Читать интересную книгу Полунощники (Пейзаж и жанр) - Николай Лесков

- Хорошо, если даст!

- Дашт, нельзя, чтобы не дал, я уж шамую жадобрил, и ключницу тоже. Шама-то вше поняла, как я могу ей и вред и польжу шделать, - могу штаратьша вше ужнавать, и она будет жа наш штаратьша,

- Очень ты ей нужен!

- Нет, мамка, нужен. Ей надо жнать, кто ш какими мышлями приежжает, а я, жнаешь... я вше што ешть в человеке - вше это могу ужнать и шкажать. Я буду чашто шуда публику шопровождать и шо вшеми ражговаривать и от каждого его прошлую жижть ужнавать, а они потом будут их этим удивлять, что вше жнают. Я им хорошо придумал. Я надобный! Ну, давай же анкор!

- А ты теперь как ей сказался?

- Как? Как мы ш тобой решили, так я и шкажался:

иж благородных, кавкажшкой армии, брошены - непочтительный шын - шкажок начиталша... Ну, давай анкор!

- Что он богу не молится, ты это сказал?

- Да, шкажал: шкажал, что и богу не молитша и что шлужить не жахотел, а шапоги шьет... и у жидов швечки пошле шабаша убирает, Я вше шкажал и дай мне жа это шомужки и анкор!

А старушка отвечала:

- Семужки на, а анкор не надо.

- Отчего же не надо? Я именно хочу анкор.

- Так, нельзя анкор.

- Что жа так! что жа нельжа!.. Налей, налей мне, мама, штаканчик! Я умно, хорошо вждумал, - мы теперь уштроимша.

Она налила, а он выпил и крякнул.

- Тише! - остерегла его старушка.

- Чего ты вше так боишьша?

- Всего боюсь.

- Не бойша, вше пуштаки... ничего не бойша.

- Скандал может выйти.

- Какой шкандал? Отчего?

- Еще спрашивает: отчего? будто не знает.

- Да, не жнаю.

- Ведь мы с чужою рекомендациею приехали.

- Да, ну, так што ж такое?

- Те, соседние жильцы, ее теперь небось ведь хватились - своей рекомендации-то.

- Может быть, и хватилишь...

- Ну, они сюда и придерут,

- АН не придерут,

- Почему?

- Дай анкор, тогда шкажу-почему.

- Пьяница!

- Шовшем нет, а я умный человек. Дай анкор,

- Отчего же жильцы не могут приехать?

- Налей анкор, так шкажу.

Она налила, а он выпил и сказал, что подал вчера "подозрение" на каких-то своих соседних жильцов, у которых этими супругами, надо думать, была похищена какая-то блистательная рекомендация.

Старушка промолчала: очевидно, средство это показалось ей годным и находчивым.

Через минуту она спросила его: советовался ли он с кем-то насчет какого-то придуманного сновидения и что ему сказали?

Старичок отвечал, что советовался, и тотчас же понизил голос и добавил:

- Она меня отлично научила, как про шон говорить.

- А как?

- Шмотреть на него, как он шлушает, и ешли он вожмет шебе руку в бок, то тогда шейчаш перештать и больше не шкаживать. Ешли вжал руки в бок по-офицершки - жначит шердитша. А что ж ты мне анкор? Ведь я беш того не ушну.

Я закрыл голову подушкой и пролежал так минут двадцать. Стало душно. Я опять раскрыл голову и прислушался. Разговор не то продолжается, не то кончен, и старички даже, кажется, спят. Так и есть: слышны два сонные дыхания: одно как будто задорится вырабатывать "анкор", а другое пускает в ответ тоненькое "плипли".

- Encore! {Еще! (франц.).}

- Пли-пли...

Травят кого-то или даже, может быть, казнят-расстреливают, что ли, кого-то во сне.

Будь наше место свято!

Я тихо встал с постели и поскорее завесил своим пледом дверь, из-за которой до слуха моего доползала эта затея.

Жадный тарантул и его ехидна, обнявшиеся на супружеском ложе, для меня исчезли.

III

Зато, чуть стихла эта сцена справа, совсем другая начала обнаруживаться за стеною слева.

Говорили две дамы; одна, младшая, называла старшую: Марья Мартыновна; а другая, старшая, звала эту: - Аичка. (По купечеству в Москве "Аичка" делают в ласкательной форме из имени Раиса). Они говорили тихо и так мирно и обстоятельно, что я сразу мог понять даже, как они теперь размещены в своей комнате и как друг к другу относятся.

Старшая, то есть Марья Мартыновна, вкрадчивым, медовым голосом говорила младшей, Аичке:

- Вот мой ангел, я и рада, что вы у меня улеглись на покой в постельку. Эта комнатка своей чистотой здесь из всех выдающаяся, и постелька мякенькая. И вы понежьтесь, моя милочка. Вы должны хорошенько отдохнуть, иначе вам немыслимо. Вставать вам ни за чем не нужно. Я ваши глазурные очи при лампадочке прекрасно вижу, и что только вы подумаете - я сейчас замечу и все вам подам на постельку.

