Читать интересную книгу Тайны политических убийств - Сергей Утченко

Поскольку Помпей находился на Востоке, а с сенатскими кругами Цезарь не хотел и не мог иметь контакта, то, естественно, его взоры обратились к единственной в то время крупной политической фигуре, стоящей вне олигархических группировок, — к Марку Крассу, тем более что он был особенно популярен. Происходит столь важное по своим дальнейшим результатам сближение этих двух политических деятелей.

Само собой разумеется, что должностные обязанности эдита, т. е. наблюдение за порядком и благоустройством города, организация хлебных раздач и в особенности организация общественных игр, требовавшие огромных расходов, как правило за счет личных средств, не могли служить для Цезаря серьезным препятствием.

Наоборот, верный своим принципам проявлять самую широкую щедрость за счет своих кредиторов, Цезарь стремился лишь к одному — превзойти пышностью игр и зрелищ своих предшественников. Он украсил Форум и Капитолий новыми сооружениями; организовав игры в честь своего покойного отца, он вывел 320 пар гладиаторов, все вооружение и доспехи которых были из чистого серебра.

Однако за время эдилитета Цезарь отнюдь не ограничивался выполнением своих прямых обязанностей. Сближение с Крассом выводило его на путь политических интриг и комбинаций, путь, правда, окольный, но весьма соблазнительный, ибо, избрав его, можно было при удаче достигнуть цели значительно быстрее, чем идя по прямой и открытой дороге. Но только при удаче! Фортуна же пока вовсе не баловала своим вниманием ни того, ни другого политического деятеля. Если они чего-нибудь и достигли, то только благодаря личным усилиям, энергии, но отнюдь не в силу счастливого стечения обстоятельств.

Молено только удивляться тому упорству, с каким Цезарь, несмотря на неудачи, вмешивается во все новые и новые политические интриги.

В начале 63 г. умер верховный жрец Квинт Метелл Пий, и в народном собрании должны были состояться выборы на эту почетную и имеющую немалый политический вес должность. Обычно ее занимали заслуженные и уважаемые консуляры, Цезарь выдвинул свою кандидатуру, что, конечно, выглядело явным вызовом, в особенности по отношению к двум другим претендентам. Ими были два авторитетнейших сенатора, два столпа правящей олигархии: Лутаций Катул и Сервилий Исаврийский. Зная, насколько Цезарь опутан долгами, Катул, по слухам, предложил ему крупную взятку, дабы Цезарь добровольно снял свою кандидатуру. Однако тот решительно отказался, заявив, что будет продолжать борьбу даже в том случае, если для этого придется взять в долг еще большую сумму. В день выборов, по словам его биографов, он, прощаясь со своей матерью, которая, видимо, продолжала сохранять живейший интерес ко всем политическим акциям своего сына, сказал: «Сегодня, мать, ты увидишь меня либо верховным жрецом, либо изгнанником». На выборах Цезарь одержал над своими соперниками блестящую победу: в их собственных трибах он собрал голосов больше, чем они оба во всех остальных трибах, вместе взятых. Сенсационный успех Цезаря внушил серьезные опасения правящим кругам. Правда, по сравнению с Помпеем и даже Крассом Цезарь пока еще фигура третьестепенная. Но ‘мало-помалу он набирает силы. Этому содействует гладкое, без помех восхождение по лестнице очередных магистратур, репутация надежного патрона, благоприобретенный опыт политических интриг и борьбы, сочетание энергии, иногда даже азартности с осмотрительностью, с умением вовремя остановиться у последней грани.

Цезарь вовсе не тот счастливец, баловень судьбы, каким, скажем, был до поры до времени Помпей, которому все шло само в руки и которого в двадцать с чем-то лет Сулла наименовал Великим и разрешил вне очереди отпраздновать триумф. Цезарь вовсе не шествовал от одной легкой победы к другой, нет, каждый свой успех, каждую победу он вырывал с огромным усилием и достаточно часто испытывал горечь поражений. Но как знать, быть может, умение не падать духом от неудач и есть высшая доблесть государственного деятеля, ибо история учит тому, что прочная, истинная, полноценная победа лишь та, которая вырастает из преодоленного поражения.

Триумвират. Консульство

Поскольку фигура Помпея, основного в дальнейшем антагониста и соперника Цезаря, не может не привлечь нашего внимания, очевидно, следует познакомиться с ним ближе.

