Читать интересную книгу Мастер икебаны - Масси Суджата

У тети Норие, между прочим, тоже есть учительское имя — Наса, то есть «лотос». Она использует его как псевдоним, когда участвует в выставках. Не думаю, что я заслужу здесь такую честь, цветочное имя.

Мое собственное японское имя принесло мне кучу хлопот в Калифорнии, да, честно говоря, и в Японии тоже, из-за одного лукавого иероглифа который, будучи написан в кандзи[6], означает «прозрачную ясность».

— Как вы знаете, — продолжала Сакура, прерывая мои размышления, — икебана — это великое искусство, и суть от сути его — общение человека с небом и Всевышним, пребывающим над нами всеми. Что же нужно сделать, чтобы выразить свою сокровенную мысль, используя лишь цвет и форму? Это и будет темой нашего занятия.

Она взглянула на пустой стол, где красовался только унылый, принесенный ею же железный контейнер для цветов, и слегка нахмурилась.

— Похоже, что мои цветы не готовы, как и мои ножницы. Кто из вас мог бы мне помочь?

Я ободряюще взглянула на стоявшего у полок молодого японца, который выглядел как раз как тот, кто должен помочь. Если он и был здесь мальчиком на побегушках, то довольно симпатичным: высокие скулы, золотистая кожа, чуть потемнее моей, зрачки цвета крепкого кофе... Но парень бросил на меня невидящий взгляд, обозначающий полное отсутствие желания помогать Сакуре тем или иным способом. Слегка смутившись, я отвела глаза. Моя хата тоже с краю, тем более когда речь идет о противной Сакуре, толкнувшей нашу бедную госпожу Коду.

Воцарившейся паузы не выдержала Мэри Кумамори, та самая девушка с домашним фарфором.

Она поднялась и мягко, подчеркнуто вежливо спросила:

— Могу ли я помочь, Сакура-сан? Что вам принести?

— Вишню, разумеется, — буркнула Сакура. — Вы что, спали тут, пока я говорила?

Мэри залилась румянцем и побежала в соседнюю комнату, а Сакура взялась было развлекать нас восторженной песнью по поводу того, что сам иемото пригласил ее лично украшать холл Империал-отеля, но тут Мэри вернулась, подошла к учительскому столу и прошептала ей на ухо нечто, отчего Сакура захлебнулась коротким смешком и, повернувшись к нам лицом, заявила:

— Судя по всему, здесь собрались истинные ценители вишневого цвета. У нас не осталось ни одной ветки. Мне придется импровизировать, и я принимаю этот вызов, классическое испытание для мастера икебаны! Помните, что означает это слово? Цветы, которые живут! Мы должны стремиться к на-и-реаль-ней-шему сочетанию наших цветов и нашего сосуда!

Ее отрывистая речь, выдающая легкую растерянность, заставила меня поежиться. Ведь это я схватила последние несколько веток сакуры, заявившись с опозданием. На мгновение мне показалось, что будет справедливым распотрошить мой никчемный букет и отдать ей те ветки, что еще не подверглись обрезанию и прочим безжалостным процедурам, но тут я представила себе, как она на меня посмотрит, и порыв иссяк.

— Я буду работать с форзицией, — сообщила Сакура, и Мэри еще раз сбегала в соседнюю комнату за длинными ветками в золотисто-желтых соцветиях, после чего ей велели обрезать листья на нижней части стебля. Обрезать было нечем, свои ножницы Мэри уже вручила Сакуре, так что ей пришлось действовать голыми руками, пока учительница рассуждала о контрасте между светом и тьмой, засовывая форзицию в обломок водосточной трубы, выкрашенный ею в черный цвет.

— Этот необычный материал, — говорила она, ловко ухватывая тонкие стебли, — символизирует склонность Каяма ко всему новому и свежему! Обломок трубы, моток проволоки, бумага — все может расцвести, соприкасаясь с настоящим цветеньем!

Разглядывая ее работу, я в этом слегка усомнилась: грубая труба с просверленными в ней дырками совершенно не выглядела цветущей, хотя из каждой дырки торчало по форзиции; скорее, это сооружение смахивало на черную сороконожку, дрыгающую пушистыми желтыми ногами. Если бы я не присвоила вишневые ветки, сороконожка могла бы получиться розовой.

Тем временем Сакура демонстрировала другие возможности, перейдя к каменному сосуду античной формы и используя все ту же форзицию. Эта версия выглядела несколько привычнее, и напряжение в классе стало спадать, тем более что Сакуре скоро надоело и, ответив на несколько робких вопросов, она двинулась вдоль стола, разглядывая работы учениц. Щедро расхвалив композиции нескольких женщин, она заметно остыла, подойдя к букету Лили Брэйтуэйт.

