Читать интересную книгу Нью-Йорк - Таня Родина

Не знаю, как он зарабатывает деньги. Я не знаю и никогда не спрашивала: не хочу его обидеть. Мне кажется, что одна из его женщин работает на овощебазе: у него всегда полный холодильник овощей. Всё остальное появляется по большей степени случайно.

В его квартире есть уголок и для меня. Уголок в единственной комнате и только для меня, там лежит моя тетрадь, которую он никому не разрешает трогать (даже Жанет), и мои очки, которые я неизменно забываю забрать с собой.

Чай медленно вливается в мою глотку, я в своём углу. В этом мире для меня есть целый угол… Мне очень повезло, с этим трудно спорить.

Слышу, как на кухне он с Розой начинает творить любовь. Я же словно в ответ начинаю похлопывать в такт ладонями, сидя на полу и всматриваясь в стакан с чаем. Чаинки расползлись, как китаянки, в прозрачном стакане, они как беременные женщины, валяющиеся на поле с чечевицей. Или с рисом. Ну или я даже не знаю.

За окном так безжизненно, и всего лишь три часа дня. У меня на руках всегда есть часы: две руки, двое часов – мне кажется, что всё правильно. На одних русское время, на других часах время для другого города. Ты знаешь, это очень удобно. Я могу жить по такому времени, которое мне нравится больше. Я могу выбирать то, что мне больше нравится, сидя в этом пыльном углу, рассматривая свой чай в стакане и слушая звуки любви за стенкой. Мне всё нравится.

Когда они закончили, я слышу, как следом хлопает входная дверь, и Роза влетает в комнату, как бешеный страус. Она молча садится на кровать ровно напротив меня и внимательно изучает мои глаза.

– Да, ты очень похожа на него.

Если честно, я так не думаю. Вообще-то я думаю о теле Розы, потому что она всё ещё не одета. У неё чудная спина, хотя сейчас она и сидит ко мне грудью.

Она смотрит на меня и как будто чего-то ожидает. Травы чая уже успокоили мой буйный разум, и я немного отупела от происходящего. Я смотрю в овальный пупок Розы и словно чувствую тайну мироздания, как эта тайна вспарывает мои вены и мстит всем родителям мира за моё сосуществование с самой собой. Я смотрю в её пупок и вдруг вижу вместо пупка уродливый шрам, отвратительный рубец, который выдаёт её смертность.

Он говорит, что Роза – самый настоящий человек. А ведь с такой чудесной спиной она могла бы быть и богиней.

Она вдруг подлетает ко мне и зачем-то целует в лоб, коснувшись своими грудями моей шеи. Не могу понять, зачем она это сделала, и инстинктивно щупаю свою правую руку, пытаясь найти признак жизни. Да, я жива. Всё ещё здесь.

Затем Роза усаживается обратно на диван и начинает пилить свои когти. Она молчит, а я глазами уже в чае. Её уродливый пупок мне смертельно надоел.

Хлюпает входная дверь, возвращается Он, и я слышу, что Он уже не один. Его дорогие и как всегда такие шумные приятели срывают свои ботинки и, срывая глотки, мчатся на кухню.

Роза легко набрасывает на себя белое платье с широкой синей полосой посередине и выпархивает к ним. На кухне ей страшно рады.

Мне тоже вдруг ужасно захотелось, чтобы хоть кто-то мне порадовался; я выползаю на кухню следом за ней, держа в руке уже пустой стакан с трупами китаянок на дне. Мне тоже рады и, кажется, на самом деле. Каждый смачно жмёт мне руку и мои бока, все дарят улыбки, а я лишь вяло хмыкаю в ответ.

Он готовит стаканы, чтобы залить в них пойло богов.

– Да, боги пили именно это. Вы только посмотрите на этот свинцовый цвет, почувствуйте этот запах, загляните внутрь. Вы найдёте там гораздо больше, чем думаете, господа и дамы, – говорит он.

Я ухмыляюсь: этот человек умеет говорить красиво и маняще. Роза с восхищением рассматривает стакан с пойлом и тут же выстреливает в себя струю эликсира. Я смотрю во все глаза: я-то уже знаю, что будет дальше.

Через пару часов мне становится скучно, и я ложусь спать в своём углу.

Проснувшись, я вижу перед собой валяющиеся тела его друзей и Розу, которая, как королева, гордо и неприкосновенно возвысилась в центре кровати. Её обнаженное плечо выступает, как мёртвая кость на остатках поля боя. Мне становится почему-то неуютно, и я выбегаю из квартиры, попутно взяв на память какие-то деньги, которые лежали на шкафу.

Денег оказалось больше, чем я могла предположить. Время 6 утра, и я беру такси. Сейчас я могу себе это позволить.