- Нет, я сама встану и лампад закрою, - отвечала Аичка молодым голосом с московской оттяжкой.

- Ан вот же и не встанете, - вот я лампад уж книжкой и загородила.

- Да уж вы известная - пожилая, да скорая.

- Да, я и не могу иначе: у меня ведь игла ходит в теле.

- Какая игла в теле?

- Самая тонкая, одиннадцатый нумер.

- Зачем же она вам в тело попала?

- По моей скорости: шила и в ладонь ее воткнула - она и ушла в тело. Лекаря ловили, да не поймали. Сказали: "Сама выйдет", а она уж тридцать лет во мне по всем местам ходит, а вон не выходит... Вот теперь вашим глазурным очам не больно, и я покойна и буду здесь же у ваших ножек сидеть и потихоньку вас гладить, а сама буду что-нибудь вам рассказывать.

- Нет, не надо меня гладить, я это не люблю! Садитесь в кресло и из кресла мне что-нибудь рассказывайте, - отвечала Аичка.

- А я непременно здесь хочу! Это мое самое любимое - услужить милой даме, в чем приятно, и у ее ножек посидеть и помечтать с ней о каких-нибудь разностях! Вспоминается, как еще, бывало, сами мы молоденькими девушками, до невестинья, все так-то по ночам друг с другом шу-шу про все свои тайности по секрету шушукались, и так, бывало, расшалимся, что и заснем вместе, обнявшись.

- А по-моему, женщине с женщиной обнявшись ласкаться никакой и особенной радости нет, даже и мечтать не о чем.

- Ласки, мой ангел, сами и мечты привлекут, и которые дружные, те для того, уединясь, и мечтают. Разумеется, не со всякой такая дружба возможна, но если у которой есть настоящий друг, выдающийся, то "сколько счастья, сколько муки"!.. Это испытать и не позабыть!

- Ничего не понимаю.

- Удивляюсь! Но я понимаю: у меня в девушках был такой заковычный друг, Шура. Ах, какая была прелесть приятненькая, и зато уж мы любили друг друга! Мамаша, бывало, сердится и говорит: "Не расточайте вы, дурочки, попусту свои невинные нежности - мужьям ласки оставьте". А мы и замуж не хотели, да и что еще ждет замужем-то! Я только и свету видела, что до замужства, а уж как двум Пентефриям в жертву досталась, так и не обрадовалась.

- Как же вы это двум достались? Это интересно.

- Одного закопала, а за другого вышла.

- Ах... так!.. Вы за одного после другого вышли!

- Да, а то как же?

- Вы сказали, что "двум досталась".

- А уж ты подумала, что я вместе была за двумя разом!

Марья Мартыновна рассмеялась дробным горошком и весело проговорила:

- Ах ты, шалуша, шалуша! Ты думала, что у меня один муж был праздничный, а другой для будни?

- Да ведь это ж тоже бывает.

- Бывает, мой друг, бывает. В нынешнем свете чего не бывает, но со мной не было.

- Иные ведь обманывают: женатый, да скроет про первую жену, и еще раз женится. Ему за это достанется, а второй женщине ничего.

- Да, если она отведет от себя, что не знала, то тогда ей особенно выдающегося наказания нет, но только все-таки в суде ее защитники-то процыганят, и прокурор о постыдных вещах расспрашивать будет.

- А какая беда, что спрашивают? через это женщина-то, когда о себе расскажет, так после еще всем интереснее делается; да и с тем же, с кем разведут, после опять жить можно.

- Да, но только уж придется жить все равно как невенчанные.

- Извините-с, настоящий развод пред престолом нынче не делают, в церкви венцов не снимают, а только и всего, что в суде прочитают.

- А все уж по отдельному виду надо прописываться"

- Это не важность!

- Да; по полицейским правилам это все равно, но прислуга меньше уважает.

- Платите больше, и отлично уважать будет.

- Все - как при законе - так жить нельзя.

- А при капитале как хочешь жить можно, так это еще и лучше.

- Разумеется, при твоем капитале, как выдающемся, и ты молодая вдова, в двадцать четыре года, так тебе все пути не заказаны, делай что хочешь. И я тебе совет дам: не губи время и делай.

- Советуете?

- От всей моей души советую. Век молодой надо чем помянуть; тоже ведь за стариком-то ты пять лет промучилась - это не шутка.

- Не вспоминайте мне про него!

- Прости, милуша, прости! Я не знала, что ты про покойников вспоминать боишься.

- Я его не боюсь, а... мне противно вспомнить, как он храпел ночью.

-Да, уж, мужчина, который если храпит, - это немыслимая гадость.

- Я, бывало, целые ночи не сплю, заверну голову одеялом и сижу в постели, да и плачу. А теперь если приснится, как он храпел, сразу весь сон и пропадет.

- Да, кто храпит, им и не стоит жениться, тем больше что это при твоей молодости и при капитале, да еще и при выдающейся красоте...

- Ну, вы мне про мою красоту много не льстите, - я ведь сама себя в зеркало видывала... Разумеется, я так себе - не урод, но аляповата.