Читать интересную книгу Маяковский и Лиля Брик. Падшие ангелы с разбитыми сердцами - Мария Немировская

– Да, Осип, мне кажется…

И мы стали встречаться. Много времени проводили вместе, постоянно болтали по телефону, и Осип мне уже очень нравился, но он вдруг испугался нашего чувства и сказал мне, что ошибся и недостаточно любит меня. Боже, как было обидно и унизительно слышать это… Но я не подала виду – стала дружить с другими девочками, у которых были старшие братья, а у тех – товарищи. Вскоре я окружила себя мужским обществом и чувствовала себя просто великолепно!

Помню бал, который устраивали в гимназии, и я была там распорядительницей. О, что за чудо были эти балы – украшенные залы, нарядные юноши и девушки и мы – две распорядительницы – с большими белыми воротниками и бантами. Конечно, мы были окружены вниманием, сияли от радости и гордости, были красивы и свежи. И Ося заметил меня вновь. Подошел, пригласил на танец… Но я не забыла обиду – посмотрела на Осипа, смерив его взглядом сверху вниз и ответила:

– Я очень устала для танцев.

А уже через минуту танцевала с другим юношей! Конечно, Ося заметил это! И был зол как черт! Он снова стал ухаживать за мной, мы много говорили по телефону, он постоянно звонил, звал в оперу, гулять… Ося мне очень нравился, но я не умела вести себя с юношами – брала его за руку, садилась ближе к нему… Между нами толком ничего и не было, за все время Осип и поцеловал-то меня всего один раз! Так продолжалось вплоть до самого лета, пока мы не поехали на отдых. И снова Ося бросил меня – написал всего одно письмо, в котором сделал все, чтобы я не стала отвечать на него. Но он не учел одного – в то лето я расцвела, и за мной начали ухаживать юноши… На отдыхе я познакомилась с студентом из Антверпена, – кажется, его звали Фернан… Мы много гуляли и говорили обо всем: о Боге, любви и дружбе… В конце нашего отдыха он даже сделал мне предложение, но… я отказала! А вернувшись в столицу, вновь встретилась с Осей.

Мне тогда начало казаться, что знакомство наше было предопределено. И дело даже не в том, что семьи Каганов и Бриков общались задолго до рождения детей – мы входили в один, довольно узкий, круг, где достаток той или иной семьи был выше или намного выше других, но никогда ниже определенного уровня. Зажиточные семьи, соединенные, кроме происхождения, общим строем жизни, да и жившие поблизости…

Когда я приехала с отдыха, Ося показался мне вовсе не таким красивым, как раньше, – он стал носить пенсне, которое ему совершенно не шло. Но как я ни старалась вести себя с ним холодно, в один прекрасный день все же с моего языка слетели заветные слова.

– Ося, а я вас люблю! – выпалила я и убежала.

И дальше наши отношения были очень странными – семь лет мы случайно встречались, я держалась холодно. Конечно, за эти семь лет у меня было много романов, были люди, которых я любила, за которых собиралась замуж, но Ося, словно злой рок, все время встречался мне на пути, и я забывала о своих романах.

Пресловутое «Ося, а я вас люблю!» преследовало меня!

После того, как я окончила гимназию, я решила поступать на математический факультет – этот предмет я всегда любила! И сдала экзамены с блеском! Из всего потока в сто человек было всего две девочки – я и еще одна дурнушка, конечно же, я сразу окунулась в мужское внимание! Когда я переводила Цезаря, экзаменатор подсказывал мне, переводя шепотом с латыни на французский, а уже с французского на русский я переводила сама. Учитель истории, увидев меня на экзамене, так удивился, что я девушка, да притом еще и весьма привлекательная, что вскочил и опрометью бросился мне за стулом, а когда я не ответила ни на один вопрос, все-таки поставил мне тройку…

Тем же летом в моей жизни произошло еще одно событие – я забеременела… От учителя музыки Григория Крейна – тогда мне казалось, что он – моя единственная любовь, и я хотела оставить ребенка. Но родители были категорически против! Мама и тетка настаивали на аборте, и мне пришлось послушаться их. А первым, кому я сказала о том, что забеременела, был Ося.

– Лиля! Выходи за меня замуж! Так ты сможешь избежать позора, и мы будем вместе!

Но я отказала. И уехала к тетке, откуда вернулась, вся поникшая. До сих пор не знаю, правильно ли я поступила.