— Подчеркивая форму, вы теряете истинную, природную прелесть азалий, — сказала Сакура, и Лиля, дождавшись перевода, закивала с несчастным видом.

Ее подружка Надин, показав пару кривобоких веточек, заработала улыбку и похвалу. За чувство цвета. Но это было еще не все: Мэри Кумамори получила выволочку за свой прелестный вереск в бледно-зеле­ном фарфоре. Девушка низко поклонилась и побла­годарила Сакуру за ее мудрые мысли. Мне стало ин­тересно, какой приговор ожидает тетю Норие, ведь она, Ёрико и Сакура учились в Каяма вместе, только незамужняя Сакура пробилась в старшие преподава­тельницы Школы, а тетя и Ёрико получили домаш­нюю лицензию, потому что на десять лет выпали из школьного времени, занимаясь детьми и домом.

Тетя сложила пышный букет из белых рододенд­ронов, обвитых гибкой плетью логановой ягоды. В голубой стеклянной вазе это смотрелось броско и щеголевато, как, впрочем, смотрелась и сама тетя Норие. Но не для Сакуры, нет.

— Ну что же, Симура-сан, вы выбрали рододенд­рон, — наставница выдержала паузу. — Это такой обыкновенный цветок.

Сакура еле заметно поклонилась, и моя тетя отве­тила тем же. Когда она подняла лицо, я заметила некоторое недовольство. Ее не обругали, но и не по­хвалили.

Обыкновенный цветок. И это все.

Ёрико повезло ничуть не больше.

— Какая, однако, классическая емкость, — сказа­ла Сакура, пробежав пальцами по гладким росткам бамбука, соединенным с длинной травой и цветами камелии, и проплыла дальше. «Зачем они вообще посещают эти классы? — думала я в недоумении. — Ну да, впрочем... Не всегда же здесь эта Сакура. Гос­пожа Кода — та совсем другое дело, в прошлый раз она здорово рассказывала о подвесных композициях и раздавала приятные советы... О боже, эта злюка подходит ко мне».

— Вы и есть калифорнийская племянница Норие Симуры? Я вижу некоторое сходство.

Сакура окинула взглядом мой костюм, потом утянутые из-под ее носа вишневые веточки.

— Можно поправить? — Не дожидаясь ответа, она протянула руку и потрогала мое расщепление. Ве­точки распались, но ее интересовало не это. — Часть ствола под водой не очищена от листьев! — Она нерв­но теребила вишневые почки, оставленные мной на стеблях.

— Мне не хотелось срезать живое, — возразила я, и в комнате воцарилась абсолютная тишина. Я даже не сразу сообразила, в чем дело. Ах да, здесь же не принято оправдываться!

— Когда вы наберетесь опыта, то заметите, что вода не терпит живого на цветочных стеблях, в ней образуются бактерии, и жизнь вашей композиции значительно укорачивается. — Сакура достала ост­рые ножницы из кармана и принялась щелкать ими, срезая почки. — Наклон стеблей у вас тоже неудач­ный. Это ведь урок восьмой, основы наклонения?

— Нет, это урок третий. Основы втыкания, — от­ветила я.

— Ну да, и ветви падают слишком низко. Наклон больше пятнадцати градусов! — Она меня не сразу услышала, занявшись перестановкой вишневых ве­ток. — То есть как? Вы начинающая? В моем продви­нутом классе? Чтобы попасть на это занятие, нужно освоить предварительный курс. Все дело здесь в род­ственных связях, не так ли?

Она отошла прочь, не поклонившись. Меня тряс­ло от напряжения, но я знала, что она права. Меня пустили в этот класс благодаря тете Норие и ее сладкому голоску.

Тут как раз раздался ее голосок.

— Сакура-сэнсэй, что-нибудь не так? — произнесла моя тетя.

Вежливо, но сухо.

— Боюсь, что я не имею возможности продолжать дискуссию, — ответила Сакура в том же духе, не оборачиваясь. — Если у вас есть вопросы, подойдите ко мне после занятий.

— Манеры учителей в этой школе заметно изменились с тех времен, когда я была студенткой, — сказала ей в спину упорная Норие. — Я приношу свои извинения всем присутствующим за ваше поведение.

Учтивое, но безоговорочное объявление войны. Все присутствующие в классе поняли это правильно и опустили глаза, изучая узоры ковра. Сакура решилась наконец обернуться.

К шести дюймам разницы в росте она добавила ледяной, угрожающий тон:

— Норие-сан, вам известно, что девиз школы: «Истина в естественном».

— Вот именно! — перебила ее тетя. — Истина как раз в том, что мы должны заниматься цветами, а не выяснять отношения.

Тут все заговорили разом, как будто пытаясь заделать брешь, пробитую в школьном этикете. Поднявшийся шум был прерван стуком деревянной трости, неожиданным, будто удар хлыста.