Так, в свое время Т. Моммзен, немецкий историк, специалист по истории Древнего Рима, писал: «Если может считаться счастьем получить корону без труда, то ни одному смертному счастье не улыбалось так, как Помпею; но человеку, лишенному мужества, пе поможет и милость богов». В другом месте он снова подчеркивает этот же момент: «…когда нужно было сделать решительный шаг, ему опять изменило мужество».

Для Моммзена, на фоне стоящего все время перед его глазами гениального Цезаря, Помпей всего лишь человек, обладающий в большей степени притязаниями, чем способностями; человек, стремящийся в одно и то лее время быть честным республиканцем и властелином Рима, с неясными целями, бесхарактерный, уступчивый; человек, соединивший в себе все условия для того, чтобы захватить престол, кроме самого главного — «царственной смелости». Моммзен отмечает по существу безразличное отношение Помпея к политическим группировкам, его узко-эгоистические интересы, его стремление и вместе с тем боязнь сойти с почвы законности. Для Моммзена это человек вполне дюжинный «во всем, кроме своих претензий».

Политические взгляды и цели Помпея па всем протяжении его жизненного пути совершенно ясны и недвусмысленны. Мысль о ниспровержении республики и о том, чтобы самому занять положение монарха, была Помпею абсолютно чужда. Он дважды (в 70 и 62 гг.) удержался от искушения возглавить преданную ему армию с целью захвата единоличной власти. Поэтому и война между Цезарем и Помпеем, когда она вспыхнула, вовсе не была, как это обычно трактуют, борьбой двух претендентов на престол, скорее ее следует рассматривать как состязание трех возможных типов государственного устройства: старой сенатской республики (так называемая демократия была окончательно подавлена и не играла ныне никакой политической роли), абсолютной монархии Цезаря и, наконец, той политической формы, выразителем которой и был Помпей, т. е. принципата.

Счастье, которое сопутствовало всем его действиям и начинаниям в молодости, оказалось его несчастьем. Помпей находился в каком-то особом положении. Всю жизнь он стремился войти как равный в круг правящей сенатской олигархии, и всю жизнь это ему не удавалось. Он ориентировался только на самого себя и считал ниже своего достоинства заниматься столь принятыми в сенатских кругах политическими интригами, этой возней на форуме и в курии. Но его особое положение внушало опасения, его стремление стоять в стороне расценивалось как коварство. Помпей попытался сблизиться с демократической оппозицией, что, кстати говоря, сразу укрепило его положение — вплоть до участия в триумвирате, но он, видимо, сам рассматривал эту свою попытку всего лишь как временный маневр и затем снова стал искать контактов с оптиматами. Однако они продолжали относиться к нему недоверчиво, подозрительно, не желали добровольно подчиниться его руководству, и только общий страх перед Цезарем привел к временному и непрочному объединению оптиматов и Помпея. Цезарь оказался для него непосильным противником: гениальность Цезаря перечеркивала все расчеты — и военные и политические — «старого организатора», и он был перед ним по существу бессилен.

Вероятно, такова историческая судьба Помпея — подвергаться оценке даже не столько в сравнении или в связи с Цезарем, сколько на его фоне. Так происходит и здесь: сопоставляется эталон гения с эталоном посредственности, ограниченности.

Помпей не был политическим мыслителем, скорее, человеком дела, а не дальних политических расчетов и комбинаций. Он поступал в каждый данный момент так, «как должно», и, вероятно, мало задумывался над тем, что из этого последует для будущего.

Однако вернемся к событиям конца 62 г. Поведение Помпея и его действия после прибытия в Италию не принесли ему, как и следовало ожидать, никакой славы и не вплели новых лавров в его венок даже в глазах современников. Ближайшим результатом этих действий оказалось лишь то, что возвращение, ожидавшееся с таким напряженным вниманием и с такими опасениями, через несколько дней было почти забыто и вытеснено другими, более злободневными событиями.

К числу таких событий относилось в первую очередь дело Клодия, которое обычно изображается как характерный пример римской скандальной хроники, но которое с самого начала приобрело явно выраженный политический характер.

Клодий, который накануне совершения своего галантного преступления — он, как известно, в день праздника в честь Доброй богини, переодетый в женское платье, проник в дом Цезаря, где и происходило это празднование, на свидание с его женой — был избран квестором (на предстоящий год) и, кроме того, имел уже довольно широкую известность как представитель антисенатских кругов, как любимец народа. Этим, очевидно, объясняется и шумно организованный поход против него со стороны сената, и более чем странное поведение Цезаря во всей истории.