Таксист, заплетённая косичка, жирно усмехнулся, увидев меня. На прощание он бросил мне вслед:

– Девушка, у вас зелёные усы на всё лицо.

Глава 4

Главное – забеременеть.

Самое прекрасное чувство, как завещал великий Генри Миллер, – забеременеть своей будущей книгой.

Знаешь, я уже чувствую её, ощущаю чудо беременности под кожей своей головы.

А теперь представь меня на столе в зелёную клетку, смотри на эту грязную подстилку для моего блестящего от пота тела – эта скатерть черна от предыдущих трупов. Но меня это не пугает.

Моё дитя слишком большое, и заботливые руки делают мне кесарево сечение. То есть попросту разрезают мою голову своими блестящими ножами. Я лежу и смотрю то на грязную клеёнку, то на зияющую рану ровно посреди моих глаз. Из раны торчат обломки антенн, использованные карты дорог и поддельные бриллианты. А посреди всего этого хлама лежит, как единственное чудо на свете, моя книга. То, ради чего я терплю всю эту боль, всю муку, всю плесень, которая валится на мои плечи, и всю слизь, которую заливают мне в уши.

Моё тело всё ещё в больнице, в комнате со специальной проделанной дыркой в потолке. Я сказала им, что во время рождения моего ребёнка хочу смотреть прямо в небо. Чтобы тот, кто дал всем нам жизнь, мог лицезреть рождение чего-то нового, что не было им самим запланировано – чёрта, дьявола или моей книги. Того, что не подчиняется его законам.

Я не атеист, я в тебя верю. Хочу, чтобы ты увидел то, что стоило мне таких усилий. Прочувствуй моего ребёнка. Ведь он и твой тоже.

Когда я бродила по улицам этого шероховатого города, я не могла ни о чём думать. Только о нём, о моём будущем ребёнке. Мысли захватили меня, и многое кануло в пространство, которое уже нельзя потрогать, но я и не жалею. Когда некоторые оскорбляли меня, а через минуту признавались в дикой любви, я не слышала их, не могла им ответить: в голове крутилась пластинка, посвящённая твоему рождению, знаешь. Я молчала, и мой рот был забит запятыми, которые нужно было всадить, как украшения, в твою чудную голову, и точки, которые должны были стать зрачками твоих ярких и безумных глаз.

Но всё получилось немного иначе. Ты родился, мой ребёнок, но ты родился слепым и бездушным. Наверное, так лучше, и ты не увидишь всего того, что тебе и не нужно видеть. Ты никогда не увидишь оплеванные души современности, рваные кроны дворовых деревьев, одиночество пустых вокзалов. Я сама вырезала твои глаза и заботливо повесила их себе на шею. Но не беспокойся, я расскажу тебе обо всём. Ты узнаешь всю правду. Как только захочешь, как только пожелаешь, как только вонзишь кинжал в моё сердце.

Глава 5

Как следует отоспавшись дома, я отправилась в магазин. Взяв пару продуктов и немного воды, вернулась домой. Купленная вода разговаривала со мной, я слышала её тихий шепот. Она кричала мне о всякой ерунде, о её бывших мужчинах и нынешних болезнях, оставшихся от них, как приданое. Пришлось убить её – я сделала широкий глоток, и она похоронилась в моём желудке, тихо и беззвучно.

Люблю раздеваться для себя. Освобождаться от одежды – это то, что нам присуще больше всего, и я, как трёхлетний ребёнок, с удовольствием сняла с себя всякие тряпки и почувствовала себя нагой, как Венера. Отодвинула шторы и начала привычно рассматривать прохожих. Но они меня даже не замечали, они думали о своих мыслях, которые, как спелые занозы, колосились в их чёрствых мозгах. Шагали, как шакалы, мужчины и не видели спелого женского тела, они копошились в своих проблемах, как навозные жуки в помёте. Катали шарики проблем – на самом деле трудностей не было, но им так хотелось, чтобы они были, они хотели чувствовать принадлежность к этому миру и делали всё возможное, чтобы хоть немного уловить это чувство, – они творили проблемы. А решения… Они им были не нужны.

Моё тело нуждалось в общении. Я улеглась на пол и уткнулась лицом в потолок. Музыка начала общаться с моим телом. Вдвоём они шептались. Они ворчали. Они кричали друг на друга. Вдвоём им было по-настоящему хорошо, вдвоём, без меня.

Дверь заскрипела, и глаза автоматически открылись. Ещё один мой друг стоял на пороге, его звали К.

К. изучал моё голое тело, которое он уже видел сотни тысяч раз. Он предложил мне алкоголя и, не дожидаясь ответа, начал пить его сам. Моё тело село и закрылось руками. С К. я всегда чувствовала себя хорошо. Мне не нужно было говорить: К. всегда говорил сам.