Позже мы с Осей все равно поженились – я добилась его! Он сделал мне предложение еще раз и уже не из жалости ко мне, не из желания помочь, а потому что любил меня… Свадьба была не слишком шикарной, но нам было все равно – мы постоянно целовались, нам было все интересно…

Был у нас после свадьбы один интересный момент – поехали мы в Самарканд, смотреть публичные дома. Кому-то сейчас это может показаться странным, но я действительно хотела увидеть, что это такое. Наверное, нужно пояснить, что те годы в Туркестане проституток не было – их заменяли узбекам так называемые «бачи» – мальчики с длинными волосами, но правительство сочло, что это совершенно неприемлемо, и решило открыть целый квартал, где жили и работали девушки легкого поведения.

Мы поехали туда вчетвером: я, Ося и пара наших приятелей. На заставе нас остановили – собственно, останавливали здесь всех, и стали спрашивать, куда мы идем.

– Вы куда идете? – спросил Осю пристав.

Тот, не стесняясь, ответил:

– В публичный дом.

А что стесняться, если публичные дома открыты по указанию правительства?!

– А это кто? – не унимался пристав, смерив меня взглядом.

– Это моя жена, – ответил Ося.

Пристав недоумевал – как можно с законной супругой идти в такое место? Долго расспрашивал меня, знаю ли я, что вообще означает слово «проститутка», рассказывал о том, что происходит с женщинами в таких местах, пугал… Когда же убедился, что я и вправду в курсе и иду в квартал по своему собственному желанию, из любопытства, пропустил… Но остался в жутком недоумении.

Приехав в Москву, мы с Осипом стали жить вместе, а вскоре произошло несчастье – умер мой папа. И Эльза переехала к нам… Именно с ее болезненного увлечения Маяковским начался новый виток моей жизни.

Глава 3. Жизнь до встречи с Музой

Если бы в то время, когда я был еще совсем маленьким, кто-то сказал мне, что я буду писать стихи и прославлять советскую власть, я бы рассмеялся ему в лицо. Как можно представить себе, что Володя Маяковский, революционный поэт, родился в семье дворянина? И, тем не менее, это так – я родился в селе Багдади Кутаисской губернии, в семье лесничего.

О детстве помню не многое, как, наверное, и все мои сверстники. Был маленьким, играл, часто убегал в лес, за что родители меня наказывали, в общем, имел самое обычное детство. Жизнь моя изменилась в 1906 году, когда умер отец. Кто бы мог подумать, что его смерть будет такой нелепой – папа умер от заражения крови – уколол палец об иголку, когда сшивал бумаги. С тех пор я не люблю ни иголки, ни бумаги – попросту боюсь их. Ненавижу! А как может быть иначе? Несколько лет спустя какой-то врач даже поставит мне диагноз «бактериафобия», но мне все равно, благо жизнь моя с булавками не связана…

После смерти отца благополучие закончилось. Когда завершились похороны и разошлись гости, мы обнаружили, что все деньги, которые у нас остались, – это всего-то три рубля. Быстро распродали все, что у нас было, в том числе мебель и вещи, и направились в Москву, вот только зачем?

В столице, впрочем, удалось устроиться. Но денег по-прежнему не было. Я стал рисовать и выжигать на дереве, особенно запомнились пасхальные яйца, которые я сдавал в магазин. С тех пор ненавижу кустарщину, но нужно было как-то жить… В Москве я, увлекшись идеями социал-демократии, вступил по дурости в партию – мне было пятнадцать, меня захватили революционные идеи. Хотелось – менять мир и все вокруг себя, но все, чего я сумел добиться, сделало только хуже. Меня выгнали из гимназии – из той самой гимназии, в которую я поступил с таким огромным трудом, и даже посадили в тюрьму. Трижды арестовывали, но, в конце концов, отпустили на поруки матери.

– Володенька, какое счастье, что ты дома! – говорила она. А потом садилась на стул и тихонько плакала, вспоминая месяцы, что я провел за решеткой. Просила, умоляла, чтобы я был аккуратен, чтобы это больше не повторялось.

И как я мог отказать моей несчастной маме, которая столько вынесла? Никак!

– Выйди из партии, умоляю.

Я вышел, после своих арестов честно вышел из рядов коммунистической партии и, вопреки распространенному мнению, впоследствии в нее не вступал. Кстати, партия все же дала мне кое-что – именно в тюрьме, под впечатлением от впервые прочитанных современных стихов, в частности – Бальмонта, я сделал первые шаги в поэзии – попробовал рифмовать, сочинять, писать… Впрочем, тогда все это не казалось мне серьезным! Я понимал, что учиться нужно, но куда я мог поступить? Не окончивший гимназию, в 1911 году я обивал пороги разных художественных учебных заведений, но нигде меня не были рады видеть. Кому был нужен мальчишка с арестами за плечами, революционными идеями в голове и без гроша за душой?