пятку. Наконец он устраивается на девяносто градусов правее.
Молчание. Вода бурлит, глуша окружающие звуки. Над поверхностью пар.
Я лениво прикидываю, что он здесь делает. Среда, одиннадцать утра, рабочий день. Он один, без друзей, без девушки, в джакузи в спальном районе. Высокий. Коротко стриженный — не по-спортивному, а как мальчик-отличник. Наверняка носит рубашки с галстуками. Синими. У него слегка загорелая кожа и ровные зубы.
Я уже решила, что не стала бы с ним встречаться. Не знаю, почему, — вот не стала бы и все.
Но я хочу его поцеловать.
Он близко — лишь вытянуть руку. Мои волосы слиплись, я размякшая и неприлично похотливая в своих мыслях. Я хотела бы ласкать его, и чтобы он ласкал меня. Мне интересно, насколько соленая у него кожа. Воздух между нами огнедышащий, время уже течет иначе, людей нет.
Сейчас было бы идеально.
Мне кажется, он бы не возражал. Просто приблизиться вплотную, сказать «Привет», заглянуть в глаза и, не торопясь, вдумчиво поцеловать. На том языке, когда нужно меньше букв и больше чтения по лицам. Парни не могут так нападать на девушек, а вот девушки со своей стороны имеют больше маневров, чтобы проявить инициативу. И посмотреть на реакцию. У нас преимущество.
«Давай же!» — подначиваю я себя. Одно движение. Один поцелуй. Затем перекинуть ногу и сесть сверху. К нему лицом. Провести рукой по шее. Дать ему возможность изучить мою спину, залезть под купальник и спуститься пальцами ниже… В воде никто не заметит. Ничего серьезного, просто поддразнивания. Между двумя незнакомцами, которые разойдутся.
Это может быть самым острым ощущением в моей жизни. И в его тоже. Уверена, он не стал бы смущаться. Это он снаружи выглядит хорошим. Но хотел бы, чтобы симпатичная обнаженная девушка его поцеловала. И оседлала. На несколько коротких, но очень пошлых минут.
Какие еще могут быть мысли в темном пустом зале и джакузи?
…Но я не нахожу в себе достаточно смелости. Так жаль. Кидаю на него прощальный взгляд и выбираюсь наружу, подальше от своих мыслей.
Не прохожу и двух комнат, как начинаю обругивать себя. Но поздно.
Теперь у меня появилось самое большое сожаление.
* * *
Я тяжело и сложно отношусь к материнству, но ни в коем случае не чайлдфри.
Просто не хочу форсировать.
Я видела женщин, которым с детства внушали, что быть женой и матерью — их главная задача. И они в это верили. И шли к цели напролом, как подобает хорошим девочкам, собирающим одни высшие баллы, чтобы порадовать родителей.
Я видела парней, относящихся к девушкам свысока, пока не включалась функция «посадить дерево — построить дом — родить ребенка», и противоположный пол они начинали воспринимать исключительно как средство.
Я знаю риторику «Оставить что-то после своей жизни, след на этой земле; наполнить существование смыслом».
Со мной оно не пройдет: для такого стоит писать книги.
И есть шанс, что книги оставят след глубже, изменят множество судеб и переживут всё, всех и вся.
Дети не должны служить собственному самоутверждению и реализации. И не должны быть единственным доказательством смысла чьего-либо существования.
Нужно представлять что-то самой. Расцветать самой. И уметь не разрушаться, если остаешься в одиночестве. Дети не должны быть костылем или подпоркой. Кем-то, кто будет помогать убираться. Кем-то, кто принесет стакан воды в старости. Вы можете нанять домработницу и сиделку. И завести домашнее животное.
А ребенок — это новая жизнь, новый человек со своими мыслями, наклонностями, поступками. Тот, кого вы будете учить, одевать, поддерживать, обслуживать, повторять, еще и еще повторять, терпеть, нести за него ответственность, платить за него деньги. Все безвозмездно. Потому что это был ваш выбор, и только ваш.
Если вам повезет — вас полюбят в ответ. Любовь никогда нельзя купить, ее нельзя контролировать. Даже фактом своей жертвы. Это риск. Мы открываемся и становимся беззащитными. Это и есть материнство.
И каждый имеет право решать, подходит такое ему или нет. Или признать, что не дошел до этого водораздела всей жизни, после которого возврата уже не будет. Я вообще не собираюсь думать о детях, пока не найду мужчину, на которого смогу всецело положиться. Если не всецело, то предельно. На которого со спокойной душой их оставлю, если меня самой внезапно не станет. Который точно выдержит мою беременность и первые года после рождения. Потому что у меня не так много по жизни требований, но я заранее знаю, что во время беременности буду психом.
Я боюсь быть плохой матерью.
Я боюсь, что буду поднимать руку на ребенка. Потому что меня били, когда я была маленькой, и это привычный мне паттерн поведения. Я вообще взрывающаяся. Я привыкла быть маленькой драчуньей, дающей отпор большому и злобному миру. В одиночку. Если где-то, на мой взгляд, несправедливость, мне тяжело удержаться и не полезть в драку. Я быстро закипаю и медленно остываю.
Я боюсь стать монстром.
Хотя, конечно, признание своих наклонностей — первый шаг к тому, чтобы измениться в лучшую сторону. Я подготовлена заранее и способна контролировать себя.
Мне потребуется много сеансов у психолога, если я решусь забеременеть. Но это будет шаг, к которому я подойду ответственно, в нужном месте и с нужным человеком. Если такой человек вообще найдется.
Потому что — смотри выше — любовь не купишь и не проконтролируешь.
Я думаю о том, что, возможно, возьму детей из детдома, если для меня будет слишком поздно, а детей я вдруг ну очень захочу (в этом все еще не уверена). Подруга считает, что, чтобы усыновить из детдома, нужно огромное сердце, ведь этот ребенок — не твой. Не твоей плоти и крови.
Я, правда, не вижу большого разделения между своими детьми и чужими, если вы друг друга выбрали. Говорят, свои дети раздражают меньше. Не знаю, не было возможности проверить.
Иногда мне кажется, что свой ребенок — чертик в табакерке, характер и активность которого ты не сможешь предсказать. Опираюсь на разницу между мною и моими родителями — более противоположных людей сложно представить. С ребенком из детдома можно хотя бы познакомиться, понять, совпадаете ли вы. И тут некий голосок начинает едко нашептывать, что я ведь этим пытаюсь держать все в своих руках. Пугающе тяготею к контролю.
Я заставляю его смолкнуть и говорю: будь что будет. Тогда, когда оно должно случиться. Сейчас я пишу. Живу своей жизнью. Залечиваю детские раны и навожу порядок в голове. Разве