здоровым. Но оттуда пришлось уйти: болезнь то и дело напоминает о себе. Вот и приходится кое-как перебиваться случайными заработками. Поэтому почти все хибакуся — поденщики. Никто из нас не знает, что его ждет завтра...

Нет, Сато-сан не жалуется, просто считает, что человеку из далекого «Сорэн» необходимо знать правду о судьбе хибакуся, ибо японские власти проявляют абсолютное равнодушие к ним. Не кто иной, как сам премьер-министр Накасонэ, недавно цинично заявил, что страдания жертв атомной бомбардировки «не следует преувеличивать», поскольку их болезни вызваны «главным образом плохим настроением».

— Конечно, нам не позавидуешь. Но если не бороться против атомной бомбы, которой сейчас грозят янки, то в случае новой войны на земле не останется даже таких несчастных, как хибакуся,— под одобрительные возгласы товарищей неожиданно громким голосом говорит Сато сан.

Прощаясь, он дарит мне альбом с фотографиями и свидетельствами очевидцев атомного взрыва:

— Пусть все знают, что случилось здесь. Может быть, тогда другие города не испытают нашего горя...

На площади уже выстраивались междугородные автобусы, доставившие первые группы экскурсантов. Взрослые и дети, пожилые пары и молодожены, стайки школьников фотографировались на фоне Мемориального музея. У входа в него меня ожидал Кэндзи Асахара, активист из Лиги социалистической молодежи Японии, вызвавшийся быть гидом.

— Этот мемориальный комплекс был задуман как своеобразный памятник, поставленный японским народом жертвам атомной бомбардировки,— словно заправский экскурсовод начал он свой рассказ. — Но парк Мира во многом изменил, раздвинул привычное представление о памятных местах. Именно сюда в начале августа сходятся со всех концов страны колонны участников общенационального марша мира. Вместе с ними идут борцы за мир из других стран, специально приезжающие к нам, в Японию, потому что им тоже близок наш лозунг: «Хиросима не должна повториться!»

Слушая Асахару, я по новому смотрел на многочисленные стенды с фотографиями обгоревших лиц женщин и детей, макетами, воспроизводящими картину того августовского утра. Оплавленные куски железа и черепицы. Искореженные часы: наручные, будильники, настенные. И на всех стрелки прикипели к циферблату на 8 часах 15 минутах. Мраморные ступени Атомного дома, запечатлевшие тень человека, испарившегося под лучами сверхъяркого солнца почти сорок лет назад. Более двухсот тысяч человеческих жизней — половину тогдашнего населения Хиросимы — унесло чудовищное по своей преднамеренной жестокости преступление, совершенное правителями США, чтобы запугать Советский Союз. Сброшенная по их приказу атомная бомба и по сей день продолжает убивать. Поэтому каждый год 6 августа в памятник жертвам хиросимской трагедии закладывают список с именами новых жертв. Уже в Москве я узнал, что муниципалитет города обратился к Кэндзо Тангэ, выдающемуся архитектору, автору проекта мемориального комплекса, с просьбой о создании нового монумента, поскольку внутренняя камера нынешнего уже не вмещает списки погибших.

— Вообще трагические события августа сорок пятого с трудом поддаются измерению временем. Когда над планетой сгущаются ядерные тучи, Хиросима как бы приближается к нашему поколению,— сказал Асахара, когда мы покидали Мемориальный музей. — И мы не остаемся безучастными.

«Нас не запугать!»

Вскоре после этой беседы я получил наглядное подтверждение его слов, прочитав в молодежной газете «Сэйнэн-но коэ» о начале студенческого марша мира. К сожалению, когда заметка попалась мне на глаза, его участники уже отправились в тысячекилометровый путь из Токио в Хиросиму. На телефонный звонок в редакцию дежурный коротко сообщил: «Сегодня ребята прибывают в Нумадзу, где у них днем намечен антивоенный митинг в котогакко» (Котогакко — полная средняя школа).